Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глубокой ночью раздался стук в ворота, крики и лай собак. За Морозовой приехали. Боярыня пробудилась в испуге, но Евдокия ободрила ее: «Матушка-сестрица, дерзай! Не бойся — с нами Христос!» Сестры помолились и испросили друг у друга благословения свидетельствовать истину. Феодора спрятала Урусову в чулане, а сама вновь легла на пуховик под иконами.
Тут в опочивальню без стука и приглашения вошел в сопровождении дьяков и стрельцов Иоаким, архимандрит Чудова монастыря, будущий всероссийский патриарх. Архимандрит объявил, что прибыл от самого царя, и заставил Феодору встать для допроса.
Начался обыск — и в чулане нашли княгиню. Иоаким стал допрашивать Феодору: «Как ты крестишься и как молитву творишь?» Она сложила двуперстное крестное знамение и показала ему. Так же поступила и Евдокия, бывшая, как и сестра, старообрядкой и духовной дочерью протопопа Аввакума. Этого было достаточно.
С усмешкой Иоаким обратился к боярыне: «Не умела ты жить в покорении, но утвердилась в своем прекословии, посему постигло тебя царское повеление, чтобы изгнать тебя из дома твоего. Полно тебе жить на высоте, сойди вниз! Встав, иди отсюда!» Но Морозова не повиновалась приказу архимандрита, и ее силой вынесли из опочивальни. Сестер заковали в ножные кандалы и заперли в подвале, а боярским холопам велели крепко стеречь свою госпожу.
Через два дня с сестер сняли цепи и насильно повели в Кремль, в Чудов монастырь на допрос к митрополиту Павлу Крутицкому и архимандриту Иоакиму. На допросе Феодора держалась мужественно, ее не смущали ни слова о покорности царю, ни призывы вспомнить о сыне и домашнем хозяйстве.
На все возражения церковных иерархов она отвечала: «Все вы еретики, власти, от первого и до последнего! Разделите между собою глаголы мои!» Также твердо держалась и княгиня Урусова. Сестер вновь заковали и отправили на двор Морозовой.
На следующий день к узницам приехал думный дьяк и привез тяжелые цепи с ошейниками, которыми заменили легкие кандалы. Феодора целовала новые вериги и радостно восклицала: «Слава Тебе, Господи, что сподобил меня узы апостола Павла возложить на себя!»
Потом сестер разлучили: княгиню Урусову отвели под крепкий начал в Алексеевский монастырь, а боярыню Морозову посадили на дровни и повезли в тюрьму, на бывшее подворье Псково-Печерского монастыря.
Ее везли через Кремль, мимо царских теремов. Думая, что государь из своих покоев смотрит на ее позор, Феодора под звон цепей осеняла себя крестным знамением и простирала к царским окнам десницу с двуперстием. Этот момент изобразил на знаменитой картине живописец В.И. Суриков (1848–1916).
Именно по картине «Боярыня Морозова» (1887), хранящейся в Третьяковской Галерее, старообрядческая мученица известна всему миру. Заснеженная улица старой Москвы, толпа расступается перед дровнями, на которых сидит закованная в цепи немолодая женщина в черном. «Художник остановился на изображении момента увоза Морозовой на допрос, после которого она не возвратится и умрет в ссылке и заточении. Весь сложный строй чувств и переживаний, в котором раскрываются мысли и чувства народа, сложная реакция его на изображенное здесь событие составляют суть содержания»[65].
Сам художник вспоминал: «Раз ворону на снегу увидел. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила, черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет забыть не мог. Потом боярыню Морозову написал».
Безусловно, ярчайшее впечатление от картины — лицо Морозовой. Суриков никак не мог найти его: «Я на картине сперва толпу нарисовал, а ее после. И как ни напишу ее лицо — толпа бьет. Очень трудно ее лицо было найти. Ведь сколько времени я его искал. Все лицо мелко было. В толпе терялось». После долгих поисков художник, наконец, увидел лицо одной уральской староверки, приехавшей в Москву: «Я с нее написал этюд в садике, в два часа. И как вставил ее в картину — она всех победила».
По словам писателя В.М. Гаршина, «картина Сурикова удивительно ярко представляет эту замечательную женщину. Всякий, кто знает ее печальную историю, я уверен в том, навсегда будет покорен художником и не будет в состоянии представить себе Феодосию Прокопьевну иначе, чем она изображена на его картине».
А писатель И.С. Лукаш восклицал: «Изнемогающая в цепях и непобедимая боярыня Морозова — живое знамение для всех русских, живых. Как забыть, что ее мощная христианская кровь мощно дышит и во всех нас: она нам знамение Руси о имени Господни»[66].
Во время длительного темничного заключения Морозовой умер «от многия печали» болезненный Иван Глебович. Узнав о кончине ненаглядного сына, Феодора рыдала так горько, что даже надзиратели плакали от жалости.
Также убивалась о своих детях и Евдокия Урусова, томившаяся в одиночном заключении в Алексеевском монастыре. На волю, своим «птенцам сирым» и духовному отцу она посылала многочисленные письма, которые Аввакум метко называл «оханьем», так горестны и эмоциональны они были.
К счастью, до наших дней сохранились послания княгини к детям — памятник великой материнской любви. В них чувствуется и безмерная тоска, и твердая воля матери, желающей наставить детей на путь спасения.
Сыну Васеньке, например, Урусова писала: «Буде ты, любезный мой, возлюбишь веру истинную, старую, а от нового от всего станешь беречься, и ты будешь от Бога вечно помилован… А буде грех ради моих возлюбишь ты нынешнюю, новую веру, и ты скоро умрешь и тамо станешь в будущем мучиться. И меня не нарекай уж себе матерью! Уж я не мать тебе, буде ты возлюбишь нынешнюю, новую»[67].
Дочерей наставляла: «Поживите хорошо, пекитеся о душе. Все минется, а душа всего дороже!.. Храните веру, во всем любовно поживите, любите друг друга и брата берегите, всему доброму учите брата, чтобы хранил веру. Говорите ему ласково, не ленитеся молиться. Простите, светы мои сердечные»[68].
Среди этих материнских скорбей царь злорадствовал о кончине Ивана Глебовича: теперь никто не стоял между ним и огромным богатством Морозовых, которое тотчас отошло в государеву казну. Очень быстро Алексей Михайлович расточил все боярское имение: вотчины, стада и табуны раздал приближенным, а драгоценности велел распродать.
Однако ни смерть любимого сына, ни лишение богатства не смогли поколебать веру Морозовой. Она по-прежнему была тверда и непреклонна. За непослушание властям светским и церковным царь велел Феодору, Евдокию и их сподвижницу Марию Данилову, жену стрелецкого головы Иоакинфа Данилова, предать пыткам на дыбе.
Однажды студеной ночью узниц свезли к пыточной избе, где их уже ждали знатные царедворцы, князья Волынский, Воротынский и Одоевский, которые были назначены царем «над муками их стояти». Страдалиц раздели до пояса, связали им руки за спиной и стали поднимать на дыбах, «на стряску».
При этом благородные князья всячески стыдили и укоряли мучениц. Феодора не молчала, но обличала их. За это ее долго (с полчаса) держали «на стряске», отчего веревки протерли руки до жил. Палачи, сняв с дыб обнаженных по пояс женщин с вывернутыми за спину руками, бросили их во дворе на снег. Там они пролежали три часа, а вельможные князья придумывали для них новые пытки и издевательства: жгли огнем и клали на груди мерзлое полено.
Потом Марию немилостиво избили плетями по спине и животу. Эта пытка была столь бесчеловечна, что Морозова в слезах закричала: «Это ли христианство, чтобы так человека умучить?» После истязаний страдалиц развезли обратно по тюрьмам.
Вскоре Феодору с Печерского подворья перевели в Новодевичий монастырь, а оттуда в Хамовническую слободу. Старшая сестра Алексея Михайловича, царевна Ирина, вступилась за боярыню:
— Почто, брат, дурно поступаешь и вдову бедную помыкаешь с места на место? Нехорошо, брат! Попомни службу тебе Бориса и Глеба Морозовых!
От таких слов «тишайший» государь пришел в ярость и закричал не своим голосом:
— Добро, сестрица, добро! Коли ты нянчишься с нею, тотчас готово у меня ей место!
В тот же день Феодору увезли из Москвы в городок Боровск, «в жесткое заточение» в остроге. Вскоре туда же перевели Урусову и Марию Данилову.
Первоначально узницы жили в относительной свободе: несшие охрану стрелецкие сотники Александр Медведский и Иван Чичагов были «задобрены» Иоакинфом Даниловым. Сотники разрешали проносить к узницам съестное, держать в тюрьме сменную одежду, книги и иконы. Но неожиданно все изменилось, когда из Москвы для следствия приехал подьячий Павел Бессонов. Жалкое имущество заключенных он приказал отобрать, а сотников отдал под суд «за неосторожность, что они на караулах стояли оплошно».
Морозову с Урусовой перевели в страшную темницу — пятисаженную земляную яму, а Марию Данилову посадили в тюрьму к уголовникам. Царь повелел не давать сестрам ни пищи, ни питья, а ослушников этого приказа повелел казнить «главною казнью».
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Русское старообрядчество - Дмитрий Урушев - История
- Русь древняя и настоящая (историко-аналитический очерк-сборник) - ПРОГНОЗНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ЦЕНТР - История
- История России. Смутное время Московского государства. Окончание истории России при первой династии. Начало XVII века. - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид - История / Публицистика
- Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков - История
- Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский - История
- История Российская IX-XVII вв. - Руслан Скрынников - История
- Ренн-ле-Шато. Вестготы, катары, тамплиеры: секрет еретиков - Жан Блюм - История
- История воссоединения Руси. Том 1 - Пантелеймон Кулиш - История