Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-то запечатленное в глубинных пластах памяти твердило мне, что увечье и упаковка тел в пакеты не случайны, но я не могла докопаться до сути.
Я поправила полотенце и смахнула пот со лба. Кожа на кончиках пальцев сморщилась. Все тело покрылось по́том, и я ощущала себя скользким окунем. Нет, двадцати минут с меня вполне достаточно. Больше не выдержу. Еще пять минут, и довольно.
Шанталь Тротье убили менее года назад, в ту осень, когда я начала постоянно работать в лаборатории. Девочке было всего шестнадцать. Сегодня днем я просмотрела все снимки, сделанные с ее тела, хотя они мне и не требовались. Я помнила в мельчайших подробностях, каким доставили в морг ее труп.
Это случилось двадцать второго октября, в праздник устриц, после обеда. Была пятница, и сотрудники лаборатории рано ушли с рабочих мест, чтобы согласно осенней традиции выпить пива и отдохнуть.
В конференц-зале толпился веселый народ. Мое внимание привлек Ламанш, разговаривавший с кем-то по телефону. Свободное ухо он закрывал рукой, спасаясь от шума, а положив трубку, сосредоточенно осмотрел присутствующих, заметил меня и жестом показал, чтобы я вышла в коридор и подождала его. То же распоряжение он отдал и Бержерону.
Пять минут спустя мы втроем спускались на лифте. Ламанш объяснил, что доставлено тело девушки, сильно избитое и расчлененное. Бержерона он попросил взглянуть на зубы. А меня — на линию разрезов на костях.
В отделении аутопсии царила прямо противоположная праздничному веселью атмосфера. Двое детективов стояли на некотором расстоянии от убитой. Двое офицеров полиции в форме фотографировали ее. Специалист по вскрытию в мрачном молчании раскладывал отдельные части тела на стальном столе. Детективы тоже не произносили ни звука. Никто не острил и не отпускал шуточек, никто не разговаривал. Тишину нарушали лишь щелчки фотокамеры, запечатлевавшей свидетельство зверской жестокости, лежащее на столе.
Тело представляло собой шесть кровавых кусков, разложенные в анатомическом порядке. Углы разрезов скошены, и убитая напоминала огромную куклу с гнущимися руками и ногами. Смотреть на нее без содрогания не получалось.
Голова была отделена от шеи прямо под подбородком. Мертвенно-бледная кожа, обрамлявшая уродливую ярко-красную поверхность среза, чуть задралась кверху, как будто испугавшись непосредственного контакта со свежим кровавым мясом. Глаза жертвы были полузакрыты, из правой ноздри тонкой засохшей струйкой сбегала красная извилистая дорожка. Мокрые длинные светлые волосы облепляли голову.
Туловище преступник разрезал на две части по линии талии. На верхней под грудью покоились согнутые в локтях руки. В такое положение складывают руки покойника в гробу, только при этом еще и сцепляют в замок пальцы.
Правая кисть жертвы была отделена от руки частично и крепилась на вытянутых, как электрические провода, кремово-белых сухожилиях. Левую кисть преступник отрезал полностью. Сейчас она со сжатыми пальцами, похожими на лапки паука, лежала возле головы погибшей.
Грудная клетка была продольно вспорота от шеи до живота, а молочные железы свисали по бокам, раздвигая в стороны своим весом разрезанную плоть. Нижняя часть туловища заканчивалась в районе коленей. Голени со ступнями лежали ниже.
С болью в сердце я заметила, что ногти на пальцах ног покрывает светло-розовый лак. Эта незначительная, но столь личностная деталь привела меня в жуткое волнение. Захотелось чем-нибудь накрыть эту девочку, наорать на всех присутствовавших, прогнать их. Но я молча стояла и ждала своей очереди приложить к ней руку.
Я и сейчас могу закрыть глаза и увидеть рваные края ран на ее черепе — следов неоднократных ударов, нанесенных каким-то тупым предметом. Могу воспроизвести в памяти форму и цвет синяков на ее шее, глаза в красных пятнышках, образовавшихся вследствие петехиального кровоизлияния, причиной которого явилось огромное давление на яремные вены, то есть удушение.
Желудок сводило, когда я представляла себе, что еще мог ло произойти в ужасающие моменты перед и после убийства с этой женщиной-ребенком, выращенной на арахисовом масле, летних лагерях и воскресных школах. Я скор бела о долгих годах, которые ей не суждено прожить. О студенческих балах, которых она никогда не посетит. О пиве, которого больше ни разу не выпьет тайком от родителей.
Мы, люди, живущие в Северной Америке в последних годах двадцатого века, считаем себя народом цивилизованным. Мы пообещали этой девочке просуществовать на свете лет семьдесят, не меньше. А позволили — всего шестнадцать.
Я отогнала болезненные воспоминания о той аутопсии, вытерла со лба пот и покачала головой, отлепляя от плеч намокшие волосы. Образы в моем мозгу перепутались, и я уже не могла отличить картинки, запечатлевшиеся в сознании, от того, что увидела в тот день на снимках.
Так все устроено в жизни. Наверное, и большинство моих воспоминаний о детстве — вовсе не воспоминания, а впечатления от старых фотографий. То есть воспоминания эти не что иное, как мозаика фотоизображений, обработанная памятью. Ментальный скачок в прошлое при помощи «кодака». Может, даже и хорошо, что все складывается именно так. Печальные события люди редко фотографируют.
Открылась дверь, и в парилку вошла женщина. Она улыб нулась, кивнула и разостлала полотенце на скамейке слева от меня. Ее бедра, похожие на губку, испещряли рытвины. Я встала, взяла полотенце и направилась в душ.
Когда я вернулась домой, в прихожей сидел Верди. Он выглядел раздраженным.
«Разве котам свойственны подобные эмоции?» — подумала я.
Наверное, я вижу то, чего нет. Я проверила, есть ли что-нибудь в его миске. Корм в ней еще был, хотя и совсем немного. Чувствуя себя виноватой, я наполнила миску до краев. Верди тут же подбежал. Он нуждался лишь в нескольких вещах: во мне, во «„Фрискис“ — океанская рыбка» и во сне. Все эти потребности удовлетворить полностью невозможно: они возникают снова и снова.
До встречи с Гэбби оставался целый час, и я с удовольствием растянулась на диване. Занятия в спортзале и посещение парилки давали о себе знать: бо́льшая часть мышц будто просто отключилась. Но в этом изнеможении имелись и несомненные плюсы. Я смогла расслабиться. Пусть не морально, хотя бы физически. Как обычно бывает в подобные моменты, меня мучила жажда.
Комнату наполняло сияние предзакатного солнца, осветленное белыми муслиновыми занавесками на окнах. Вот что больше всего нравится мне в моей квартире. Здесь, в этом царстве мягких тонов, я нахожу умиротворение. Она — мой остров спокойствия в мире стрессов.
Моя квартира располагается на первом этаже здания, построенного в виде буквы «U». Оно словно обнимает внутренний двор. Моя секция занимает целое крыло, с соседями я практически не вижусь. Из гостиной сквозь застекленные створчатые двери можно выходить во внутренний дворик и в мой личный садик. В нем я выращиваю кое-какие травы. Редкость для города — цветы и трава в самом центре.
Сначала я сомневалась, что мне понравится жить одной. Как только я уехала из родительского дома и начала учиться в колледже, то сразу вышла замуж за Пита и родила Кэти. Единоличной хозяйкой собственного владения быть не пробовала. Как выяснилось, зря тревожилась. Я от такой жизни в восторге.
Я плавала на границе между сном и бодрствованием, когда зазвонил телефон. Вернувшись в реальность и ощущая небольшую тяжесть в голове, ответила на звонок. Какой-то машинный голос пытался убедить меня купить кусок земли на кладбище.
— Merde! — выругалась я, вставая с дивана.
Один из недостатков одинокой жизни — начинаешь разговаривать сам с собой.
Второй недостаток — удаление от дочери. Я набрала номер Кэти, и уже после первого гудка она сняла трубку:
— Мама, ужасно рада, что ты позвонила! Как дела? Прости, сейчас я не могу с тобой поболтать — разговариваю кое с кем по другой линии. Но если хочешь, я перезвоню позже.
Я улыбнулась. Кэти. Как всегда, запыхалась, занятая тысячей дел.
— Конечно хочу, детка. Хотя у меня ничего важного, позвонила, просто чтобы сказать «привет». Сегодня мы собираемся поужинать где-нибудь с Гэбби. Может, завтра созвонимся?
— Договорились. Поцелуй за меня Гэбби. Кстати, по фран цузскому у меня выходит «отлично», если тебя именно это волнует.
— Я в тебе не сомневалась, — ответила я, смеясь. — Поболтаем завтра.
Двадцать минут спустя я уже остановила машину у дома Гэбби. К счастью, как раз напротив входа в ее подъезд нашлось свободное местечко. Заглушив мотор, я вышла на улицу.
Гэбби живет на площади Сен-Луи, у очаровательного маленького сквера, приютившегося между Сен-Лораном и улицей Сен-Дени. Сквер окружен многоквартирными домами невероятных форм с замысловатыми деревянными украшениями — реликтами века архитектурных причуд. Жильцы раскрасили их в эксцентрические тона и насажали цветов, которые летом буйно разрастаются. Теперь эти дома походят на картинки из диснеевских мультиков.
- Смертельный выбор - Кэти Райх - Детектив
- Смертельные тайны - Кэти Райх - Детектив
- Лихая скромница - Светлана Алешина - Детектив
- Смертельная цена успеха - Лариса Соболева - Детектив
- Красный Адамант - Юлия Винер - Детектив
- Оберег Святого Лазаря - Ольга Тарасевич - Детектив
- Мечтать не вредно - Светлана Алешина - Детектив
- Череп Шерлока Холмса - Нил Гейман - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Подсказка с того света - Анастасия Квапель - Детектив / Фэнтези