Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Валентинас Дупловис замолчал. Он прекрасно понимал, что ничего этим разговором не изменишь. Пришел-то сюда он от досады и неловкости перед Дудинскасом.
— Вы бы нам раньше отказали, без всяких писем. Если считаете нецелесообразным...
Но раньше Павел Павлович так не считал. Раньше он вообще не знал, что он об этом думает, потому что не знал, что об этом думают оне. А оказалось, что оне думали, будто своей деятельностью Дудинскас... наносит ощутимый вред государству. Хотя бы тем, что в дни всенародных государственных праздников он у себя устраивает альтернативные пиршества, чем отвлекает внимание дипкорпуса.
— И что же это за праздники? — не скрывая иронии, поинтересовался Дупловис.
— Купалье, Пасха, Коляды, — Федорович уверенно разгибал (на иностранный манер) пальцы. — Снова Купалье, Рождество...
При этом, даже не сгибая, а разгибая пальцы на иностранный манер, Павел Павлович не ощутил ни очевидной глупости всего, что он нес, ни недоумения литовского посланника.
— Разве всенародные праздники празднуют только в администрации Всенародноизбранного? Разве дипломаты невольны выбирать, где им проводить свободное время?
Все перекручивает старый вьюн, — прокомментировал Дудинскас рассказ раздосадованного посла. — И врет безбожно. Никогда с Батькой он об этом не разговаривал, хотя, наверное знаю, заговорить собирался. Но не стал, потому что сам угадал реакцию. А говорит об этом как об окончательном мнении и многозначительно перстом указывает наверх, чтобы не оставалось никаких сомнений в авторстве такой чуши.
Очередной удар судьбы он вынес спокойно. Но Павла Павловича как бы вычеркнул из числа своих друзей. Слишком уж тот извивался. И слишком в дурацком виде его выставил. Ведь требовалось-то совсем немного. Просто позвонить и по-дружески сказать:
— Слушай, у меня ничего не выходит.
Это позволило бы Виктору Евгеньевичу тихонько выйти из глупой истории: объясниться с соседями и отказаться от оказанной чести, извинившись и сославшись, скажем, на занятость или на пошатнувшееся здоровье.
Но не позвонил и даже при встрече не извинился, а лишь кивнул, блудливо стрельнув маслянистыми глазками, и шмыгнул в сторону, не дождавшись от Дудинскаса ответного кивка.
от всей душиИ тут вдруг неожиданная и «секретная» просьба зайти... Да еще предварительно изложив все про марку на хорошей бумаге, адресованной лично Всенародноизбранному, с которым он куда-то вместе собирался лететь. Чуть ли не в Китай...
Поколебавшись, Виктор Евгеньевич согласился. Никакими шансами он обычно не пренебрегал. И если человек захотел вдруг заработать индульгенцию, отчего же...
Все про марку он уже столько раз «излагал», что, написав на чистом листочке лишь обращение к новому адресату, отдал его Надежде Петровне, поручив сварганить из бесчисленных вариантов, которыми была забита память всех «персоналок» компьютерной группы, очередное слезное прошение. С ним и явился к министру иностранных дел. Формальное почтение Виктор Евгеньевич таким образом, как бы проявил, не слишком обнадеживаясь. И нисколько не сомневаясь, что халтуры в данном случае никто не заметит.
Так и случилось.
Встретив Дудинскаса посреди кабинета, Федорович, нетерпеливо переминаясь, так торопятся по нужде, выслушал его рассказ о том, кто до него уже занимался спасением ситуации и о том...
Не дотерпев до конца, Павел Павлович перебил Виктора Евгеньевича, заявив, что все вокруг трусы и слабаки, верить которым Дудинскас не должен ни в одном слове, потому что Батька им все равно не верит и близко к себе никого не подпускает, да никто из них ко Всенародноизбранному с таким вопросом и не подойдет. На каждого, — тут Павел Павлович перешел на шепот, — у него есть досье. А подойти может только тот, кто не запятнан — один-единственно-честно-преданный пес, на которого и досье бессмысленно заводить...
Все это сразу выпалив, Павел Павлович забрал письмо и принялся с Дудинскасом прощаться, при этом он машинально сложил письмо (несмотря на то, что оно на хорошей бумаге) гармошечкой, сунул его во внутренний карман пиджака и, уже окончательно прощаясь, пояснил, что ему еще надо заскочить домой переодеться.
Виктор Евгеньевич все понял и, даже не зная тогда, чем вскоре закончится карьера Павла Павловича Федоровича, попрощался с ним от всей души[112].
«крыша»Узнав про предложение Хайкина, академик Катин возмутился.
— Идея наша? Работа наша? Резолюция — тоже... моя. За что же им львиную долю отдавать?
— Это не мы, это они нам будут отдавать. Нашу долю. Они забирают все дело, а нам будут просто платить за работу.
— Тем более. Отдавать все! За что?
— За «крышу».
Чужая «крыша» Катину была не нужна. От этой резолюции у него и своя поехала. Поэтому Катин отказался и даже высказал сожаление. Он, мол, думал, что Дудинскас не такой...
Отказавшись от «крыши», он рассказал Кравцову, как Дудинскас хотел их всех надурить. Со своими московскими друзьями. Как собрался он все захапать — под видом, будто не для себя. «Может, и не все для себя, но как проверишь?»
Кравцов нахмурился и понял, как он был прав, велев отодвинуть этого «маркиза».
Спустя некоторое время Виктор Евгеньевич все же преодолел себя и встретился с Кравцовым. Не хотелось, но было нужно. Все-таки Кравцов почти все свои обязательства перед ним выполнил, и зла на него у Дудинскаса не было. А встретиться нужно было затем, чтобы Кравцова все же предостеречь, посоветовав не очень торопиться с покупкой оборудования.
Дело в том, что вконец обиженный на судьбу руководитель комиссии ГЛУПБЕЗа Михаил Кузькин оказал Виктору Евгеньевичу последнюю услугу перед уходом на вольный, как он выразился, хлеб. И рассказал, что решение по «Голубой магии» вместе с «Артефактом» уже принято на самом верху. Павел Павлович Титюня предложил, а хозяин согласился. Решили позволить Кравцову закупить оборудование, установить его и наладить, а потом издать указ о введении государственной монополии на производство защищенной продукции. А когда лицензия «Артефакта» будет, естественно, аннулирована, предложить Кравцову продать «Голубую магию» и «Артефакт» родному государству. По цене... металлолома.
Выслушав, Кравцов посмотрел на Дудинскаса и ничего не сказал.
Он снова не поверил ни одному его слову.
Но переубеждать его Виктор Евгеньевич не стал. Он написал заявление с просьбой освободить его от занимаемой должности председателя правления «Артефакта».
С него хватило. Это он понял несколько дней назад, последний раз встретившись с Володей Хайкиным.
в канаву— Тебе останется только открыть кейс, — сказал Володя Хайкин.
И тут Дудинскас совершенно ясно, как в цветном кино, увидел, каким образом он получит свой миллион. И даже услышал, отчетливо, как в системе «Долби», что замок этого кейса клацнул затвором от автомата.
Как только они со Станковым и Ольгой Валентиновной начнут печатать эту марку, к нему придут, положат на стол кейс, откроют и покажут, что ему причитается за то, что они отшлепают лишний миллион этих «замечательных марочек». По доллару за штуку. Если он откажется, его внимание обратят на то, что ухлопать его стоит в сто раз дешевле, а разницу охотно получит тот, кто придет на его место и отпечатает для них этот миллион.
После первого к Дудинскасу придет второй, только уже не от Володи Хайкина, а от Титюни, а потом придут по очереди все. У всех будет одна и та же просьба и такой же кейс. Брать эти кейсы бессмысленно, потому что, взяв у одного, уже некрасиво брать у другого, а не возьмешь, так тебя этот другой тут же пришьет. Или возьмешь, так пришьет первый — за то, что взял... Девица, которая дает сразу всем и всех при этом обманывает, обязательно кончит в канаве. Но давать Виктору Евгеньевичу не хотелось ни разу — ни по очереди, ни даже кому-нибудь одному. Он теперь совершенно точно знал, куда ведет эта дорога, к чему неизбежно приводят такие игры. Ему не хотелось в канаву.
отлупИ с Катиным вскоре все определилось.
Еше однажды по делу они с ним встретились — у входа в таможенное ведомство, что на площади трех вокзалов.
Игорь Николаевич Катин приехал на метро и вовремя, Дудинскас со Станковым из-за пробок опоздали, хотя пробивались по встречной полосе — на белом правительственном «мерсе», да еще с «мигалкой». В Москве таких машин десять: Володя Хайкин предоставил — не Дудинскасу, разумеется, а резолюции, лежащей у него в портфеле. Вид лимузина Катина потряс. Он вообще в Москве как-то сник, что было странным при таком свояке.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 02 - Журнал - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- В двух километрах от Счастья - Илья Зверев - Современная проза
- КУНСТ (не было кино). Роман с приложениями - Сергей Чихачев - Современная проза
- В Камчатку - Евгений Гропянов - Современная проза
- Стихотворения - Сергей Рафальский - Современная проза
- Дом горит, часы идут - Александр Ласкин - Современная проза
- ...Все это следует шить... - Галина Щербакова - Современная проза