Рейтинговые книги
Читем онлайн Русский флаг - Александр Борщаговский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 97 98 99 100 101 102 103 104 105 ... 165

Пришедший в себя Пьер Ландорс опознал французских офицеров. Искренняя грусть отразилась на его лице, лишь только он наклонился над маленьким телом Жьекеля де Туша.

- Черт меня побери, - пробормотал Ландорс, - если он не был достойным человеком! Ему следовало жить при родителях или заведовать библиотекой кардинала. На корабле его не понимали!

Кроме знамени Гибралтарского полка, взято семь офицерских сабель и пятьдесят шесть ружей. Труп Магуда вскоре прибило к берегу. Завойко доложили об этом во время обеда. О Магуде думать не хотелось. На память пришел Андронников, - его смерть показалась сегодня особенно обидной и нелепой.

Завойко приказал освободить Чэзза и дать ему в руки заступ, пусть сам хоронит своего соплеменника.

- Пусть поглубже роет, - сказал Завойко. - И никаких могильных холмов, надгробных знаков. Вровень с землей!

Заметив недоумение на лице Ионы, добавил:

- Застреленный янк не был христианином. Память о нем постыла людям. Он не был и солдатом.

- Аминь! - пробасил Иона.

Когда справились с неотложными делами, Завойко пригласил офицеров к праздничному столу, накрытому в гостиной и уставленному разномастными бутылками вин, привезенных на "Авроре", "Оливуце" и "Св. Магдалине".

Он мог гордиться сегодняшним днем. Пусть главная заслуга принадлежит не ему, а сидящему рядом с ним массивному человеку в густых солдатских усах, с умными немигающими глазами. Человеку, который доставил Камчатке стрелков, талантливых командиров батарей, орудия и порох. Ведь не для красного словца говорил Завойко молодым офицерам о непоколебимой твердости Изыльметьева, не в ожидании ответных любезностей поднял он тост за "героя Петропавловска".

- Что бы ни случилось дальше, господа, - сказал Завойко, - ради такого дня, как нынешний, стоило прожить жизнь! Англичане пришли к нам за десять тысяч миль, в порт, казавшийся им жалкой деревушкой. Спесивые моряки, прославившиеся злодейскими приобретениями во всех частях света, хвастливые мореходы - они потерпели поражение от горсти русских. Они готовы целый мир привести под британскую корону, на каждом берегу поставить свои крепости и загородить все проливы мира своими фрегатами! Но русская земля неудобна для чужеземцев! Каждому недругу воздаст она по заслугам!..

Прекрасный, неповторимый день!

С гордостью смотрел Завойко на энергичные молодые лица офицеров. Непременные усы, от густых, нависающих до тонких, щегольских, как-то уравнивали возрасты людей; юнцы мичманы и тридцатилетние лейтенанты казались сверстниками, у тех и других горящие глаза, угловатая порывистость.

Особенно возмужал за эти дни Пастухов. Появись он такой в Петербурге, с загорелым, отливающим медью лицом, с тонкими морщинами у глаз, с потемневшими, словно просмоленными усами, - никто, кроме матери, не решился бы назвать его Костенькой. Большеротое лицо по-прежнему молодо и смешливо, но в глазах появилось выражение силы, спокойной уверенности.

Завойко знал, что Пастухову, как и ему самому, хочется хоть на несколько минут оказаться на хуторе Губарева и, взяв за руки любимую, постоять молча, поведав ей без слов и мысли свои и чувства. Вероятно, у Пастухова это желание сильнее - он молод.

- Могли бы вы отпустить на сегодняшний вечер мичмана Пастухова? спросил Завойко у Изыльметьева.

- Отчего же... Могу, конечно.

- Считаю нелишним отправить на хутор захваченное знамя и офицерские сабли. Неприятель попытается вернуть столь важный трофей.

- Пожалуй, - ответил Изыльметьев с преувеличенной серьезностью. Мичман Пастухов наиболее подходящий для этой цели офицер.

- Я пошлю с ним записку своим, - сказал Завойко и вдруг спохватился: - А ездит ли он верхом?

- Я думаю, что если бы ему предложили проехаться до хутора на акуле, - ухмыльнулся Изыльметьев, - это тоже не остановило бы его. И седла не попросит.

Василий Степанович рассмеялся и стал с увлечением рассказывать о том, как в молодости, находясь на Сандвичевых островах, он катался на акулах:

- Это было на острове Воачу, где жил король Сандвичевых островов...

Офицеры не поверили ему. Катание на акуле сочли праздничной шуткой, внушенной вином. Василий Степанович вышел из комнаты нарочито твердой, трезвой походкой и тотчас же вернулся с книгой в шестнадцатую долю листа. "Впечатления моряка" - книга лейтенанта Василия Завойко, изданная пятнадцать лет назад в типографии петербургского издателя Фишера.

- Да устыдятся маловеры, - сказал он, находя нужную страницу. - Вот натуральное мое письмо к брату Ефиму. Оно подтвердит истинность моих слов. "Венера каталась на голубях, Бахус плелся на ослах, еще кто-то носился на деревянном пегасе, и мы все в свое время скакали на палочке, а я еще ездил и на рыбах. - Он сделал многозначительную паузу. - Пожалуй, любезный брат, твои соседи не поверят этому и скажут: "Описался, да и только!" Так побожись им, - Завойко перешел на украинский язык, сообщая всему рассказу оттенок добродушного юмора, - що правда. Нехай вони повiрять, що не однi вони такi мудрi, що запрягають у ярмо вола, есть, скажи, i такi люди за морями, що i рибу запрягають собi в човники, тай iздять по волнах, як по пашнi..." - Затем следовали подробности: со шлюпки бросали канат с петлей на конце, и алчная акула, перевернувшись брюхом вверх, хватала его. Петля захлестывалась, и акула тащила шлюпку на буксире.

- Это первое натуральное чудо острова Воачу, - проговорил Завойко и захлопнул книгу. - А второе, и весьма ненатуральное, состоит в том, что на Сандвичевых островах развелись в изобилии трактиры, биллиарды, кегли, верховые лошади... Да-с, господа... Британцы, янки ловко забросили петлю на сей доверчивый и миролюбивый народ. И катаются! Во всяком случае, король еще в ту пору на чистейшем английском языке приглашал нас отобедать. Широко живут англосаксы, позавидуешь... В одном месте островок уворуют, в другом обширную провинцию за бесценок прикупят, объявят собственностью целое море, закроют пролив или прикарманят континент глядишь, и сыты! Нынче и на Камчатку позарились...

Снова разгорелся шумный разговор, в котором главным была гордость за то, что Камчатка сумела постоять за себя, встретясь с матерым противником.

Завойко напрасно дожидался Арбузова к офицерскому столу.

После отбоя он назначил Арбузова руководить уборкой убитых. Капитан, спустясь с Никольской горы в самом воинственном настроении, убежденный, что никто не сделал для защиты порта так много, как он, оскорбился, услыхав такой приказ, и, сославшись на удушье, отправился в госпиталь, отдав себя в заботливые руки доктора Ленчевского, который пустил ему кровь, находя это полезным для здоровья после пережитого возбуждения. Отдохнув немного, он побрел к Никольской горе.

Но у порохового погреба настроение капитана окончательно испортилось. Так бывало с ним всегда, когда среди многочисленных собраний или в моменты торжественных церемоний, до которых он имел касательство, он вдруг замечал, что и без него все идет своим чередом, на все хватает учредителей и распорядителей... Острая обида ранила сердце. Его обошли, забыли.

Он направился было к губернаторскому дому, но когда взошел на крыльцо и услышал звон посуды, смех, стук ножей и вилок, круто повернулся и поплелся к губернской канцелярии. Здесь он был с энтузиазмом встречен чиновниками, собравшимися на праздничный обед. Тут, рядом с судьей Васильковым и столоначальником Седлецким, с оправившимися от пережитого испуга канцелярскими чинами, он, единственный среди присутствовавших офицер и Георгиевский кавалер, был окружен должным вниманием и восторгами...

По случаю победы Завойко пощадил поручика Губарева, но отстранил его от должности полицмейстера и приказал в недельный срок отправиться в Тигиль, на освободившееся место казачьего исправника. Прежний тигильский исправник приехал перед самым сражением в Петропавловск, участвовал в деле и был убит на Никольской горе. Так как Арбузов неожиданно ушел в госпиталь, губернатор поручил Губареву уборку трупов.

Поручик бродил потерянный по склонам Никольской горы, равнодушным взглядом окидывал тела павших в бою людей, знакомых ему нижних чинов камчатского флотского экипажа, рыжебородого тигильского исправника, камчадала с искалеченным ухом и навсегда ненавистных Губареву аврорцев...

II

Никольская гора, знакомая до мельчайших подробностей, в эти дни обрела для людей какую-то новизну и особую привлекательность. Гора словно пробудилась от длительного сна. Рядом с узкими, послушно обтекающими ее тропинками, не нарушавшими привычного покоя, легли новые, прямые дороги. Было любопытно подниматься на гору по недавнему следу солдат, находить среди ломких папоротников оброненные патроны, сигары и даже фуражки, не замеченные трофейной партией.

Больше ста лет строился порт и поселок у подножья Никольской горы. Медленно, едва заметно росло население порта. Появлялись новые здания, серые избы, казармы из привозного леса. Строили портовые магазины, мастерские, торжественно именовавшиеся верфями, лавки и даже питейное заведение, которое пустовало большую часть года. Рожали детей, русых крепышей и смуглых быстроглазых ребят от смешанных браков русских и камчадалов, трудились и умирали в твердом убеждении, что никому во всем мире нет никакого дела до Камчатки.

1 ... 97 98 99 100 101 102 103 104 105 ... 165
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русский флаг - Александр Борщаговский бесплатно.

Оставить комментарий