Форма входа
Читем онлайн И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Включающая сила мифа о народной войне
Одной из задач национализма пореформенной эпохи стало риторическое переосвоение имперского пространства и переосмысление соотношения имперской и русской национальной идентичностей. В то время как эмансипация крестьян и вслед за ней земская и судебная реформы потенциально открывали возможность для социальной консолидации и политического участия общества, решительно менялся и имперский профиль России. С завоеванием Центральной Азии государство расширялось на Восток, умножая число неславянских подданных. Польское восстание продемонстрировало угрожающий существованию империи рост национального самосознания подчиненных народностей. Наконец, пореформенная эпоха стала свидетелем ослабления двух соседок-соперниц России – Оттоманской и Австрийской империй, что вызывало острую потребность расподобления с ними. Неудивительно, что во многих письмах к царю тема уникальности русской нации стала отправной точкой для утверждения незыблемости Российской империи и лидирующего положения в ней «государствообразующего народа».
Декларативные суждения об империи и нации, господствующие в рамках верноподданнической кампании, на первый взгляд поражают отсутствием консенсуса и размытостью самого понимания государственной природы России. Разнобой мнений о том, что такое Россия и где пролегают ее границы, проявился уже в разноречивом определении статуса восставшей Польши. В то время как одни письма называют Польшу мятежной частью «нашего общего отечества»29, другие третируют ее как враждебную «нам» страну, действующую заодно с «другими западными державами»30. Противоположные тенденции в репрезентации Польши были производным от колебаний в самом определении России. Поляки преподносились как внешний враг в тех письмах, которые отождествляли Россию с Русью, что риторически оформлялось во фразах типа «Польша вновь покушается на святую Русь»31. И наоборот, поляки превращались во внутренних врагов и именовались «крамольниками», «предателями», «перебежчиками», «отпадшими сынами» в тех письмах, которые акцентировали имперскую природу России. Показательно, однако, что большинство писем фокусировалось не на конфликте с Польшей, но на противостоянии России и Запада, воинственно призывая, подобно терским казакам, «идти поить коней наших в западных реках»32. Характер и границы страны казались понятнее в ее привычной оппозиции Западу.
Восемнадцать посланий к царю идентифицируют Россию с Русью (иногда с добавлением эпитета «святая»), тем самым они выводят на первый план русскую национальную территорию и этническое ядро государства. Сорок одно письмо акцентирует, напротив, имперскую природу России, либо просто пользуясь словом «империя», либо подчеркивая ее традиционные имперские атрибуты (громадный размер, многочисленность подданных, этническое и географическое разнообразие, богатство природных ресурсов). Но две экстремальные интерпретации редко встречаются в чистом виде, не смешиваясь с другими в рамках того же письма33. Слова Русь и империя часто употребляются через запятую или в соседних предложениях почти как синонимы, обнаруживая тем самым ускользающую государственную идентичность России. Вместе с тем встречаются отдельные случаи последовательного разграничения национальной территории и пространства политического контроля. Например, костромские дворяне возмущались «посягательством на целость империи даже в тех краях, которые искони составляют Русь»34. Однако господствующая масса писем к царю содержит размытые определения России – «русское царство», «русская земля», «русская держава», «отечество» или «отчизна», – которые могут быть применены и к образу России как национального государства, и к образу России как империи.
Миф о едином мобилизованном народе отчасти компенсировал неясность прямых формулировок. Перенося текущие события в высокое эпическое пространство, воспоминания о народных войнах позволяли, во-первых, символически очертить границы родной земли, за которую сражались предки, то есть территориализовать и визуализовать русскую нацию даже в тех письмах, где прямо ни Русь, ни «русская земля» не упоминались. Множество посланий из древних городов России – Боровска, Кашина, Курска, Костромы, Тулы – превращали героическую борьбу отцов за исконную землю в главную тему кампании. Во-вторых, миф о народной войне обнаруживал огромную включающую силу: он «растягивался» над всей империей, апроприируя имперское пространство как русское. Напоминая о войнах прошлого, многие письма рисуют неславянские народности империи участниками сражений, причем такими участниками, которые доказали свою «зараженность» уникальными качествами русской национальной индивидуальности. «Мы, граждане нового и маленького русского городка, не отставали от древних городов России в готовности и принесении жертв», – напоминали о своем участии в Крымской кампании жители города Бельц35. Авторы письма еврейской общины Могилева (присоединен к России в 1772 году) включали могилевских евреев в русское героическое прошлое, утверждая, что во время наполеоновского нашествия они продемонстрировали наравне с русскими «единодушную преданность престолу и отечеству»36. Казанское городское общество заверяло, что в их «частию инородческом крае» во всех сердцах «неугасаем прирожденный русскому завет: „положить живот свой за царя, веру и отечество“»37. В письме калмыков утверждалось, что, хотя их считают дикими, у них такие же душа и сердце, как у других подданных, и они готовы «идти поголовно, не щадя достояния и семей» сражаться с врагами России38. Готовность защищать «святую Русь» вместе с коренными русскими заявляли авторы писем от мордовского и башкирского народов и от мингрельского дворянства39. Если традиционно память о войнах акцентировала межсословное единение, то верноподданическая кампания 1863 года поставила в центр тему коллективного самопожертвования и братского союза разных народностей империи. Как писали дворяне Тульского уезда, «в минуту общей опасности все сословия и племена громадной России, в братском союзе, как один человек, восстанут на защиту отечества»40. Риторика жертвы на алтарь отечества распространялась теперь на всю империю.
Образ единой воюющей нации переопределял империю как пространство распространения уникального русского героизма. Потомками Минина объявляют себя жители регионов, не входивших в 1612 году в Московское государство41, а пролитую за родную землю кровь упоминают те, кто лил ее в борьбе против русских (татары, литовцы). Через миф войны все народности империи сливаются в мифический образ нации42. Подобно тому, как миф о народной войне оправдывал и легитимировал гражданское единение нации, он служил и рамкой для воображаемого слияния воедино многоэтничной империи.
Эта исключительная роль мифа о народной войне для воображаемого образа империи маркировала новый этап в интерпретации русской и имперской идентичностей. Ни в одном из писем 1863 года не появляется знаменитая уваровская формула православие, самодержавие, народность. В письмах к царю можно найти близкие к этой триаде клише – церковь, престол и отечество или вера, престол и отечество, но в полном виде они встречаются всего четыре раза. Однако редуцированная версия этой формулы (престол и отечество) фигурирует почти в каждом письме. Религиозный атрибут национальной идентичности выглядел неуместно, поскольку апелляция к официальной русской церкви исключала бы из тела нации и старообрядцев, и подвластные народы империи неправославных вероисповеданий. Иначе говоря, непротиворечивое примирение этноцентричного и имперского определений нации не могло быть найдено, если православие оставалось неотъемлемой частью национальной идентичности. Всю верноподданническую кампанию можно интерпретировать как первую попытку секуляризовать национальную идентичность и заместить религиозный миф образом войны. Этот вариант определения нации представляет один из магистральных путей переосмысления национальной идентичности в пореформенной России.
Риторика писем 1863 года отражает сдвиги в самоописании нации, которые стимулировала эпоха реформ. Если рассматривать верноподданническую кампанию как миниатюрное воплощение широких процессов того времени, тезис Хоскинга о поглощении национальной идентичности имперской идентичностью представляется неточным43. Письма демонстрируют скорее обратный процесс – то есть попытки выразить русскую национально-этническую уникальность и распространить ее на другие народы империи, включив их в национальный миф.
Примечания
1 О дипломатической кампании 1863 года см.: Ревуненков В.Г. Польское восстание 1863 года и европейская дипломатия. Л., 1957; Leslie R.F. Reform and Insurrection in Russian Poland, 1856–1865. London, 1963 P. 170–202.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей бесплатно.
Похожие на И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей книги
- Право на жизнь. История смертной казни - Тамара Натановна Эйдельман - История / Публицистика
- Тайны древних цивилизаций - Тамара Натановна Эйдельман - История
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт - Зарубежная образовательная литература / История / Публицистика
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- История русской литературы: 90-е годы XX века: учебное пособие - Юрий Минералов - История
- Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко - История / Литературоведение
- Русские анархисты. 1905-1917 - Пол Эврич - История
- Пасха. Календарно-астрономическое расследование хронологии. Гильдебранд и Кресцентий. Готская война - Анатолий Фоменко - История
- Русь - Россия - Российская империя. Хроника правлений и событий 862 - 1917 гг. - 2-е издание - Борис Пашков - История
