Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Идиот, что ты веселишься?! — послышалось из-за забора.
— Да нет, ничего. Как ты там?
— Смотри у меня, тварь… Ох, грехи мои тяжкие… Больно-то как… Ты слышишь меня?
— Слышу.
— Иди к калитке, я открою.
Охая и причитая, Иов пошел вдоль забора, отворил калитку и впустил Иеремию. Христиане огляделись. Огороженная каменным забором территория площадью примерно в югер[10] была плотно уставлена клетками. Но многие из них пустовали: видно, охота на зверей не всегда проходила успешно. Справа виднелся небольшой дом, в котором безмятежно спала охрана зверинца. Обитатели клеток тем более ни о чем не беспокоились, мирно похрапывали и иногда зевали, словно специально желая показать свои страшные зубы забравшимся к ним божьим людям. Иова и Иеремию несказанно смутили эти утробные, глухие звуки, в которых слышалась дикая, необузданная мощь. Потому звероловы не стали любопытствовать, рассматривая всех животных, а подошли к первой попавшейся клетке со львом. Самец средних размеров крепко спал и лишь изредко подергивал лапой, наверное, видел какой-то интересный сон. Христиане, держась от клетки на безопасном расстоянии, стали готовиться к проповедованию. Иеремия отцепил от пояса свиток, развернул его и только теперь понял, как трудно разглядеть письмена в темноте. Он смотрел на луну и звезды и, по-всякому поворачиваясь, пытался стать так, чтобы их свет упал на текст заклинаний.
— Пис-ху-дур-бул… — вымолвил Иеремия и умолк.
— Ну что ты там? Читай.
— Не могу. Темно. Придется ждать рассвета.
Иова такая перспектива явно не устраивала. Он поежился, представив, как проснувшиеся римляне обнаруживают непрошеных гостей…
— Иеремия, да что мы, в самом деле, сами не умеем на иных языках разговаривать? Начинай!
И тогда в зверинце послышались христианские речи:
— И-го-го-брым-лям-сун-бур-лум-брум-буй-кум-люм-как-пис-пердь!
Лев приоткрыл один глаз. Перед ним плясали и издавали какие-то странные звуки две забавные обезьянки. Хищник спросонья рявкнул, мол, не мешайте спать, закрыл глаз и снова задремал. А христиане, напротив, воодушевились достигнутым успехом и усилили свои старания. Молитвы сыпались одна за другой, а чтобы зверь получше усвоил христианскую премудрость, в него полетели сначала камешки, потом камни.
И тут Иов с Иеремией увидели зрелище более ужасное, чем даже часто мерещившийся им Страшный суд. Внезапно лев вскочил и с диким ревом кинулся на стенку клетки. От сильнейшего удара один прут лопнул и несколько погнулись.
Следующим звуком, раздавшимся в зверинце, был стук захлопнувшейся за христианами калитки.
Когда стало ясно, что погони нет, запыхавшиеся звероловы остановились.
— Мы были на волосок от гибели! — возвестил Иов.
Иеремия хотел что-то ответить, но не смог. Иов удивленно посмотрел на своего такого еще недавно говорливого товарища и увидел, что тот зажал в зубах свиток с симоновыми заклинаниями.
— Вынь молитвы изо рта.
Иеремия послушался и привязал свиток к поясу.
— Как ты, друг? — спросил он.
— Плохо, — ответил Иов, — прямо чертовщина какая-то! Потерял набедренную повязку…
— Ты осквернился и выбросил ее?
— Нет, просто потерял. Развязалась.
— А я осквернился, — признался Иеремия.
Христиане вернулись в общину лишь под утро, ибо сдуру заблудились.
— Эй, Товия, ты где? Отпирай! — кричал Иов и бил кулаком в ворота.
— Кто там? — послышался хриплый голос привратника.
— Это мы, Иов и Иеремия.
— А, пришли наконец. Что-то долго вас не было.
— Твое дело калитку открывать, а не рассуждать, — не выдержал Иеремия.
Звероловы вошли в дом, и это некрасивое и перенаселенное строение, в котором отсутствовали «удобства» и даже самые необходимые вещи, после всего пережитого ночью показалось им истинным раем.
— Вот мы и дома! Как же здесь хорошо! — восторженно воскликнул Иеремия и пошел мыться, а Иов прикрыл срам чистой набедренной повязкой. Впрочем, чистой ее можно было назвать лишь с некоторой долей условности: не коричневая — и то хорошо.
— Ой, как спать хочется! — зевнув, сказал вернувшийся после омовения Иеремия. — Прямо глаза слипаются.
Уже сидевший на ложе и клевавший носом Иов согласился с братом по вере, но скорбно заметил, что Петр их убьет.
И христиане отошли в царство Гипноса и Морфея, древнегреческих богов сна и сновидений.
Глава шестая
Утренние, еще не знойные солнечные лучи осветили кривые домики и узенькие улочки Иерусалима и, становясь всё жарче, уверенно прогнали ночную прохладу. Проснулись и защебетали птицы, раскрылись, встречая новый день, цветы, пробудились и уже хлопотали люди: носили воду из колодцев, кормили скот, разжигали остывшие за ночь домашние очаги. Городские кварталы окутал едкий густой дым, предвещавший завтрак. Слабый ветерок разносил по улицам запах пекущихся лепешек, и толпившиеся во дворе своей обители христиане жадно вдыхали благословенный аромат. Он им напомнил многое: беззаботное детство, вечно занятых родителей и пышущие жаром, самые вкусные на свете домашние лепешки…
Дверь в опочивальню Кефаса бесшумно отворилась, и в проходе показался евангелист Марк с кусочком папируса в руке. Он вошел в комнату и остановился возле дремавшего Петра; тот медленно приподнялся на ложе и молча уставился на своего «брата во Христе». Взгляд князя апостолов был до такой степени мутным и бессмысленным, что Марк невольно отшатнулся от Симона и испуганно спросил:
— Что с тобой, рабби? Ты меня не узнаёшь?
— Ха-бэ-мэ-гухур, — спросонья пробурчал будущий первый римский папа и снова улегся, правда, на сей раз неудачно: он ударился головой о край ложа, вскрикнул от боли и наконец-то очнулся. Осторожно потирая ушибленное место, Петр чертыхнулся, но тут же в порядке компенсации произнес славословие богу.
— А я к тебе, — молвил Марк.
— Сам не спишь и другим не даешь. «Напрасно вы рано встаете!»[11].
— Пробудился я для дела богоугодного. Чувствую, как перстами этими, — тут Марк поднял и показал Петру свою грязную волосатую руку, — кто-то водит свыше.
— Так и должно быть, — рассудил князь апостолов. — Все слова в твоем Евангелии боговдохновенны. Читай, что написал новое.
Марк присел на стоявшую возле стены скамью, почесал свои курчавые слипшиеся волосы и, развернув кусочек папируса, стал читать:
— На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но пришед к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек. И слышали то ученики Его. Пришли в Иерусалим. Иисус, вошед в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес чрез храм какую-либо вещь. И учил их, говоря: не написано ли: «дом Мой домом молитвы наречется для всех народов?», а вы сделали его вертепом разбойников. Услышали это книжники и первосвященники и искали, как бы погубить Его; ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его. Когда же стало поздно, Он вышел вон из города. Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня. И, вспомнив, Петр говорит Ему: Равви! Посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла. Иисус, отвечая, говорит им: имейте веру Божию. Ибо истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: «поднимись и ввергнись в море», и не усумнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет («Евангелие от Марка», XI, 12–23).
Петр внимательно слушал Марка. Правда, однажды он попытался его перебить, но евангелист, жестами давая понять, что нужно дослушать этот эпизод до конца и только тогда делать замечания, так и не позволил князю апостолов вставить слово. Впрочем, сомнения Симона скоро рассеялись, и он одобрительно кивал Марку. Когда чтец умолк и вопрошающе посмотрел на Петра, апостол, улыбаясь от удовольствия, воскликнул:
— Э, вот ты как всё повернул! Подлинно рукой твоей водил Дух Святой! Так и надо это описывать!
И, рассмеявшись, добавил:
— Да, нельзя было Иисусу Христу пить…[12]. И столб за смоковницу принял, и в храме, святом месте, такой дебош устроил! Многие торговцы тогда не досчитались своих денег, а Учитель, проспавшись, недоумевал, откуда у нас столько серебра. Ох, и погуляли мы в тот день!
Марк, гордый своим искусством, высокомерно улыбнулся и попросил увеличить ему паек, но Петр притворился, что не расслышал. Тогда евангелист осмелился повторить свою просьбу.
— Проклятие! — чуть не задохнулся от возмущения князь апостолов. — Хочешь подвиг святости совершить, а сам бесам угождаешь! Погряз, подлец, в грехе чревоугодия! Вон Иисус Христос пятью хлебами и двумя рыбами тьму народа накормил, так представь, как мало каждому досталось! Ступай, Марк, с Богом, да позови Иова с Иеремией.
- Потерянные царства - Захария Ситчин - Историческая проза
- Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Василий Седугин - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Марко Поло - Виктор Шкловский - Историческая проза
- Сын Спартака - Саймон Скэрроу - Историческая проза
- На пороге мрака - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Жена бургомистра - Георг Эберс - Историческая проза
- Тайна поповского сына - Федор Зарин-Несвицкий - Историческая проза
- Фараон и воры - Георгий Гулиа - Историческая проза