Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или… в собственной комнате на вокзале.
Это был единственный секрет, который Лалли не раскрывала Рози. Будучи неутомимой исследовательницей, она изучила каждый дюйм терминала. Она взбиралась по лестницам за оранжевыми дверями платформ и бродила по мрачному, пещеристому промежутку между полом верхнего яруса и потолком нижнего. Нашла потайную лестницу, которая соединяла два женских туалета, и, когда нижний из них закрывали на ремонт, часто спускалась по лестнице и спала в нем. Там ее не тревожил никто, столь же сообразительный.
Она даже прошла вдоль путей в тоннеле под Парк-авеню, вжимаясь в бетонную стену, когда мимо проносился поезд, и делила объедки с голодными кошками, рыскавшими в темноте.
Но больше всего будоражила ее территория в самых недрах вокзала, которую охранники называли Синг-Синг[2]. Насосы, вентиляционные шахты, воздушные клапаны и генераторы, пульсирующие, скрипящие и стонущие, были сердцем вокзала. Особенно интриговала ее дверь без надписи на верхнем пролете узкой лестницы. Она осторожно упомянула о двери охраннику, с которым подружилась. Расти сказал, что это всего лишь жалкая дыра, где раньше мыли посуду для «Устричного бара», и делать там нечего. Но она изводила его, пока он не показал ей комнату.
Комната привела Лалли в восторг. Заплесневелые, облупленные стены нисколько ее не огорчили. Места много. Освещение и раковины работают. Есть даже крошечная каморка с унитазом. Она сразу поняла, что это убежище решит ее единственную неудовлетворенную потребность в полном уединении, возникавшую временами.
— Комната с ванной, — проговорила она. — Расти, позволь мне спать здесь.
Охранник пришел в ужас.
— И не вздумай! Меня за это уволят.
Но ей снова удалось его уговорить, и иногда он разрешал ей переночевать там. Однажды она сумела взять у него ключ от комнаты на несколько часов и сделать себе дубликат. Когда Расти вышел на пенсию, комната стала ее собственностью.
Постепенно Лалли затаскивала туда разные вещи: сломанную армейскую раскладушку, комковатый матрас, ящик от апельсинов.
Она стала ночевать там постоянно. Больше всего ей нравилось спать в этой темноте, как в лоне матери, укрыться в самой глубине вокзала, слушать отдаленный рев поездов, звучащий все реже и реже с наступлением ночи и вновь усиливающийся с утренним неистовством.
Иногда, лежа здесь, она думала, как бы рассказывала ученикам о «Призраке Оперы». «А под красивым, золоченым зданием Оперы был другой мир, темный и таинственный, мир узких проходов, сточных труб и сырости, где человек мог скрыться от всех».
Единственным облаком на горизонте был ужасный, гложущий страх, что однажды вокзал снесут. Когда Комитет по спасению Центрального вокзала проводил митинг, она была там, скромно пристроившись в уголке, но громко аплодируя знаменитостям вроде Джеки Онассис, говорившим, что терминал вокзала стал частью Нью-Йорка и его нельзя сносить.
Но хотя им и удалось присвоить ему статус исторического памятника, Лалли знала, что многие хотят его уничтожить. Нет, господи, пожалуйста, только не мой вокзал!
Зимой она никогда не пользовалась своей комнатой. Слишком холодно и сыро. Но с мая по сентябрь она ночевала в ней раза два в неделю, не слишком часто, чтобы не попасться копам и не возбудить любопытство Рози.
Прошло шесть лет, лучших в жизни Лалли. Она познакомилась со всеми охранниками, продавцами газет и работниками закусочных. Узнавала постоянных пассажиров, знала, кто на какой поезд садится и в какое время. Она даже запомнила лица выпивох, нетвердой походкой спешивших на последние поезда.
В тот понедельник Лалли встречалась с Рози в центральном зале ожидания. Этой зимой ее мучил артрит. Только из-за этого она не ходила в свою комнату. Но прошло уже шесть месяцев, и она вдруг почувствовала, что не может больше ждать.
«Просто спущусь и посмотрю, как она выглядит, — подумала она. — Может, там не так уж холодно и можно переночевать. Хотя вряд ли».
Лалли стала тяжело спускаться в нижний терминал. Людей было мало. Она осторожно огляделась, проверяя, нет ли полицейских. Нельзя попасться по пути в комнату. Они не разрешат ей там оставаться, даже самые хорошие парни.
Она заметила семью с тремя маленькими детьми. Все такие симпатичные. Лалли любила детей и была хорошей учительницей. Когда классу надоедало высмеивать ее простоватость, она обычно налаживала неплохие отношения с учениками. Но ей совсем не хотелось вернуть те дни, ни за что.
Она уже собиралась спуститься по пандусу к 112-му пути, когда ее внимание привлекла изорванная алая подкладка, свисающая со старого серого пальто.
Лалли узнала пальто. Она примеряла его в комиссионке на Второй авеню неделю назад. Не может быть двух одинаковых пальто с такой подкладкой. Любопытство достигло предела: она внимательно рассмотрела лицо женщины в пальто и удивилась, какое молодое и красивое лицо та прятала под платком и темными очками.
Женщина была с… этого типа Лалли часто видела на вокзале в последнее время. Она обратила внимание на дорогие кожаные ботинки девушки, такие же носили некоторые пассажиры ветки на Коннектикут.
Забавное сочетание, подумала она. Пальто из комиссионки и такие ботинки. Эта пара полностью завладела ее вниманием, она стала следить за ними. Вещмешок, который нес мужчина, явно был тяжелым. Лалли нахмурилась, увидев, что они идут к 112-му пути. Поезда не будет еще полчаса. Чокнутые. Зачем ждать на платформе? Там холодно и сыро.
Лалли пожала плечами. Что ж, пока они на платформе, пройти в комнату не получится. Придется подождать до завтра, философски подумала она и отправилась в зал ожидания на встречу с Рози.
14
— Говори, Рон, говори, черт бы тебя побрал! — Темноволосый адвокат нажал кнопку записи. Магнитофон стоял на койке между двумя молодыми людьми.
— Нет! — Рон Томпсон вскочил и заметался по узкой камере, выглянул в зарешеченное окно. Быстро обернулся. — Здесь даже снег кажется грязным. Грязным, серым и холодным. Хочешь это записать?
— Нет, не хочу. — Боб Кернер встал и положил руки на плечи юноши. — Рон, пожалуйста…
— Ради чего? Ради чего? — Губы у девятнадцатилетнего парня задрожали. Выражение лица у него изменилось, стало детским и беззащитным. Он быстро закусил губу, провел рукой по глазам. — Боб, ты сделал все, что мог. Я это знаю. И сейчас уже никто ничего не может сделать…
— Ничего, кроме объяснения губернатору причины, по которой ей, как главе исполнительной власти штата, следует помиловать тебя… или хотя бы отсрочить приговор… хотя бы отсрочить его, Рон.
— Но ты же пытался. Эта журналистка, Шэрон Мартин… если ничего не удалось, несмотря на все ее важные подписи… Провалилась бы эта проклятая Шэрон Мартин ко всем чертям! — Боб Кернер сжал кулаки. — Провалились бы все эти безмозглые, никчемные добрячки. Она завалила наше дело, Рон. У нас была готова петиция, настоящая петиция, от людей, знающих тебя… Людей, знающих, что ты не можешь никому причинить вред… А она начала верещать по всей стране, что, конечно, ты виновен, но умереть не должен. Из-за нее губернатор не могла смягчить твой приговор… просто не могла.
— Тогда зачем впустую тратить твое время? Что толку, если нет надежды? Я не хочу больше об этом говорить!
— Надо об этом говорить! — Голос Боба Кернера смягчился, когда он посмотрел юноше в глаза. Прямота и честность его взгляда притягивала. Боб подумал о себе в этом возрасте. Десять лет назад он учился на втором курсе в Вилланова[3]. Рон тоже собирался учиться в колледже, а вместо этого должен умереть на электрическом стуле. Даже два года в тюрьме не сделали вялым его мускулистое тело. Рон постоянно занимался в камере, он был таким дисциплинированным. Но он потерял двадцать фунтов, и лицо приобрело меловую бледность.
— Слушай, — начал Боб, — наверняка я что-то где-то упустил…
— Ничего ты не упустил.
— Рон, я защищал тебя, ты не убивал Нину Петерсон, но был осужден. Если бы нам удалось найти одну единственную улику и отправить ее губернатору, одну весомую причину, чтобы она могла дать тебе отсрочку. У нас сорок два часа… всего сорок два часа.
— Ты только что сказал, что она не смягчит приговор.
Боб Кернер наклонился и выключил магнитофон.
— Рон, может, я не должен тебе этого говорить. Видит бог, это слишком общий план. Но послушай меня. Когда тебя обвинили в убийстве Нины Петерсон, многие люди считали, что ты виновен еще и в двух других нераскрытых убийствах. И ты это знаешь.
— Меня достаточно спрашивали о них…
— Ты ходил в школу с дочкой Карфолли… убирал снег для миссис Вейсс. Спросить имело смысл. Это обычная процедура. После того как тебя арестовали, убийств больше не было… до настоящего времени.
— Рон, за последний месяц в округе Фэйрфилд убили двух молодых женщин. Если бы мы могли найти что-то, заронить сомнение… предоставить факты, предполагающие связь между смертью Нины Петерсон и другими жертвами…
- Призрак - Роберт Харрис - Триллер
- Никто не знает - Мэри Кларк - Триллер
- Ты мне принадлежишь - Мэри Кларк - Триллер
- Сольная партия - Джек Хиггинс - Триллер
- Пепел розы - Мэри Кларк - Триллер
- Тринадцать - Стив Кавана - Детектив / Триллер
- Однокла$$ники - Андрей Дышев - Триллер
- Рука без костей - Софья Сергеевна Маркелова - Триллер / Ужасы и Мистика
- Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая - Елена Корджева - Триллер
- Самый лучший день (ЛП) - Руда Кайра - Триллер