Рейтинговые книги
Читем онлайн Отрок. Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 23

Новоиспеченные воеводские бояре вынуждены поддерживать Корнея, их судьба и личное благополучие теперь напрямую зависят от судьбы и благополучия самого Корнея и рода Лисовинов.

Власть со всеми ее правами и обязанностями становится наследственной, и это выгодно обеим сторонам. Наследники Корнея должны в будущем принять на себя такие же, как и он, обязательства по отношению к своим вассалам – наследникам воеводских бояр.

Да, бояре больше не могут выбирать военного вождя – сотника ратнинской сотни, но и они теперь не просто десятники, которых, как и сотника, могли выбирать остальные ратники, они – бояре, владетели (по европейским понятиям – бароны), передающие своим детям по наследству и свое положение, и свои владения. Разумеется, это накладывает на них новые, соответствующие обязанности, не без этого, но власти без ответственности не бывает. Таким образом, и кнут, и пряник Корней использует примерно поровну.

Анна же только-только даже не стала – становится боярыней. Не потому, что ее так назвал воевода, не потому, что ее сыновья – бояричи. Сама по себе. Знаний для этого у нее нет, опыта – тоже. Единственное, что она пока может использовать – принуждение. Это проще всего, это лежит на поверхности.

Она не уверена, что может контролировать Листвяну, просто не знает, как это делается, поэтому и использует принцип «полностью доверять можно только тому, кто крепко «посажен на крючок». Более того, она даже не уверена, что сможет уследить за Листвяной и в этом случае, поэтому и отправляет ее к Аристарху: уж тот-то справится. Надзор грозного старосты и страх кары будут висеть над Листвяной постоянно. Ее личное благополучие зависит от того, как ее поведение оценит Анна. Хотя и плата за верность щедра: где-то впереди виднеется благополучное будущее самой Листвяны и ее детей. Но и кнут грозит постоянно.

Ну, а Дарена, как и остальные куньевские родственницы, получают один только кнут. Их принуждают выполнять то, что сочтет нужным боярыня. А вместо пряника – жизнь (не холопки – и то слава богу!).

Боярыня или нет, Анна не закоренелая злодейка; хотя и прибегает к насилию, но для нее все-таки предпочтительнее добиваться своего лаской, а не таской. Отсюда и «Сучок со своими плотниками… обласкать надо, приблизить, моими будут, никуда не денутся». Так что жестокость не проклюнулась в ней вместе с ощущением власти, а скорее является вынужденной. От управленческого слабосилия.

Сидят в горнице две женщины, говорят о своем…

Глава 2

На обратном пути мысли Анны уже целиком занимали нынешние заботы о делах в крепости. А подумать там было о чем. Старая, привычная, но уже тесная ипостась большухи лисовиновской усадьбы сброшена безвозвратно, а в новую – боярыни – еще влезть надобно. Первый же день после ухода полусотни показал ей, как это непросто.

* * *

С самого начала все в то утро было не то и не так. Да и само утро тоже оказалось каким-то неправильным. А всего-то не прозвучал, как обычно, в крепостном дворе рожок Дударика…

Прошедшим вечером уставшая донельзя Анна не обратила внимания на то, как и чем подавали сигнал отбоя, да и подавали ли его вообще, но сейчас, ожидая подъема девок, она вскинулась от раздавшегося снизу мальчишеского даже не крика, а прямо-таки душераздирающего вопля:

– Па-адъе-ем!!!

«О, Господи, нарочно, что ли, самого горластого выбрали? Орет, будто пожар. Девок наверняка перепугал».

Как выяснилось, «перепугал» – это еще слабо сказано. Аксинья, которую естественная потребность подняла с постели чуть раньше положенного, оказалась на лестнице как раз в тот момент, когда отрок дежурного десятка просунул голову во входную дверь и во всю глотку гаркнул команду. Тут, на ступеньках, Аксюха и села – оглушенная и ошарашенная. От испуга у нее не только ноги подкосились – сама себя потеряла, даже слова разборчиво произнести не могла, что уж там говорить о том, зачем с постели поднялась…

Остальные девки с утра тоже были как-то особенно бестолковыми, а когда узрели ревущую на лестнице Аксинью… Анна, поначалу было взъярившаяся, потом уж и не знала: то ли ругаться, то ли плакать вместе с сидящей на ступеньках Ксюшей.

В общем, день не задался с самого начала. Девки шарахались от Прошки, оравшего, чтобы не выпускали из клеток щенков опричников, а выводили по одному на поводке, иначе сбегут искать хозяев; щенки рвались с поводков; Млава (ну а кто ж еще-то?) умудрилась налить воды вместо щенячьей миски себе в сапог; Манька споткнулась на ровном месте и рассадила коленку; Ленка упустила-таки одного из щенков, и дежурному десятку пришлось ловить того по всей крепости. И в довершение всего Машка с совершенно несвойственной ей яростью так повздорила с Прасковьей, что друг другу в волосы вцепились, а из-за чего, потом не удалось выяснить даже при самом строгом расспросе.

Анна, внутренне кипя (спросили бы – и тоже не смогла внятно объяснить, из-за чего), с трудом дождалась, когда после молитвы, завтрака и построения на развод освободился Кузьма, оставшийся в крепости старшим из Лисовинов – вроде как воинским начальником. Во всяком случае, дежурный десятник докладывал именно Кузьме, и командовал разводом на занятия и работы тоже Кузьма.

Вот на племянника-то Анна и накинулась сразу после команды «Вольно! Урядники, развести народ по занятиям!»:

– Ты что, ничего дурнее придумать не мог? – не предвещавшим ничего хорошего тоном вопросила она, нависая над Кузьмой.

– А что такое, теть Ань? – совершенно искренне изумился Кузька.

– Что такое? – Анна грозно свела брови. – На что понадобилось с утра глотку драть? Девок мне перепугали, одна на лестнице так и села, хорошо не расшиблась!

– Так Дударика же нету, с первой полусотней утек. Мы раньше, пока его не было, так же отроков будили, и ничего, все живы.

Вид у Кузьки был настолько невинно-изумленным, что Анна слегка остыла, хотя, зная племянника с пеленок, прекрасно понимала цену этой «невинности» – с точно таким же «ангельским» неведением Кузька встречал любые обвинения в каверзах и проказах, если его не ловили за руку. Впрочем, если даже и ловили, все равно удивлялся: «А чего я такого сделал-то?»

– А чего-нибудь другого придумать не могли? – спросила Анна уже менее грозно (Кузька, поганец, так и источал умиротворение). – Ну, я не знаю… било сделать… Что у тебя, железа мало в кузне? Найти не мог чем погреметь?

– Во-во, – донесся сбоку голос наставника Филимона, – моя-то тоже, как чем недовольна, так сразу и принималась посудой бренчать…

– Да причем тут посуда? – Анна досадливо обернулась к опирающемуся на клюку пожилому наставнику. – Не о ней речь…

– И я не про посуду! – перебил боярыню Филимон. – Я про воинские приказы, кои должны быть ясны, несомненны и всем слышны!

Старый воин пристукнул по земле клюкой и продолжил таким голосом, словно объяснял что-то отрокам на занятиях. Анне даже и в голову не пришло его перебить – умел старик «присутствующих построить», как выражался Мишаня.

– Что есть звук рога для воина? Звук рога есть голос начального человека, команда, коя не может быть подана голосом из-за шума или дальнего расстояния. В рог дудят не просто так, а каждый раз со смыслом, и смысл этот для понимающего человека – те же слова. Вот, к примеру, с утра: тарам-тарам, тарам-тарам, тарам-пам-пам пам-пам, – напел Филимон. – Вставай, вставай, сапожки надевай! Или еще: Пам-парам, пам-пам, пам-пам. «Приступить к занятиям!» Или: «Целься, целься»… ну, и прочее. А какие слова в громыхании? Да нет там слов! Как хочешь, так и догадывайся. Вот услыхали бы отроки с утра твое блямканье об железо, или било бы громыхнуло, чего бы подумали? Пожар? Просто балуется кто-то? Или Плава мужа своего вознамерилась добронравию с утречка поучить? А воинский приказ никакого сомнения или иного смысла иметь не может! Понятно?

Вопрос вроде обращен к Кузьме, но не приходилось сомневаться, что все говорилось для Анны.

– Ага, понятно, господин наставник, – отозвался между тем Кузька.

– Нет, конечно, посудное громыхание тоже свой смысл имеет, – удовлетворенно кивнув, продолжил пояснения Филимон: – Однако смысл этот бессловесен… ну, вроде как тебе что-то взялись объяснять не словами, а, скажем, гримасами. Ну-ка, Кузь, сделай сердитое лицо… Ага, вот так! А теперь – веселое. Вот, значит, видишь, Анюта: по лицу понятно, что он либо сердится, либо радуется, а отчего – поди догадайся. Так и в котелок можно весело греметь или тревожно, а то и угрожающе. Вот, к примеру, бабы, когда коровью смерть от селища отгоняют, очень грозно в посуду стучат. И угроза эта не пустая – попадись им кто, кого они за коровью смерть примут, враз убьют! Об этом я, значит, и толкую. Рогом воины слова приказа передают, а бабы громыханием в посуду – только настроение, слов в нем нет. Все как в жизни: муж все больше разумом живет, а баба страстями да желаниями. Так что, Анна Павловна, не взыщи, но коли живете вы в укрепленном месте, где все по воинскому распорядку устроено… Объясни девицам, что приказов пугаться глупо. А ты, Кузьма, взял бы отрока погорластее… Нет, лучше я сам… Постой возле девок да покомандуй в полный голос, а то Прошка больно ласков с ними. Понял, о чем я толкую?

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 23
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Отрок. Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова бесплатно.
Похожие на Отрок. Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова книги

Оставить комментарий