День гас; в наряде голубомКрутясь бежал Гвадалкивир,И не заботяся о том,Что есть под ним какой-то мир,Для счастья чуждый, полный злом,Светило южное текло,Беспечно, пышно и светло;Но в монастырскую тюрьмуИгривый луч не проникал;Какую б радость одномуТуда принес он, если б знал;Главу склоня, в темнице тойСидел отшельник молодой,Испанец родом и душой;Таков был рок! — зачем, за что,Не знал и знать не мог никто;Но в преступленьи обвинен,Он оправданья не искал;Он знал людей и знал закон…И ничего от них не ждал.Но вот по лестнице крутойЗвучат шаги, открылась дверь,И старец дряхлый и седойВзошел в тюрьму — зачем теперь;Что сожаленья и приветТому, кто гибнет в цвете лет?

<II>

«Ты здесь опять! напрасный труд!..Не говори, что божий судОпределяет мне конец.Всё люди, люди, мой отец...Пускай погибну, смерть мояНе продолжит их бытия,И дни грядущие моиИм не присвоить — и в крови,Неправой казнью пролитой,В крови безумца молодой,Согреть им вновь не сужденоСердца, увядшие давно;И гроб без камня и креста,Как жизнь их ни была свята,Не будет слабым их ногамСтупенью новой к небесам.И тень невинного, поверь,Не отопрет им рая дверь.Меня могила не страшит.Там, говорят, страданье спитВ холодной вечной тишине,Но с жизнью жаль расстаться мне;Я молод — молод, — знал ли ты,Что значит молодость, мечты?Или не знал — или забыл,Как ненавидел и любил,Как сердце билося живейПри виде солнца и полейС высокой башни угловой,Где воздух свеж и где порой,В глубокой скважине стеныДитя неведомой страны,Прижавшись голубь молодойСидит, испуганный грозой!Пускай теперь прекрасный светТебе постыл — ты слеп, ты сед,И от желаний ты отвык;Что за нужда? — ты жил, старик;Тебе есть в мире что забыть!Ты жил! я также мог бы жить!

III

«Ты слушать исповедь моюСюда пришел — благодарю;Не понимаю: что былаУ них за мысль? — мои делаИ без меня ты должен знать —А душу можно ль рассказать?И если б мог я эту грудьПеред тобою развернуть,Ты верно не прочел бы в ней,Что я преступник иль злодей.Пусть монастырский ваш законРукою неба утвержден;Но в этом сердце есть другой,Ему не менее святой;Он оправдал меня — одинОн сердца полный властелин;И тайну страшную моюЯ неизменно сохраню,Пока земля в урочный часКак двух друзей не примет нас.Доселе жизнь была мне пленСреди угрюмых этих стен,Где детства ясные годаЯ проводил, бог весть куда!Как сон, без радости и бед,Промчались тени лучших лет,И воскресить те дни едва льЖелал бы я — а всё их жаль!Зачем, молчание храня,Так грозно смотришь на меня?Я волен… я не брат живых.Судей бесчувственных моихНе проклинаю… но, старик,Я признаюся, мой языкНе станет их благодаритьЗа то, что прежде, может быть,Чем луч зари на той стенеПогаснет в мирной тишине,Я, свежий, пылкий, молодой,Который здесь перед тобой,Живу, как жил тому пять лет,Весь превращуся в слово: нет!..И прах, лишенный бытия,Уж будет прах один, — не я!

«И мог ли я во цвете лет,Как вы, душой оставить светИ жить, не ведая страстей,Под солнцем родины моей?Ты позабыл, что сединаМеж этих кудрей не видна,Что пламень в сердце молодомНе остудить мольбой, постом!Когда над бездною морскойСвирепой бури слышен войИ гром гремит по небесам,Вели не трогаться волнам,И сердцу бурному велиНе слушать голоса любви!..Да если б черный сей нарядНе допускал до сердца яд,Тогда я был бы виноват;Но под одеждой власянойЯ человек, как и другой!И ты, бесчувственный старик,Когда б ее небесный ликТебе явился хоть во сне,Ты позавидовал бы мнеИ в исступленьи, может быть,Решился б также согрешить,Отвергнув всё, закон и честь,Ты был бы счастлив перенестьЗа слово, ласку или взорМое страданье, мой позор!..

«Я о спасеньи не молюсь,Небес и ада не боюсь;Пусть вечно мучусь: не беда!Ведь с ней не встречусь никогда!Разлуки первый, грозный часСтал веком, вечностью для нас!И если б рай передо мнойОткрыт был властью неземной,Клянусь, я, прежде чем вступил,У врат священных бы спросил,Найду ли там, среди святых,Погибший рай надежд моих?Нет, перестань, не возражай…Что без нее земля и рай?Пустые звонкие слова,Блестящий храм без божества!Увы! отдай ты мне назадЕе улыбку, милый взгляд,Отдай мне свежие уста,И голос сладкий, как мечта…Один лишь слабый звук отдай…О! старец! что такое рай?..

«Смотри, в сырой тюрьме моейНе видно солнечных лучей;Но раз на мрачное окноУпал один — давным давно;И с этих пор между камнейНичтожный след веселых днейЗабыт, как узник, одинокРастет бледнеющий цветок;Но вовсе он не расцветет,И где родился — там умрет;И не сходна ль, отец святой,Его судьба с моей судьбой?Знай, может быть ее уж нет…И вот последний мой ответ:Поди, беги, зови скорейОкровавленных палачей:Судить и медлить вам на что?Она не тут — и всё ничто!Прощай, старик; вот казни час:За них молись… в последний разТебе клянусь перед творцом,Что не виновен я ни в чем.Скажи: что умер я как мог,Без угрызений и тревог,Что с тайной гибельной моейЯ не расстался для людей…Забудь, что жил я… что любилГораздо более, чем жил!Кого любил? отец святой,Вот что умрет во мне, со мной;За жизнь, за мир, за вечность вамЯ этой тайны не продам!»· · ·· · ·

VII

…И он погиб, — и погребен.И в эту ночь могильный звонБыл степи ветром принесенК стенам обители другой,Объятой сонной тишиной,И в храм высокий он проник…Там, где сиял Мадонны ликВ дыму трепещущих лампад,Как призраки стояли в рядДвенадцать дев, которых светПричел к умершим с давних лет;Неслась мольба их к небесам,И отвечал старинный храмИх песни мирной и святой,И пели все, кроме одной.Как херувим, она былаОбворожительно мила.В ее лице никто б не могОткрыть печали и тревог.Но что такое женский взгляд?В глазах был рай, а в сердце ад!Прилежным ухом у окнаШум ветра слушала она,Как будто должен был принестьОн речь любви иль смерти весть!..Когда ж унылый звон проникВ обширный храм — то слабый крикРаздался, пролетел и в мигУтих. Но тот, кто услыхал,Подумал, верно, иль сказал,Что дважды из груди однойНе вылетает звук такой!..Любовь и жизнь он взял с собой.

Каллы*[4]

Черкесская повесть

'Т is the clime of the East; 't is the land of the Sun —

Can he smile on such deeds as his children have done?

Oh! wild as the accents of lovers' farewel!

Are the hearts which they bear, and the tales which they tell.

The Bride of Abydos. Byron.[5]I

«Теперь настал урочный час,И тайну я тебе открою.Мои советы — божий глас;Клянись им следовать душою.Узнай: ты чудом сохраненОт рук убийц окровавленных,Чтоб неба оправдать законИ отомстить за побежденных;И не тебе принадлежатТвои часы, твои мгновенья;Ты на земле орудье мщенья,Палач, — а жертва Акбулат!Отец твой, мать твоя и брат,От рук злодея погибая,Молили небо об одном:Чтобхоть одна рука роднаяЗа них разведалась с врагом!Старайся быть суров и мрачен,Забудь о жалости пустой;На грозный подвиг ты назначенЗаконом, клятвой и судьбой.За все минувшие злодействаИз обреченного семействаТы никого не пощади;Ударил час их истребленья!Возьми ж мои благословенья,Кинжал булатный — и поди!»Так говорил мулла жестокий,И кабардинец черноокийБезмолвно, чистя свой кинжал,Уроку мщения внимал.Он молод сердцем и годами,Но, чуждый страха, он готовОбычай дедов и отцовИсполнить свято над врагами;Он поклялся — своей рукойИх погубить во тьме ночной.

Уж день погас. Угрюмо бродитАджи вкруг сакли… и давноВ горах всё тихо и темно;Луна как желтое пятноИз тучки в тучку переходит,И ветер свищет и гудёт.Как призрак, юноша идетТеперь к заветному порогу;Кинжал из кожаных ноженУж вынимает понемногу…И вдруг дыханье слышит он!Аджи недолго рассуждает;Врагу заснувшему он в грудьКинжал без промаха вонзаетИ в ней спешит перевернуть.Кому убийцей быть судьбинаВелит — тот будь им до конца;Один погиб; но с кровью сынаСмешать он должен кровь отца.Пред ним старик: власы седые!Черты открытого лицаСпокойны, и усы большиеУста закрыли бахромой!И для молитвы сжаты руки!Зачем ты взор потупил свой,Аджи? ты мщенья слышишь звуки!Ты слышишь!.. то отец родной!И с ложа вниз, окровавленный,Свалился медленно старик,И стал ужасен бледный лик,Лобзаньем смерти искаженный;Взглянул убийца молодой…И жертвы ищет он другой!Обшарил стены он, чуть дышит,Но не встре<чает> ничего —И только сердца своегоБиенье трепетное слышит.Ужели все погибли? нет!Ведь дочь была у Акбулата!И ждет ее в семнадцать летСудьба отца и участь брата…И вот луны дрожащий светПроникнул в саклю, озаряяДва трупа на полу сыромИ ложе, где роскошным сномСпала девица молодая.

III

Мила, как сонный херувим,Перед убийцею своимОна, раскинувшись небрежно,Лежала; только сон мятежный,Волнуя девственную грудь,Мешал свободно ей вздохнуть.Однажды, полные томленья,Открылись черные глаза,И, тайный признак упоенья,Блистала ярко в них слеза;Но испугавшись мрака ночи,Мгновенно вновь закрылись очи…Увы! их радость и любовьИ слезы не откроют вновь!И он смотрел. И в думах тонетЕго душа. Проходит час.Чей это стон? Кто так простонет,И не последний в жизни раз?Кто, услыхав такие звуки,До гроба может их забыть?О, как не трудно различитьОт крика смерти — голос муки!

Сидит мулла среди ковров,Добытых в Персии счастливой;В дыму табачных облаковКальян свой курит он лениво;Вдруг слышен быстрый шум шагов,В крови, с зловещими очами,Аджи вбегает молодой;В одной руке кинжал, в другой…Зачем он с женскими власамиПришел? и что тебе, мулла,Подарок с женского чела?«О, как верны мои удары! —Ужасным голосом сказалАджи, — смотри! узнал ли, старый?»«Ну что же?» — «Вот что!» — и кинжалВ груди бесчувственной торчал…

На вышине горы священной,Вечерним солнцем озаренной,Как одинокий часовойБелеет памятник простой:Какой-то столбик округленный!Чалмы подобие на нем;Шиповник стелется кругом;Оттуда синие пустыниИ гребни самых дальних гор, —Свободы вечные твердыни, —Пришельца открывает взор.Забывши мир, и им забытый,Рукою дружеской зарытый,Под этим камнем спит мулла,И вместе с ним его дела.Другого любит без боязниЕго любимая жена,И не боится тайной казниОт злобной ревности она!..

И в это время слух промчался(Гласит преданье), что в горахБезвестный странник показался,Опасный в мире и боях;Как дикий зверь, людей чуждался;И женщин он ласкать не мог!· · ·Хранил он вечное молчанье;Но не затем, чтоб подстрекнутьТолпы болтливое вниманье;И он лишь знает, почемуКаллы̀ ужасное прозваньеВ горахосталося ему.

Последний сын вольности*

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 42

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 3. Поэмы 1828-1834 - Михаил Лермонтов бесплатно.

Похожие на Том 3. Поэмы 1828-1834 - Михаил Лермонтов книги

Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
Свой туман - Елена Литвинцева - Поэзия
Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова - Михаил Лермонтов - Поэзия
Песня забытой весны - Елизавета Альбертовна Вронская - Поэзия
Стихи и поэмы - Константин Фофанов - Поэзия
Орлеанская девственница - Вольтер - Поэзия
Стихотворения и поэмы - Виссарион Саянов - Поэзия
Лебединая песня: Несобранное и неизданное - Георгий Голохвастов - Поэзия
Лебединая песня: Несобранное и неизданное - Георгий Голохвастов - Поэзия

Оставить комментарий