Рейтинговые книги
Читем онлайн У шоссейной дороги - Михаил Керченко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 55

В омшанике (там так прохладно и сухо, что не хочется выходить на зной) хранятся рамки с сотами. Я неспеша заполняю ими вторые корпуса (по десять в каждый), потом выношу эти корпуса и ставлю на улья. Вся пасека стала трехэтажной: в ульях больше простора и воздуха.

Работа идет легко. Адам время от времени выбирается из-под коряги и следит за тем, что я делаю.

У меня своя «спортивная» площадка: турник (железную трубу я нашел в поле и прикрепил между двух берез), деревянные качели и великолепный гамак из сетей. В полдень отдыхаю в нем, читаю.

Я чинил старый улей, когда приехал на своем «бобике» инженер Шабуров. На нем хорошо скроенные яловые сапоги, легкая куртка с механической застежкой, на голове коричневый берет. Сегодня Сергей Дмитриевич показался мне необыкновенно огромным, широкоплечим и могучим. Лицо его почернело от загара, полные губы потрескались и запеклись, как хлебная корка. Крепко пожав мою руку, он протер двумя пальцами очки и спросил:

— Бритва есть? Терпеть не могу щетину. Целую неделю без отдыха мотался по участкам. А где отец? Домой уехал? Ну, хорошо, давай бритву. Да ты что: опасной бреешься? Скажу Тоне, чтоб прислала тебе механическую.

Мы помолчали.

— Ну как, Робинзон, дела? — он смотрел сквозь очки поверх моей головы, куда-то вдаль. Думал о чем-то своем.

— Работаю, товарищ инженер.

— Какая, к черту, здесь работа? Сиди и наблюдай, как пчелы летают. Иное дело у нас, — он подмигнул мне. — Государственный заказ выполняем! Электрифицируем села! Изменяем сельский пейзаж! Тебе нравится сидеть, а меня увлекает потребность действовать, жить напряженно, в движении. Если хочешь — заглядывать в лицо опасности…

— Не хвастай. Не люблю, — одернул его.

— Я о своей работе рассказываю. Выеду на трассу, взгляну на стройный ряд столбов, бесконечные нити проводов — дух захватывает. Хоть стихи пиши. Люблю размах в работе. Ей-богу! Что хочешь со мной делай, люблю размах.

Он присел за столик под березами.

— Понимаешь, нравится мне въезжать вечером в большую деревню. Из окон домов сквозь густую листву тополей прорывается яркий свет, штакетник светится. Трава на бровках дороги — как изумруд. Свет все преображает. А здесь, на пасеке, не чувствуется шагов саженьих. Здесь глушь, первозданность. Сюда только убегать от жизни!

Я посмотрел на него пристально: не намек ли это?

— Чепуха, — возразил я. — Ты видишь поэзию в столбах, в проволоке, я — в другом. В стране тысячи пчеловодов. Это интересные люди. Они не убегают от жизни, а трудятся во имя жизни. Терпят лишения. Людям нужны и электричество, и мед, и тихий трепет листвы, и стрекот кузнечиков.

— Ну, завелся, не остановишь, — отмахнулся он от меня.

Он был навеселе. Воспаленные глаза припухли. Прислушался к жужжанию пчел:

— Трудяги! Я тоже, брат, люблю так работать, чтобы все вокруг меня кипело. Порой не знаю, куда силу деть…

— И веселиться любишь?

— Заметил? — Он опустил на мое плечо богатырскую руку. — Я кочевник. Никогда не сижу на одном месте, все тороплюсь. Иногда не грешно выпить с устатку… Норму!

Мы вошли в домик. Он тщательно выбрился, умылся, принес рюкзак и поставил на стол поллитра.

— Вяленая рыба есть? И лук? Ну и отлично. Сегодня буду дома ночевать. Как я выгляжу? Понравлюсь Тоне?

— Еще бы… Слушай, Сережа, протяни сюда электролинию. А? Чтоб можно было медогонку крутить, навощивать рамки.

— За здоровье Тони! Об электричестве подумаю. Ишь чего захотел! Тяни!

Он залпом выпил полстакана водки, закусил вяленым карасем.

— Тоньку я люблю. Только вот работа у меня беспокойная. Дома почти не бываю. Сейчас буду подводить линию к новому кирпичному заводу: ты знаешь, как будет расти наш город, когда пустят в ход кирпичный завод? Нам надо поднажать. А Тоня скоро сюда приедет отдыхать. Она здесь проводит почти каждое лето.

— Нашли место для отдыха. Да вам на юг надо, в Гагры, в Сочи или на Рижское взморье.

— Брось, — властно оборвал меня Сергей Дмитриевич. — Здесь не хуже взморья: и солнца полно, и травы мягкие, и пресное озеро под боком. Тоня будет изучать растения, собирать гербарий, отдыхать и помогать отцу или тебе.

— Мне не нужна ее помощь. Во всем справимся с Кузьмой Власовичем. Хороший у тебя отец, честное слово, — сказал я. — Трудяга.

Сергей Дмитриевич посмотрел на меня загадочно и вздохнул:

— К сожалению, Кузьма Власович только мой воспитатель. А отцом является Дмитрий Дабахов. Понял? Так судьба распорядилась.

— Не может быть! Не верю! Ты — и Дабахов?

— Это факт. Потом когда-нибудь расскажу подробнее.

Он уехал, на прощанье похлопав меня крепкой широкой ладонью по спине.

— Будет у тебя электричество. Шут с тобой. Электролиния недалеко. Три столба поставим. Только забрось свою допотопную бритву.

…Вот ошарашил меня новостями, взбудоражил душу и удрал. «Тоня проведет отпуск на пасеке», — сказал так спокойно, будто он здесь самоуправный хозяин, а этот домик — его собственная дача. В конце концов, находиться здесь посторонним лицам нельзя. Они будут беспокоить пчел. Меня больно задело то, что Сергей Дмитриевич и Тоня даже не посоветовались со мной. У них давно уже все решено: она приедет — и все тут. Ну, знаете, это настоящее вероломство… А как я должен вести себя с такой красивой женщиной: жить рядом, каждый день встречаться, разговаривать, сидеть за одним столом, купаться?.. Вот если бы Марина приехала сюда на все лето!

Шабуров-младший в общем-то, на мой взгляд, странный человек: слишком верит своей жене. Во всяком случае, я бы на его месте поостерегся, подумал бы…

Но главное, он не пытается даже понять, что я хочу быть один. Надо же считаться с чужими желаниями, уважать их. Вторая новость вовсе неожиданна: Дмитрий Иванович Дабахов — отец Сергея. Вот те раз! Отчим и отец живут дружно, по крайней мере, внешне. Я не заметил признаков неприязни, отчужденности. Кто у кого отобрал жену? А впрочем, какое мне дело? Зачем интересоваться людскими судьбами? Я там, в заключении, дал себе слово окончательно отрешиться от всего, и сейчас у меня свой мир, хотя бы на одно лето… Понимаю людей, которые в одиночку, рискуя жизнью, на лодке пускаются в плавание по великим океанам: к ним мимоходом не заезжают бриться, никто не надоедает им. Они делают свое дело, борются со стихией, испытывают свою волю и стремятся к намеченной цели.

До вечера я успел сделать легкий и удобный ящик-табурет. У меня всегда должен быть под руками мелкий инвентарь: гнилушки для дымаря, щетка, стамеска, маточные клетки, записная книжка. Все это я буду держать и носить в ящике-табуретке. При случае можно присесть на него. Очень удобная штука.

Поужинав у костра, накормив пса, я ушел в свой домик «из пчелиного воска», прилег на кровать и, прислушиваясь к глухому шуму деревьев, задумался. Раньше совхоз ничего не имел от пчел. Пасечников считали нахлебниками. Да они и не задерживались здесь: зарплата мизерная. Мне же хочется все изменить. А возможность есть: вокруг полно медоносных растений. Надо только разумно наладить дело и работать самозабвенно, увлеченно. Я вовсе не намерен щадить себя, предаваться праздным мечтам и лени. Только бы никто не мешал. Я изучу каждое пчелиное гнездо, нарощу множество пчел и к началу медосбора всю пасеку наделю богатырской силой. Я, как полководец, выпущу на цветы великую армаду работниц. Ведь в каждом улье будет не менее пятидесяти тысяч этих крылатых непосед. Всего пять миллионов! Наполеон не мог мечтать о таком войске. Здесь исход «медовой битвы» будет зависеть только от меня. Все дело в том, как я подготовлю свою армию. Ведь «формирование» пчелиных боевых отрядов решаю я единолично. На то я — пасечник. Следует все тщательно обдумать, предусмотреть.

Потом Марина поймет меня. И может быть станет моей помощницей. Мы славно бы зажили в этом тереме. Но разве она бросит журналистику?

Я не мог уснуть и вышел из пасечного домика. Темный притихший лес, притаившееся озеро, поляны, утопающие в травах, залиты молочно-мутноватым светом луны.

Адам вылез из-под коряги, жалобно повизгивает. Ему надоело сидеть в своей норе. Я расстегнул ошейник, отбросил цепь в сторону: иди, пес, гуляй!

Адам срывается с места, бежит во весь дух к лесу, поворачивается и с лаем, с чисто собачьим восторгом снова проносится около меня. Благодарит. И так несколько раз.

— Ну ладно. Ну довольно, — говорю я. Адам успокаивается, резким судорожным движением стряхивает с себя пыль, фыркает и скрывается в лесу. Я ложусь в гамак. Легко скользит по лицу робкий ветерок. Он не успел еще остыть, пробираясь в синих сумерках по нагретым полям, по темным балкам и кустам. Он пахнет донником, медом.

Над березами в густой синеве неба рдеют небольшие звезды, как сладкие розовато-красные ягоды степной клубники. Собрать бы их в корзину…

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 55
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу У шоссейной дороги - Михаил Керченко бесплатно.

Оставить комментарий