Форма входа
Читем онлайн Вагон - Василий Ажаев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Следователь каже: «Таки-то и таки-то друзи ваши?» — «Трохи есть. Мои добри друзи». — «Ага! Расскажите, як собирались и вели разговоры, шо Украине худо жить под Россией». Я кажу: «Не чув тих промов. Воны ти коныки без меня выкидывали». А вин в ответ: «Эти штучки бросьте. Вы у них за вдохновителя были, они вас соловьем звали». Я же, дидусь, действительно не слыхав вредных разговоров. Колы почиталы мени их промовы, я за голову схопывся. Вот и взяв за друзив повну меру и погану дистрохвию в придачу. Теперь, дидусю, дело не поправиш, цэй вагончик став мени ридною хатою. Я лучше заспиваю.
И Петро пел, трогательно и тоскливо пел «Чому я нэ сокил…». Вагон замирал. Аккомпанеме-нтом железно звенели и ныли колеса и рельсы под полом.
Митрофан Епишин — мужик сорока лет из Рязанской области. Здоровый, косолапый и кривоногий, неграмотный и невежественный. Темнота, по определению Коли Бакина.
Ващенко он говорил: «Силен ты, Петро, петь, силен! Ну, подуди-ка мне еще разок „Солнце всходит и заходит“ Подуди, что тебе стоит?»
В таких же выражениях просил и меня: «Ох и силен ты, Митрий, стихи пересказывать, ох и силен! Расскажи стишки-то, а? Тебе ничего не стоит…»
— Я ведь имел санс уйти от тюрьмы, — сказал он, услышав наш разговор с Володей о случайностях и закономерностях судьбы. — Уехал бы из деревни, и все. Забрали меня не враз. А я, дурень, дожидался, пока сцапают. И дождался.
— Зачем же тебе было уезжать из своей деревни? — удивился я.
— Как же не уехать, Митяй, когда я речу брякнул.
— Какую такую речу?
— Известно какую: против шерсти. На сходке мололи-мололи, ругались-ругались, куда ни кинь — все клин. Мать честная, говорю, ведь не получается у нас ни хрена. Сидим голодом не первый год. Работаем, работаем — толку никакого. Мужики, говорю, давайте просить разрешения у начальства закрыть колхоз, иначе совсем подохнем. Вот такую речу я сказал. Другие тоже гово-рили про колхоз. Но протокол составили на одного меня. И что я сказал, и что другие говорили — все на меня записали. Пашка Стеклов составлял, он грамотный, восемь классов кончил.
— «Грамотный»! Почему же он протокол на одного тебя составил?
— Ему наш председатель Семен Хромой велел. Заберут, сказал, всю деревню, и так некому работать. А Митрофан бездетный, ему не страшно. Деревенские кое-кто советовали по-доброму: «Уезжай, Митрофан, ты же собирался на заработки, вот и уезжай. На тебя протокол составлен. Худо тебе будет». Я все хорохорился, смеялся: раз, говорю, в жизни правильную речу сказал — и бежать от нее? Да и кому я нужен, мать честная! Оказался нужен.
Ночью, в темноте — мы с Володей еще не спали, тихонько перешептывались — Епишин вдруг возбужденно и весело сказал:
— Ребята, я, знаете, что надумал? Мне горевать непошто. В деревне я сидел голодом и жилы тянул впустую. Уехать не мог — паспорт сельсовет не давал. А в тюрьме хоть кормят. Сейчас в этом вагоне плохо кормят, но приедем в лагерь, пища будет куда лучше, все говорят. И крыша будет над головой, не голое же небо, ведь верно? А работы я не боюсь, всю жизнь работаю от темна до темна. Вы увидите, ребята, какой я жилистый и упрямый в работе! Теперь и судите сами, верно я говорю или нет. Работу дадут, еда будет — и хлеб и приварок. Крыша над головой будет. Что же еще мне надобно? Больше ничего. И, выходит, не плохой мой санс получается.
Орлиный профиль, огненные глаза, длинные прямые иссиня-черные волосы, поджарая, как у гончей, фигура — так выглядел Анатолий Гамузов. Внешность экзотическая. Он учился на после-днем курсе медицинского института, но рекомендует себя врачом. Его сосед Мякишев поправляет: «Ты доктор без пяти минут».
— Главное, ты не коллективный человек, — неодобрительно ворчит Мякишев. — Я за тобою наблюдаю и удивляюсь. Вот принесли кипяток или хлеб — рвешь первым. Даже мальчишек и урок опережаешь. Нехорошо, ты ведь доктор. Возьмем твою трусость — совсем недостойно. Все оглядываешься, вздрагиваешь, блатных боишься…
— Можешь меня оставить в покое, а? — возмущался Гамузов. — Что ты меня все учишь и учишь? Ты мой папа, что ли?
— Я не только в папы, в деды гожусь. Митя меня даже Иваном Сусаниным величает, — ухмыляется Мякишев.
Гамузов действительно боялся блатных. Он старался сберечь свой чемодан, набитый одеждой и едой — консервами, сушеными фруктами, сухой колбасой. «Дядя успел привезти из Средней Азии». Он нарочно громко просил у Володи или у меня:
— Денег немного дай, а? Попрошу конвой купить мне еды.
Это для того, чтобы внушить жуликам, что у него ничего нет. Но все знали, и блатные тоже: у Гамузова чемодан полон добра, были и деньги. Мякишев прямо ему сказал:
— Не наводи тень на плетень, есть же у тебя деньги — в кожаном мешочке, что висит на шее под рубахой.
— Молчи, старик! — шепотом возмущался Гамузов.
С Колей мы подсмотрели, как он ест: забьется в угол, приоткроет на мгновение чемодан-сундук, выхватит кусок. Коля удивлялся: почему он такой тощий при гигантском аппетите?
Страх перед блатными у него не случайный, он натерпелся от них в камере. «Все отнимали… одну пайку оставляли», — рассказывал он. Кто-то из урок разглядел в чуть приоткрытом чемодане шитую золотом тюбетейку, попросил дать примерить. Гамузов захлопнул чемодан и все потом спрашивал у Коли:
— Украдет, а?
— Конечно, — спокойно подтвердил тот. — Лучше отдай мне.
— Не могу. Подарок, понимаешь? Нельзя отдавать подарок.
— Я понимаю, но урки не понимают, они примет не признают, — невозмутимо потешался Коля. — Украдут подарок.
Гамузов на глазах менялся, когда разговор заходил о медицине да еще о старой Бухаре. Почему-то он постоянно упоминал о пятистах сыновьях эмира бухарского. Очень долго и не один раз Гамузов рассказывал о подарке эмира — серебряном кинжале, хранившемся у его дяди.
— Ты сам, часом, не сын этого бухарского эмира? — спросил Мякишев. — Уж что-то ты его очень расписываешь. Пятисотый экземпляр, а? Твой эмир небось согрешил с какой-нибудь русской красоткой.
«Доктор без пяти минут» отнекивался, правда, не вполне твердо и уверенно. Ему, видно, льстило такое предположение.
Мякишев и Гамузов постоянно спорили и препирались. Мякишев рассуждал неторопливо и с иронией, его сосед заходился от ярости, на губах аж клокотала пена. Доктор слушать не мог спокойно рассуждения Мякишева о притаившихся всюду врагах.
— Вздор, чушь и ерунда, понимаешь? Глупость! Ты политически малограмотный, а? Ни в какие ворота не лезет твоя теория, понимаешь?
— Моя теория не может прийтись по душе незаконному сынку эмира, — возражал, дымя махрой, старик. — Хоть ты и пятисотый, но все равно мерзкая капля той крови в тебе есть.
Мы забавлялись, слушая обе стороны, а думать всерьез о существе их споров не хотелось. Я не однажды заводил с Володей разговор о Гамузове: мол, как к нему относиться? А если он в самом деле сын эмира?
Володя слушал, молчал, потом говорил:
— Ладно, Митя, отстань с этим эмиром бухарским, своих забот хватает. Гамузов просто большой дуралей. Это уже внеклассовая категория.
Мне в Гамузове нравилась его преданность медицине. Здесь, в вагоне, он чувствовал себя ее служителем. Возможностей и лекарств не имел, зато возмещал их суетой и горячностью.
Совсем трудно было понять, за что его посадили (впрочем, разве можно было понять, почему попали в тюрьму я или Володя?). Положим, болтал доктор изрядно, но у меня было впечатление, что он редко говорит правду.
— Я на третий курс когда перешел — понимаешь? — вызывают меня к директору, — рассказывал он. — Вижу, три солидных человека сидят. Здравствуйте, как поживаете, как идут занятия? Я отвечаю: хорошо идут, отлично. Они головами кивают, понимаешь? И один объявляет: вы назначены заместителем председателя РОКК[1]. Есть председатель и два других заместителя, так что особой работы у вас не будет. Слушайте, говорю, какой такой РОКК? Знать не знаю. Зачем мне быть заместителем? Не хочу! А они уже хлопают по плечу: надо смелее выдвигать молодые кадры. Трясут руку, понимаешь? Я даже заплакал, понимаешь? Чувствовал, наверное, да? Прокля-тый этот РОКК принес большое несчастье.
— Какое отношение это имеет к твоему аресту? — спросил Володя. — Твердишь: РОКК, РОКК. Причем здесь РОКК?
— Как причем РОКК? Прямое отношение имеет. Вот слушай. Председателя арестовали, так? Заместителя арестовали? Второго заместителя арестовали, так? Третьего арестовали, так? Третий заместитель и есть я! Понимаешь теперь?
Гамузов волновался, что с ним будет. Уверенность, что его вот-вот освободят (кто-то из родственников добился свидания и заверил), чередовалась с панической боязнью тяжелого, черного труда. Он не представлял себе, как будет таскать бревна на лесозаготовках или катать тачку на стройке.
На одной из стоянок конвой искал в вагонах врача: кто-то заболел. Не успел начальник спросить, нет ли среди нас доктора, Гамузов сорвался с места и заорал:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Вагон - Василий Ажаев бесплатно.
Похожие на Вагон - Василий Ажаев книги
- Восемь племен - Владимир Тан-Богораз - Историческая проза
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
- Лето Господне - Иван Шмелев - Историческая проза
- Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
- Марко Поло - Виктор Шкловский - Историческая проза
- Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы - Георгий Андреевский - Историческая проза
- Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса: Сцены из московской жизни 1716 года - Александр Говоров - Историческая проза
- Бремя государево (сборник) - Михаил Лебедев - Историческая проза
- Жажда справедливости - Юрий Щеглов - Историческая проза
- Афонин крест - Сергей Бетев - Историческая проза
