Рейтинговые книги
Читем онлайн Зависть богов, или Последнее танго в Москве - Марина Евгеньевна Мареева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 75
внуки топливного начальника, стучали ей в дверь, шарахали дюжими кулаками по дерматину: «Морду набьем, старая курва!» Научные сотрудники так и так развелись, там теперь не до оперной вдовы, там второй год разменивались, там шла неистовая борьба за квадратные метры…

Старицкие же просто врубали пылесос, как только дело доходило до «Танго». Вдова бесилась, подслушивала у входной двери, свешивалась с балкона, рискуя ухнуть вниз с поднебесной высоты. Все тщетно: только громогласный победный рык пылесоса доносился до ее отнюдь не старческого уха.

Вот и теперь пылесос урчал, а Валентин, негодяй, то и дело заглядывал в комнату.

— Уйди! — кричала Наташа. — Бессовестный! Тебе рано!

Ему рано, а этим — в самый раз. Соне давно уже хотелось выйти, спрятаться на кухне, Соня терпела из последних сил, и неизвестно, что ее раздражало больше: то, что происходило на экране, или то, как реагировали на это сидящие в комнате.

Мужики взмокли. Сережа, будто оправдываясь, пару раз заметил: «Жара! Таю!» Рожи у обоих были багровые, тупые, одеревеневшие от неловкости. Мужики сопели, сбиваясь на дурацкий нервный хохоток, курили больше обычного. В прокаленной солнцем дотла комнате-жаровне повисло пыльное, сизое облако дыма. Соня задыхалась.

Она задыхалась, ей хотелось выйти, отвести глаза от этого хваленого «Танго», еще и копия хуже не бывает: размытое, мутное, сливово-бурое изображение. Уйти. Не видеть, не слышать этот гнусавый прищепочный голос…

Не смотреть на то, как люди мучают друг друга.

Топчут, терзают, истязают друг друга.

А режиссер этим упивается. А эти три дурака, Сережа с Игорем и терпеливая мученица Наташа, не желающая ехать в Кузьминки, желающая есть сыр «Пармезан», давиться яичным ликером в обмен на унижение, на ночные слезы, на бессильную ревность, — эти трое пялятся на экран и возбужденно обсуждают происходящее.

Они сидят в Котельническом королевстве, смотрят по видео Бертолуччи, они — все трое — вписаны в мировой общекультурный контекст. И ощущают себя почти европейцами, белыми людьми.

Да пропадите вы пропадом! И Соня, поднявшись с кресла, твердо сказала:

— Ребята, это мерзость, по-моему. Вы меня извините. Сережа, у меня еще тысяча дел. Ты как хочешь, а я ухожу.

Уже наступил вечер, но и вечером никакой пощады от этой жары. Душно, безветренно, а если и налетит ветерок, сухой, горячий, то и он приносит с собой запах гари, паленой древесной коры. Где-то горят леса, рядом, за кольцевой автодорогой…

— Стой! — крикнул Сергей, выскочив из парадного следом за Соней. — Соня, подожди!

Соня, не оглядываясь, шла к арке мимо этого бескрайнего двора, выгнутого горбом. По холмам слонялись именитые жильцы, выгуливали своих собак, какой-то старец шлялся по двору в реликтовой полосатой пижаме, в шлепанцах на босу ногу. Жарко ему, родимому. Выполз неглиже. Они тут запросто, по-свойски. Это их мир, их владения, они тут хоть на головах ходить могут, имеют право.

— Соня, стой! — Сергей наконец догнал ее, схватил за руку. — Ты куда? Что это за демонстрация?

— Пусти. — Соня вырвала руку. — Я сказала, я не буду это смотреть!

— Дура! Это великое кино! — выкрикнул муж. Он был зол. Пьян и зол. Как ни странно, Соня его таким любила. Не во хмелю — во гневе. Когда он бывал зол по-настоящему, в нем просыпался мужик. Темная, взрывная сила закипала в нем, вот-вот выплеснется, ошпарит…

Таким он ей нравился. Он был похож в эти минуты на прежнего Сережу, на молодого, веселого, вечно голодного, влюбленного в нее по уши, с отчаянным мальчишеским упорством добивающегося ее благосклонности, легко впадающего в ярость, скорого на руку, мгновенно остывающего, вспыльчивого, сумасшедшего, того, давнего Сережу…

Но таким он бывал теперь редко. Очень редко.

— Это великое кино, — повторил он, отдышавшись.

— Великое?! — возмутилась Соня. — Это гнусность, Сережа! Это издевательство! Над… над… над человеческой природой!

— Это ты над собой издеваешься! — заорал Сергей в хмельном безудержном раже. — Над своей природой! Ханжа! Всю жизнь на само-запретах! Всю жизнь постишься! Всю жизнь у тебя рыбный день!

У Сони сжалось сердце, сжалось и заныло. Она хотела возразить, опротестовать мужний приговор — где там! Губы дрожали, такая обида билась у горла: господи, за что? Что ж это за день такой, день рождения, тринадцатое августа, с утра раннего Соня глотает горечь, голимую горечь? За что?!

Она никого не любит, она индивидуалистка, она ханжа, всю жизнь у нее рыбный день.

— Ну? — хмуро спросил Сергей. — Идем обратно?

Соня молча покачала головой. Сережа развернулся и зашагал назад, к подъезду, в котором жил Игорь. Соня смотрела ему вслед. Вот сейчас крикнуть бы ему в спину: Сережа, сегодня тринадцатое! Мой день! Опомнись, вспомни!

Сережа замедлил шаги. Вспомнил? Почувствовал? Раньше ведь такое случалось, раньше, в другой жизни, в молодости, в первые годы их супружества. Соня задает молчаливый вопрос, а Сережа ей вслух отвечает. Телепатическая связь. Бывало…

Он вернулся. Вплотную подошел к Соне. Ну? Вспомнил? Кайся, винись, поздравляй.

— Слушай, как я мог забыть, — сконфуженно пробормотал Сережа. — О самом главном забыл. Кретин!

— Ничего, я тебя прощаю. — Соня освобожденно вздохнула: вспомнил-таки.

— Что ты мне прощаешь? — удивился Сережа. — Ты дослушай. Послезавтра мой старик приезжает. Ну о котором я книжку написал. Ветеран из «Нормандии — Неман». С ним целая свора будет. Кто-то там из «Юманите» и наши шустрилы… Мне сегодня в секретариате сказали. Старикан жаждет нанести мне визит. Ты поняла меня? Готовься.

14 августа 1983 года

Десять часов утра, а солнце палит еще пуще вчерашнего.

Как же некстати эти французы! Какие сейчас французы? Ее с работы погнали, мысли только этим и заняты: куда теперь, к кому? В квартире разгром, вялотекущий ремонт-долгострой… Какие французы?!

Денег ни гроша, придется снова занимать у Старицких, надо же их кормить-поить, эту «Нормандию — Неман», эту «Юманите». Делать стол, в грязь лицом не ударить, русское гостеприимство, хлеб-соль, миру — мир…

Чем их кормить? Они ведь там, в Парижах-Марселях своих, к трюфелям приучены, консоме, паштетам гусиным, лососине на вертеле… А в наших продмагах, мсье-мадам, шаром покати. Только спинка минтая. Сплошная спинка. Насквозь промороженные, унылые пегие плети, навечно примерзшие друг к дружке, трудно поверить, что когда-то эта обледенелая шершавая серая глыба была живой рыбешкой…

Черт бы побрал этих французов!

И Соня ожесточенно дернула на себя дверь углового арбатского гастронома. Здесь, в левом тупичке, в особом отделе, раз в неделю писательским женам, чадам, а то и самим инженерам человеческих душ, коли соблаговолят самолично пожаловать, выдавали доппаек, продовольственный заказ.

Раз в неделю государство прикармливало своих Короленок-Станюковичей, выдавало им, нерадивым, по печатному прянику в виде большого бумажного пакета. Короленки

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 75
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Зависть богов, или Последнее танго в Москве - Марина Евгеньевна Мареева бесплатно.

Оставить комментарий