Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увы, без «лирических отступлений» не обошлось. Но если отбросить многочисленные жалобы на горькую судьбу и мольбы, всхлипы и попытки снова пасть на колени перед «благодетелями», картина вырисовывалась следующая.
Пунктуально выполнив обещание, данное полковнику, и передав его посланцам все сведения, которые только мог добыть, золотоискатель вернулся в деревню, и та загуляла. Загуляла широко, по-русски, с гармонью и тройками под бубенцами…
Перво-наперво счастливчик с многочисленными братьями, сватьями, кумовьями и прочей родней (а в родне у него была, почитай, вся деревня) на нескольких телегах нагрянул в Кирсановку, до которой было, по сибирским меркам, рукой подать – всего каких-то шестьдесят верст. Там корявинцы подчистую скупили все съестное и спиртное, которое прижимистые кирсановские куркули в это не слишком-то сытое время согласились продать. Платил счастливчик, разумеется, золотым песком. Слава богу, кто-то надоумил гуляку не брать с собой весь «сидор», а ограничиться всего двумя фунтами драгоценного металла, которые ушли без остатка на закамуфлированный под «монопольку» самогон, закуску и подарки многочисленным сестрам, теткам, снохам, кумам и остальной родне женского пола, а то сталось бы с него брякнуть на чей-нибудь прилавок все полтора пуда лишь из одного русского удальства.
И грянул пир на весь мир.
Деревня сосредоточенно напивалась целых пять дней, а на шестой, как водится у нас сплошь и рядом, пришло горькое похмелье.
Нет, спиртного еще оставалось вдоволь и закуска не перевелась, танцоры еще не отбили ноги, а музыканты, правда, порвав пяток гармошек, все-таки оставались при инструментах. А уж что до частой гостьи в наших палестинах, госпожи Белой Горячки, так до нее было совсем далеко – пятидневный запой для нашего человека не более чем разминка. Дело было совсем в другом…
Похмелье явилось к селянам в виде местного отряда ЧОН[5] во главе с бескомпромиссным борцом с контрреволюцией во всех ее многочисленных и разнообразных проявлениях товарищем Янисом Пуркиньшем.
Нагрянув рано поутру, деловитые «чоновцы» под рев запертых в стойлах недоенных коровенок профессионально повязали непроспавшихся после вчерашнего (а также позавчерашнего и более раннего) корявцев… корявчан… словом, обитателей Корявой и принялись сортировать: кого под замок, в превращенный в импровизированную тюрьму пустующий склад давным-давно сгинувшего за границей лесопромышленника Тупеева, а кого – временно – под домашний арест по избам. В результате в «холодной» (в прямом смысле холодной, поскольку склад не отапливался принципиально) оказалось две трети мужского населения деревни, исключая мальцов до четырнадцати и стариков от семидесяти пяти лет.
А потом начались повальные обыски.
Бойцы товарища Пуркиньша взламывали полы в тех домах, где оные были, распарывали подушки и перины, протыкали штыками сено и соломенные крыши, перерывали навозные кучи и даже пытались раскапывать уже прихваченные морозом на полуметровую глубину огороды. За все годы Гражданской войны, когда деревня не раз переходила из рук в руки и красным, и белым, и разнообразным зеленым, сельчан не постигала подобная беда. Даже святые иконы и те не щадили безбожные ироды – расщепляли пополам в поисках скрытых тайников!
Но когда ничего не найдя и отчаявшись выпытать у сидельцев «холодной», где «контра» прячет золото, пламенный латыш пообещал расстреливать по одному арестованному «контрреволюционеру» в час, чаша русского долготерпения оказалась переполненной.
В ночь перед первым расстрелом (эта честь выпала, конечно же, невезучему Еремею Охлопкову) деревня взялась за топоры. И не только за топоры. Из тайников, до которых не смогли добраться ни царские жандармы, ни колчаковцы, ни красные, ни зеленые, были извлечены тщательно сберегаемые обрезы, «винтари», «берданки» и прочее оружие, среди которого изумленный эксперт, окажись он там невзначай, узнал бы даже кремневые фузеи петровских времен и совсем уж древние, фитильные еще, пищали. Эх, не знал урожденный рижанин русской поговорки: «Не буди лихо, пока оно тихо». Да и откуда ему, европейцу, пусть и не слишком западному, такое знать?
– Вот и заперли, значит, аспидов в сельсовете, двери кольями подперли, а окна досками зашили, – завершил свою горестную исповедь Еремей. – Хотели вообще подпалить сгоряча, да батюшка наш, отец Иннокентий не дал греха смертного совершить. Той же ночью собрали все, что смогли, и ушли всей деревней сюда… А под утро буран начался, так все замело, что следов наших и с собаками не сыскать. Сами чуть не заплутали в круговерти-то. Так что ты не беспокойся, благодетель наш, – не найдут аспиды сюда дороги.
Еремей замолчал и снова рухнул в ноги полковнику.
– Один я виноват, батюшка! – снова заголосил он. – Мне и ответ держать! Хошь – стреляй меня, хошь – вешай, только не оставь людишек без помощи!
Ответом ему был громовой хохот.
– Ну насмешил ты меня, Еремей, – вытер слезящиеся глаза Владимир Леонидович. – За что же мне тебя расстреливать? За то, что вы заперли в избе наших врагов?.. А люди нам нужны. Только одно условие: обратной дороги не будет. Всякий, кто сюда войдет, тут и останется. Согласны твои односельчане на такое условие?
– Согласны, батюшка!
– Ох, и хитрован ты, Еремей! – погрозил пальцем полковник. – Снова, поди, собираешься золотишко мыть? Учти, нам искатели удачи не нужны, а нужны честные труженики – землепашцы, кузнецы, плотники…
– Какая уж тут удача… – вздохнул мужик. – Поманила меня Жар-Птица и сгинула без следа…
– Ну, это еще бабушка надвое сказала – сгинула она у тебя или нет. Алексей Кондратьевич, распорядитесь начать переброску этого… – полковник помялся, подбирая верное слово, – ополчения на нашу сторону.
– Где размещать?
– Сперва разместим в поселке, а потом выделим им место на выбор – пусть строятся. Я думаю…
– Так что мне своим-то сказать? – вклинился Еремей в разговор офицеров, напряженно перебегая глазами с одного на другого.
– Ты еще здесь? Алексей Кондратьич, отправьте его вниз, пусть готовит сельчан к переброске.
– Ура-а-а! – завопил мужик, пулей выскочил наружу и, не дожидаясь, пока казаки распутают веревочную сбрую, прямо на собственной заднице, в облаке снежной пыли стремительно скатился по склону вниз.
– Жаль, что у нас нет фотографического аппарата, – покачал головой полковник при виде этого самоубийственного трюка, убедившись, что сорвиголова не только не свернул себе шею, но бодро выкарабкался из сугроба и поспешил к встретившему его всеобщим ликованием «табору». – Многие европейские и американские газеты выложили бы кругленькую сумму за документальное свидетельство сего мирового рекорда.
– Да, мы, русские, такие! – гордо подтвердил есаул, подкручивая ус…
* * *Полковник Еланцев был с головой погружен в работу, когда его оторвал от бумаг деликатный стук в дверь.
– Да-да, – с досадой отложил он карандаш. – Войдите!
Для досады имелись резонные основания, поскольку Владимир Леонидович был уверен, что это опять кто-то из интеллигентской братии – Модест Георгиевич с очередным открытием на ниве зоологии или ботаники, которые в последнее время сыпались, как из Рога Изобилия, его коллега Гаврилович или главная сестра милосердия Ольга Сергеевна Браиловская по какой-либо нужде своего дамского кружка. Последнего визита полковник боялся больше всего, поскольку у всех дам давно уже были амуры с офицерами и, рано или поздно, этим отношениям следовало придавать официальный статус. Как при этом обойтись без священнослужителя Еланцев себе не представлял совершенно. Не в конторской же книге, по примеру большевиков, записывать новобрачных!
Дверь приоткрылась, и, чуть пригнувшись, в тесную «каюту» полковника (поселок состоял всего из пяти длинных полубараков-полуземлянок, и мириться с теснотой приходилось всем) вошел высокий бородатый мужчина лет тридцати в длинном черном одеянии. Поискав взглядом, он перекрестился на крошечный дорожный образок, который Владимир Леонидович всюду возил с собой еще с первой своей войны, и замер, сложив руки на объемистом животе, ласково глядя на вопросительно поднявшего бровь полковника.
– Вы ко мне, батюшка? – поинтересовался Еланцев, признав в вошедшем священника.
«Ого! Вот и решение проблем! Господь услышал мои мольбы…»
– К тебе, сын мой, – пророкотал густым дьяконским басом священник, годящийся полковнику если не в сыновья, то в племянники, но никак не в отцы. – Разрешите представиться – отец Иннокентий. Настоятель храма села Корявое. Бывший.
– Еланцев, Владимир Леонидович. Полковник. Некогда ротмистр лейб-гвардии Кирасирского полка. Тоже бывший.
– Очень приятно, Владимир Леонидович.
– Присаживайтесь, отец Иннокентий. И по какому же вы вопросу ко мне?
- Выход силой - Андрей Ерпылев - Боевая фантастика
- Проповедь в аду - Олег Рыбаченко - Боевая фантастика
- Выход силой - Андрей Ерпылев - Боевая фантастика
- Прорыв выживших. Выжженные земли - Михаил Гвор - Боевая фантастика
- На пути в рай - Дэйв Волвертон - Боевая фантастика
- На пути в рай - Дэйв Волвертон - Боевая фантастика
- В шаге от вечности - Алексей Алексеевич Доронин - Боевая фантастика / Киберпанк
- Мятежный князь. Том 5 - Яростный Мики - Боевая фантастика / Городская фантастика / Попаданцы / Периодические издания
- Ледяной Демон. Ученик Академии (СИ) - "Киралл Пламенный" - Боевая фантастика
- Белый крейсер - Иар Эльтеррус - Боевая фантастика