Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты еще маленькая, могла и не ходить, — отвечает Альберта.
— Я не люблю церковь, но люблю Бога, — уточняет эта малолетняя еретичка.
Я возвращаюсь: одиннадцать часов. Дома все вверх дном. Так, теперь за продуктами. Потом в Батиньоль, проведать тетушку, отнести ей что-нибудь на обед, натереть Жаку поясницу перцовой мазью — в эту мазь я верю слепо, приготовить еду. Дети упорно отказываются убирать кровати.
— Сначала нам нужно подышать свежим воздухом. В Люксембургском саду нечего делать без мяча, а все мячи сгрыз наш пес Люк.
Приходится расставаться с десятью франками.
Продукты. Волоку пудовую сумку по бульвару Сен-Мишель. Даниэль собирается отметить с друзьями сочельник, и ему нужны какие-нибудь «оригинальные» консервы. Короткий привал дома, чтобы сделать массаж Жаку. Он стонет. Вокруг постели громоздятся ящики: мы готовимся к переезду. Раньше двух мне от тети не вернуться, а Жак уже проголодался. И не хочет ждать ни меня, ни детей. Что-нибудь на скорую руку — яйца, стакан вина. Я тоже не могу устоять, присаживаюсь на краешек постели, выпиваю глоток вина, закусываю. Передышка. Половина первого. Теперь к тете, скорее. Расстояние приличное. Дорогой я стараюсь сосредоточиться на утренней проповеди, но ловлю себя на мыслях о рождественских подарках.
Добираюсь до тетушки. Доставляю грудку цыпленка, аккуратно упакованную в пергамент. Тетушка встречает меня сердечно.
— Вот так всегда, хочу повидать Жака, а являетесь вы, — говорит она. — Или наоборот.
— Жаль, что так получилось, тетя.
Коль скоро принцип соблюден и ее независимость провозглашена, тетушка смягчается и даже хихикает, предаваясь воспоминаниям о своей молодости.
— До свидания, тетя.
— Уже?
— Мы ведь еще не обедали, и у меня обед не готов.
— Что за странность!
Обратный путь. Делать нечего, хватаю такси. Я — дома. Жак дремлет. Даниэль с приятелями в своей крошечной комнатушке: страшный вой электрогитар. Дрозд заходится, вне себя от возмущения. Кровати не убраны.
Я готовлю фондю — плавленый сыр с белым вином, это быстро и девочки любят. Они мало что любят. К тому же у меня нет другого выбора: вчера вечером Даниэлю захотелось попить холодненького, холодильник остался открытым, и мясо, которое предназначалось для воскресного обеда, съели кошки. Я обращаю на это его внимание.
— Ничего страшного, — отвечает он снисходительно. — Я пообедал в кафе.
Итак, снова поднос на нашей кровати, фондю, длинные вилки. Дети в восторге, и на том спасибо.
— Папа хоть не будет чувствовать себя таким одиноким.
Жак проснулся — одна кошка у него на голове, другая на животе, он смеется. Гармония.
В последнюю минуту обнаруживается, что в спиртовке, на которой я готовлю фондю, кончается спирт. Половина третьего. По меньшей мере. Все закрыто. Дети бегают по соседям, пытаясь у кого-нибудь занять спирт. Приносят добычу: мини-калькулятор (реклама виски), складной метр, старый журнал «Пье никеле», два елочных шара, три карамельки и леденец. Видно, соседи просто подавали моим детям на бедность. За неимением лучшего я подливаю в спиртовку остаток виски. Виски горит, конечно, хуже, чем спирт, но, в общем, не так уж плохо. Жак, выпив вина, оживляется. Даниэль вносит свою лепту в наше застолье, описывая, что он ел в кафе. Все в прекрасном расположении духа.
После обеда — вновь репетиция. У Полины, которая весьма талантливо играет роль крокодила, недавно выпали все передние зубы. И потому всякий раз, когда она произносит: «Поглядите на мои зубы», — все дружно покатываются со смеху.
— У крокодилов тоже есть молочные зубы, — заявляет Полина.
Горячая дискуссия. Выпадают ли у крокодилов зубы?
Семь часов. Снова поднос, на нем сборная солянка: сосиски, крутые яйца, остатки шпината, который мы едим прямо из своих же чашек, внезапно обеспокоившись, что Долорес придется мыть слишком много посуды. Смотрим вестерн по телевизору. Должна признаться, очень увлекательный. Даже слишком, так что я с опозданием замечаю, что дети, не отрывая взгляда от Марлен Дитрих, начали раздеваться, готовясь ко сну, и одежда кучей свалена на полу. Люк намеревается улечься поверх нее, Жак взрывается. Традиционная вспышка, недолгая и совершенно бесполезная. Полина, разобравшись в ситуации, из приличия начинает хныкать.
— …Дети совсем от рук отбились! Кровати не удосужились застелить. Пользуются тем, что родители измотаны!.. — И так далее в том же духе.
Наши милые крошки невозмутимы, они подбирают одежду и сваливают в столовой на буфет точно такой же кучей. Вместо собаки на нее ложится кошка. Все-таки почище. Потом возвращаются к нам для вечерней молитвы, радостные, безмятежные — любо-дорого смотреть.
— Думаю, мы здесь хлебнем напоследок, — говорит Жак, немного успокоившись.
Переезд через три дня.
Наконец-то можно лечь спать. Около полуночи меня внезапно разбудит Даниэль: забеспокоившись, заведен ли будильник, он придет проверить. Мы немножко поболтаем, потом нам захочется выпить сока, и мне снова придется вставать.
В понедельник утром я ухожу очень рано. Скорее, скорее разогнать этот туман в голове, избавиться от пустоты в душе… Но когда я иду в ванную через три наших комнаты, в полумраке один за другим, словно часовые по цепочке, меня окликают тоненькие голоса:
— Мам, это ты?
— Поцелуй меня…
— Ты куда?
Мой распорядок дня никогда не меняется, но каждое утро я слышу вопрос: «Ты куда?» Однажды в раздражении я бросила Альберте:
— На Елисейские, на танцульки.
— Желаю хорошо повеселиться, — только и сказала она и снова уснула.
Домик из картона
Домик из картона,Из бумаги лесенка, —
напевает Венсан.
У меня такое же впечатление. И все это подтверждает: в комнатах царит беспорядок, дети одеты кто во что горазд (Даниэль, вступив в отроческий возраст, отпустил волосы до плеч, навесил на себя какие-то кольца и цепочки и стал разительно похож на юного африканского царька или на статиста из «Опера Комик»), постоянного заработка нет, и это еще усугубляется беспорядочным ведением хозяйства (мы то переоцениваем, то недооцениваем наши средства, отказываемся от прачечной, от сигарет, от приобретения марок — летом Жак в припадке экономии вздумал питаться исключительно молоком и нажил себе желтуху, — а потом вдруг даем обеды на двадцать персон, но утка с ломтиками апельсинов дымится на щербатых тарелках, взбитые сливки подаются в баночках из-под горчицы), да вдобавок еще эта разорительная привычка нанимать прислугу, исходя из внешности: «Какое интересное лицо… В ней что-то есть», — изрекает Жак, разглядывая — откинув голову, прищурив глаза, — оторопевшую претендентку. Для меня решающую роль играет личная симпатия, безотчетный порыв, побуждающий нанять в судомойки будущую флейтистку, в кухарки — симпатичную пьянчужку, долго проработавшую в армейских столовых, для уборки квартиры — мать-одиночку, обремененную близнецами. Этот метод, который зиждется на эстетическом восприятии и сродстве душ, ни к чему хорошему обычно не приводил — по крайней мере в том, что касается ведения хозяйства. Бывшая манекенщица ушла от нас в моих туфлях, пьянчужка доставила к столу мою младшую дочь (Полину) вниз головой и в таком виде пыталась усадить ее на детский стульчик, флейтистка каким-то загадочным способом, секрет которого она унесла с собой, умудрилась взорвать несколько водонагревателей. Сама я веду затяжную войну с разными солидными организациями (социальное страхование, семейное вспомоществование, пенсионное обеспечение, не говоря уж о том, что никакие налоги, ни прямые, ни косвенные, не удается заплатить в срок и пени нарастают с удручающей быстротой), войну, которая совершенно выбивает меня из колеи, а тут еще на меня обрушивается лавина оторванных пуговиц, дырявых носков, трусов с лопнувшей резинкой, перегоревших лампочек — без меня их никто не заменит, — отвинченных дверных ручек. (Неужели в других домах тоже отвинчивают дверные ручки? Я никогда не видела, чтобы в нормальных семьях двери были без ручек. Когда только они успевают их привинтить? И ни разу мне не удалось настигнуть таинственного злоумышленника, который откручивает ручки и совершает другие акты вандализма.)
Домик из картона… Я часто спрашиваю себя: моя ли в том вина? Или все это в порядке вещей? «Из бумаги лесенка…» А мне весь дом кажется бумажным, прибавьте сюда еще ту бумагу, которую я так прилежно мараю и которая уходит от меня безвозвратно, прибавьте детские рисунки, разбросанные повсюду, полотна Жака, сваленные под лестницей, раскрытые книги, обрывки недописанных стихов, всякие коллажи и, наконец, блестящие безделушки, цена им грош, они охотно поселяются у нас и живут себе поживают, ничего не опасаясь, в отличие от дорогого саксонского фарфора (срок жизни его в лучшем случае — неделя) — вот тот пестрый, легкий и непрочный материал, из которого собран наш дом.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Поводок - Франсуаза Саган - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Как мамочка за чудом ходила - Ирина Семина - Современная проза
- Обнаженные души - Мария Тумова - Современная проза
- Жизнь прекрасна, братец мой - Назым Хикмет - Современная проза
- Идеалист - Эдуард Багиров - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Разыскиваемая - Сара Шепард - Современная проза
- Песочница - Борис Кригер - Современная проза