А в глубоких ущельях
Потоки журчат по камням,
И гряда над грядой
Громоздятся крутые отроги,
И по выступам круч,
За листвою сквозят там и сям,
Вьются кольца
Проложенной в древние годы дороги.
На сосновых ветвях
Отдыхают в пути журавли,
И за ними, стремясь
Через пропасти и перевалы,
Отрываясь от скал,
Облака исчезают вдали,
Оставляя скучать
Одинокие хмурые скалы.
Блеск тяжелых плодов
Обезьян наслаждаться зовет,
И резвятся на солнце
Олени, цветы приминая,
Где-то птица Луань
Свой пронзительный крик издает,
И протяжною жалобой
Иволга вторит лесная.
Хорошо здесь весною!
Одетые в розовый дым,
Каждый год в красоте
Состязаются персик и слива.
Хорошо здесь и летом:
Зеленым убранством своим
Спорит вяз многодумный
С густой, остролистою ивой.
В золотую парчу
Все одето осенней порой,
Белым снегом зимой
Все покрыто, как пухлою ватой.
Круглый год восхищаются
Путники этой горой —
И в рассветных лучах,
И под вечер, во мгле синеватой.
Да, чудесными видами
Не уступает она
Горной цепи Инчжоу,
Что над царством бессмертных видна!
Оба монаха любовались горными видами и вдруг заметили с вершины горы черномазого бесенка с короткой дубинкой в руках, который пробегал прямо по ущелью, между скалами. Сунь У-кун громко окликнул его:
– Ты куда? Сейчас я схвачу тебя!
Перепуганный бесенок кувырком покатился вниз, в ущелье. Оба монаха пустились за ним вдогонку, но его и след простыл. Монахи побежали вперед еще немного и увидели пещерный дворец. Обе створки массивных мраморных ворот были плотно закрыты. Над воротами была вделана каменная плита, на которой были высечены в каллиграфическом стиле большие иероглифы. Вот что они обозначали: «Пещера Девяти кольцевых извивов на горе Коленце бамбука».
Оказывается, черномазый бесенок скрылся в пещере и успел наглухо закрыть ворота. Вбежав во внутреннее помещение, он явился к старому оборотню и доложил ему:
– Повелитель! К воротам снова подошли те двое монахов!
– А князь оборотней и львы пришли уже? – спросил его старый оборотень.
– Не видел! – отвечал бесенок. – Были только эти двое монахов. Они взобрались на самую вершину и оттуда осматривали местность. Я как увидел их, сразу же повернул назад, а они погнались за мною. Я едва успел закрыть ворота…
Старый оборотень слушал его молча, опустив голову. Вдруг слезы хлынули из его глаз.
– О горе! Горе! – завопил он. – Желтый лев погиб! Остальных моих внуков – Обезьяноподобного льва и других монахи увели в город! Как же мне теперь отомстить за такую обиду?
Тут же находились связанные Чжу Ба-цзе, правитель уезда и его сыновья, а также Танский монах. Все они жались друг к другу и молча переносили страдания. Услышав, что остальных оборотней Ша-сэн и Сунь У-кун увели в город, Чжу Ба-цзе очень обрадовался и шепнул:
– Учитель, ничего не бойся! И ты, правитель, не грусти. Мой старший брат одержал победу! Он поймал всех оборотней и скоро явится сюда выручать нас!
Не успел он договорить, как старый оборотень стал звать:
– Эй, слуги! Оставайтесь здесь и хорошенько стерегите их, а я тем временем пойду схвачу этих двух монахов, чтобы заодно и их проучить!
И вот он в чем был, в том и пошел, ничего не надел на себя, даже никакого оружия не взял. Подойдя к выходу, он услышал, как бранится Сунь У-кун. Распахнув ворота он, не говоря ни слова, бросился прямо на Великого Мудреца. Тот начал отбиваться своим посохом, нанося удары оборотню по голове. Ша-сэн стал вращать колесом свой волшебный посох и тоже принялся бить врага. Тут оборотень покачал головой и у него сразу же выросло восемь голов: четыре слева, четыре справа. Все они разом разинули огромные пасти, вцепились в Сунь У-куна и в Ша-сэна и поволокли их в пещеру.
– Подать сюда веревки! – заорал старый оборотень.
Бесенята Чудак-плут и Плут-чудак, а также чумазый гонец, те самые, которые вчера уцелели во время битвы и, спасая жизнь, бежали сюда, тотчас же принесли две веревки и крепко-накрепко связали обоих монахов.
– Противная обезьяна! – в сердцах сказал старый оборотень, обращаясь к связанному Сунь У-куну. – Изловил моих семерых внуков. Зато нынче я поймал четверых монахов, да еще правителя уезда с сыновьями. Этого вполне достаточно, чтобы отплатить за жизнь моих внуков! Ну-ка, слуги, отберите самый колючий терновник да гибкие прутья ивы и несите сюда! Первым делом выпорем эту обезьянью морду, отплатим ей за моего внучка, Желтого льва!
Трое бесенят принялись что было силы бить Сунь У-куна.
А вы знаете, читатель, что тело Сунь У-куна было закаленным. Удары розгами приятно щекотали его, и он, конечно, не издавал ни единого звука. Как ни усердствовали бесенята, стараясь бить побольнее, Сунь У-кун оставался совершенно невозмутимым. У Чжу Ба-цзе, Танского монаха, правителя уезда и его сыновей мороз пробегал по коже при виде этой ужасной порки. Вскоре ивовые прутья переломились. Порка продолжалась до позднего вечера. Трудно даже сказать, сколько ударов принял Сунь У-кун. Наконец Ша-сэн не выдержал и решил заступиться:
– Я готов принять за него сотню ударов! – сказал он.
– Не торопись! – остановил его старый оборотень. – Завтра примемся за тебя. Всех вас по очереди выпорем!
– Стало быть, до меня очередь дойдет послезавтра! – взволнованно прошептал Чжу Ба-цзе.
Вскоре совсем стемнело. Старый оборотень решил дать слугам передышку.
– Отдохните! – сказал он. – Зажгите фонари и светильники, перекусите, а я пойду в свою опочивальню Парчовых облаков и посплю немного. Вы трое уже хлебнули горя, так что будете стеречь их как следует, а завтра с утра продолжим порку.
Бесенята придвинули поближе фонари и светильники, взяли новые ивовые сучья и стали бить Сунь У-куна по голове, словно колотили в колотушку, не сбиваясь со счета: «Тик-тик-ток! Ток- ток-тик!» Удары чередовались то чаще, то реже. Но когда наступила глубокая ночь, караульщики задремали.
Тогда Сунь У-кун прибег к волшебному избавлению от пут. Он уменьшился в росте и высвободился из веревок. Затем, встряхнувшись всем телом, оправил на себе одежды, вытащил из-за уха посох и помахал им. Посох стал толщиной с бадью и длиною в два чжана. Тогда он нацелил его на троих дремавших бесенят и проговорил:
– Скоты вы этакие! Столько палок всыпали своему господину. А ему все нипочем: остался цел и невредим! Теперь я слегка прижму вас своим посохом.
