Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он смотрел, словно загипнотизированный, как она достает из коробочки толстую короткую сигарету, закуривает и, сделав затяжку, протягивает ему. Он не стал отказываться, хотя никогда ничего подобного не пробовал. После того что Жужа рассказала про бывшего мужа и сына, такой поворот его слегка удивил. В нем заговорило любопытство, впрочем, день этот был каким-то таким, что все становилось возможным. Курить он никогда не курил, а потому и не смог вдохнуть дым, как полагалось, и отчаянно закашлялся. Жужа, посмотрев на него, погасила наполовину выкуренную сигарету. Он не чувствовал ничего, кроме горького вкуса, да и в гостье не замечал никаких изменений.
Передавая ему сигарету, она коснулась пальцами его губ, колено ее прижалось к его колену. Когда он и на это не отреагировал, она положила ладонь на его ногу, кокетливо закусила нижнюю губу и с нажимом провела пальцами по внутренней стороне его бедра. Тут и ему пора было что-то сделать; он обнял и поцеловал ее. Ладони Жужи ползли все выше; он погрузил руку в ее волосы на затылке; другая рука легла ей на грудь. Они попытались раздеть друг друга. Жужа и тут вела себя активно. На лице у нее появилась вызывающая улыбка; рука ее с игривострастной торопливостью расстегнула молнию на ширинке и скользнула внутрь. Он вспомнил прежние встречи, протекавшие точь-в-точь по такому же сценарию: тогда Жужа точно так же обхватывала пальцами и поглаживала его восставший член, а потом, наклонившись, брала его в рот… Теперь, однако, ее действия не пробудили в нем вожделения, которое, как удар электричества, напрягло бы каждую клеточку тела; более того, плоть его катастрофически ослабела, и он, чувствуя это, тщетно напрягал мышцы живота и ног. Жужа пока не сдавалась: ладонью и языком она делала все, чтобы вызвать в нем вожделение, и, следя за результатами, вызывающе косилась на его лицо.
Пытаясь потянуть время, он снял с нее кардиган, блузку, сдвинул с плеч бретельки бюстгальтера, обнажив зрелые полные груди. Раньше эти пышные, немного расплывшиеся холмы моментально возбуждали его; сейчас не помогло даже то, что женщина, опустившись перед ним на колени, зажала его полунапряженный, еще влажный от ее слюны пенис между грудями и стала ритмично двигать ими вверх-вниз.
Он закрыл глаза, словно переживая экстаз, и даже подстроился под ее ритм, но ему не удалось обмануть ни устремленных на него глаз, ни самого себя. И после этого напрасно он, положив ее на канапе, гладил, мял, целовал ее разгоряченное, упругое тело — желание так и не пробудилось. А когда он, подняв юбку, стянул с нее колготки и трусы, потом, торопливо поласкав ее промежность, сжал ладонями широкие, но все еще плотные ягодицы, которые она успешно поддерживала в кондиции с помощью гимнастики и массажа, чтобы притянуть ее к себе, проникнуть в нее, — он уже знал, что потерпел непоправимое и очевидное фиаско и что Жуже это так же ясно, как и ему. Сделав еще несколько движений, имитирующих соитие, он опустился рядом.
Через полминуты, взяв себя в руки, он повернулся к Жуже, чтобы попросить прощения за свою беспомощность, — и обнаружил, что она молча плачет. Никогда еще он не видел ее в слезах, и даже представить не мог, чтобы эта жизнерадостная, язвительная, склонная к самоиронии женщина была способна так пасть духом. Подчиняясь инстинктивной потребности утешить плачущего человека, он погладил ее по щеке, от чего она заплакала в голос. Конечно, это я виновата, не то что-то сделала, говорила она сквозь рыдания, размазывая тушь на веках. Ну что ты, полно, дело во мне, нервно утешал он ее, обнимая все еще горячее, но уже расслабленное тело. Значит, ты меня находишь старой, отвратительной… груди и зад у меня уже не такие, как когда-то… Она хлопнула себя по бедру, но не отбросила от себя его руки. Как когда? — вырвалось у него: он не сразу понял, что эта женщина, которая, дрожа, угнездилась в его объятиях, протестует против бренности бытия; после его бестактного вопроса она зарыдала снова. Вообще-то два года назад, когда они впервые оказались в постели, она выглядела точно так же, красивой, аппетитной в своей зрелости, и тогда все шло как по маслу… За тридцать лет, со времен первых, неловких опытов с девушками, у него никогда не было осечек с потенцией. Неужели это начало старости? — мелькнула у него мысль; но, странное дело, он чувствовал скорее любопытство, чем потрясение. Она перестала всхлипывать, обхватила коленями его бедра и, прижав к нему лоно, слегка подвигалась, надеясь поправить дело. На какой-то миг похоть воскресла в нем, но рисковать не хотелось. Осторожно, но решительно он оттолкнул ее.
Отвернись, я оденусь! — неожиданно строго сказала Жужа, все еще с заплаканными глазами, и, прикрыв левой рукой грудь, потянулась за одеждой. Он с готовностью отвернулся; но ситуация была настолько абсурдной, что он не мог спрятать усмешку. Жужа, видимо, заметила ее — и, надевая шляпу, раздраженно произнесла: смешного тут, между прочим, не так уж много. Он опять извинился, уже в который раз за последние несколько минут, и предложил отвезти ее домой. В этом нет никакой необходимости, прозвучал сердитый ответ; на сей раз обойдемся без политесу, добавила она, направляясь к двери. Оба догадывались, что это — последняя попытка быть вместе.
8
Выпроводив обиженную гостью и закрыв за ней дверь, он постоял в некоторой растерянности. Прощаясь, они даже не посмотрели друг на друга. Слов, которые смягчили бы ситуацию, утешили, найти все равно было невозможно. Несколько минут он нервно ходил по квартире, поставил какую-то старую, по меньшей мере двадцатилетнюю, пластинку Боба Марли, но скоро выключил ее и стал искать в телевизоре какой-нибудь фильм. Сидел, тупо глядя на экран, и ел мороженое, найденное в морозильной камере. Холодильник стоял почти пустой: дома он ел редко, но несколько коробок с мороженым всегда держал про запас.
Было уже одиннадцать, когда он достаточно успокоился, чтобы сесть за компьютер. Он собирался написать Андрашу, ответить на письмо, полученное сегодня утром. Долго сидел перед монитором, но ни одной разумной фразы, которая могла бы развеять недоумение сына, в голову не приходило.
Он чувствовал, что никогда еще у них с сыном не возникало потребности в таких доверительных отношениях, как на сей раз; за годы своего отсутствия Андраш если и писал более или менее подробные письма, то матери и по обычной почте. Тамаш понимал, что сейчас сын затронул нечто такое, относительно чего у него были догадки (а может, имея в виду участие дяди, и не только догадки); нечто такое, что он может обсуждать это только с ним, отцом, а он, отец, просто обязан на это ответить. И все же он понятия не имел, как ему выполнить эту обязанность.
Подперев ладонью лицо, он смотрел на пустой экран монитора, где стояли лишь два слова, напечатанные им полчаса назад: Здравствуй, сынок! Это было все. Он с удовольствием бы и отослал это как ответ, но не хотелось выставлять себя на посмешище. Он прекрасно понимал, что Андраш не успокоится, пока не получит ответ на свои вопросы; он всегда, с детских лет требовал объяснять ему все до подробностей; если ему было что-то неясно или казалось, что от него что-то утаивают, он привык докапываться до истины: сердито сдвинув брови, выспрашивал, приводил доводы, спорил, не уставая доказывать, что имеет право на знание. Но, даже хорошо помня это, он, отец, чувствовал себя беспомощным. В конце концов он решил дать еще один шанс молчанию, а если Андраш не успокоится, тогда придется что-то придумать. И он выключил компьютер.
Третий раз за сегодняшний день принял душ, все еще ощущая на теле запах своего одеколона, а также крепкий, неизвестный ему аромат духов Жужи. Он намылился, долго стоял под струей воды, потом, вытершись и надев пижаму, вынул из портфеля номер «Непсабадшаг», который носил с собой с самого утра, лег на кровать в спальне, стены которой были увешаны потертыми коврами ручной работы. В спальне еще стояли большое трюмо, комод, в котором лежало постельное белье, две тумбочки (мать называла их «нахткасли», и его всегда это раздражало) и, тоже оставшаяся от родителей, разросшаяся диффенбахия в огромном, более полуметра диаметром, горшке; однако, когда он говорил что-нибудь, голос звучал в огромной квартире гулко, как в пустом танцевальном зале.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Грузовой лифт - Марга Клод - Современная проза
- Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Мальчики да девочки - Елена Колина - Современная проза
- Переосмысление - Магомед Абдулкаримович - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Винтаж - Наталия Соколовская - Современная проза