просторной квартиры с роскошной меблировкой, а жить в ней осталась «собачья пара» под присмотром няни. Жена ответлица трижды приезжала проведать любимцев. А когда один из них сдох, в апартаментах продолжал жить другой, хотя «в южном городе был жилищный кризис и люди ютились часто вшестером на квадратной сажени»… Автор фамилию хозяина собачек не назвал. Зато не скрыл их клички и имя с отчеством супруги – Ральф, Бим и Мария Львовна.
Очевидно, что фельетон бросал тень на Кирова в глазах тех, кто знал нашего героя очень близко, прежде всего в Баку и Ленинграде. В начале 1927 года Зорич «вторично перепечатал» скандальный опус в Ленинграде, в издательстве «Прибой», в своем сборнике «Министр из Геджаса», несмотря на просьбы «ряда товарищей» из ЦК не делать этого. В итоге 24 марта Сталин поднял вопрос о дискредитации Кирова в Политбюро, и после фиаско Молотова, склонявшего Зорича покаяться, Политбюро 31 марта запретило журналисту в течение года публиковаться в центральной ежедневной печати.
Кто стоял за ним? Не Бухарин ли, до 1929 года главный редактор «Правды»?! Как мы помним, заведующий ленинградским агитпропом Стецкий – его единомышленник, в 1926‐м так и не ставший членом секретариата ЛК. Не тут ли кроется причина «клеветнического и инсинуаторского» выпада, как окрестило «поступок Зорича» высшее партийное руководство страны?[304]
На курортах Киров тоже отдыхал, но реже. В те годы шутили, что «в Сочи отдыхает большинство, а в Кисловодске – оппозиция». Киров, понятно, в Сочи наведывался, но выдерживал всего несколько дней: «Здесь немыслимая жара. Ни ходить, ни играть, скажем, в городки, совершенно невозможно. У меня сгорела вся спина. Не могу прикоснуться»… Или: «Сейчас 7 час[ов] утра, а спать уже никак нельзя. Жарко. Ходить – жарко. Приходится спасаться в тени, которой очень мало…» В общем, «думаю, на днях отсюда уехать… здесь совершенно невозможная жара. Ни спать. Ни ходить… она портит все…». Немудрено, что Сергей Миронович пляжам и пальмам южных широт предпочитал леса и болота Русского Севера.
Кстати, в 1926 году Киров в отпуск так и не ушел, хотя в плане, утвержденном секретариатом 3 июня, таковой намечался «осенью», в октябре или ноябре. Не пропустил ли первый секретарь этот год специально, чтобы в следующем уйти на отдых летом? Так ли, иначе, но 4 мая 1927 года бюро губкома поставило отпуск Кирову и Комарову «с 1 августа», как и в 1928 году. В году 1929‐м обычай нарушили. Николай Павлович отдыхал по прежнему графику, с 1 августа (по 15 сентября). А вот Киров свой полуторамесячный перерыв в работе отсрочил на пять дней (с 5 августа по 20 сентября). А вернуться из отпуска обоим довелось вместе и досрочно…[305]
10. «Совершенно возмутительная история»
В субботу 31 августа 1929 года на Тверской, дом № 48, около четырех часов дня закончилось заседание бюро редколлегии «Правды». Участники уже расходились, когда в комнату вошел инструктор АПО ЦК ВКП(б) А.П. Мариинский. Завидев его, член редколлегии газеты Николай Попов обратился к Емельяну Ярославскому, секретарю ЦКК, а по совместительству то же члену редколлегии «Правды»:
– Вы, быть может, останетесь. Вот и товарищ Мариинский здесь. Он, кстати, также ездил в Ленинград. Мы поговорим буквально минут пять.
– Хорошо, но, учтите, мне к пяти часам надо успеть в другое место.
К беседе подключились Леонид Ковалев, заведующий отделом партийного строительства, и журналист «Правды» Исаак Бахтамов, накануне вернувшийся из Ленинграда. Бахтамов положил на стол папку с бумагами и сказал, что в ходе поездки сведения, имевшиеся в распоряжении редакции, подтвердились.
– Что ж, мы в ЦКК давно предупреждали ряд ленинградских товарищей о необходимости убрать некоторые безобразные явления, в частности ликвидировать «Бар», – отозвался на это Ярославский.
Тему сразу подхватил Мариинский, уточнив, что, «несмотря на данные… обещания, «Бар» сейчас ремонтируется». Затем он поделился впечатлениями от общения с коллективом «Красной газеты», в которой накопилось немало критических материалов по работе многих хозорганов Леноблисполкома.
– Товарищ Мариинский, покороче, – попросил Ярославский, поглядывая на часы. Когда Мариинский замолчал, секретарь ЦКК взял в руки верстку одной из статей, бегло пролистал, после чего произнес:
– Можете поместить ее в следующем номере, внеся некоторые поправки…
На другой день, 1 сентября, «Правда» на полосе, посвященной ходу кампании «самокритики», провозглашенной ЦК ещё 3 июня 1928 года, привлекла внимание читателей к проблемам в Ленинграде. Помимо обличения конкретных примеров «зажима самокритики» в Севзапторге, в Выборгском и Центральном райкомах партии, центральный орган ВКП(б) открыто обвинил областную Контрольную комиссию и Леноблисполком в поддержке партийной «знати», ведущей себя с простыми рабочими по-барски. Даже фамилии назвал: члены президиума КК И.П. Рекстин и В.Е. Алексин, зампред Леноблисполкома Н.И. Иванов. Примечательно, что никого из членов обкома в тех же грехах авторы полосы не упрекнули. Напротив, не преминули подчеркнуть в одной из заметок, что лишь «вмешательство… тов. Кирова помогло снять» с должности неназванного по фамилии зарвавшегося директора [306].
Мы помним, кто с весны 1926 года председатель Ленсовета и Ленгуб, а после облисполкома – Николай Павлович Комаров, «коренной питерец». Ленинградский партконтроль и рабкрин с 1926 года возглавлял не меньший «коренной питерец» Георгий Александрович Десов. Таким образом, демарш «Правды» выглядел не чем иным, как попыткой разрушить отлаженную и неплохо зарекомендовавшую себя за три года систему управления Ленинградом, в которой общее политическое руководство принадлежало «варягу» Кирову, а за хозяйственный блок всецело отвечал ленинградец Комаров. Вопрос: кому понадобилось сломать взаимовыгодный механизм? Кирову?! Сталину?! Или кому-то другому…
Момент атаки не случаен. Все – в отпусках. Киров, Комаров, Десов (с 15 июля «на срок по заключению врачей»), Стецкий (с 29 августа), П.А. Алексеев (с 22 июля «на срок по заключению врачей»; преемник Ф.Я. Угарова в качестве секретаря ЛК и профсоюзного лидера), Сталин (с 15 июля по 1 октября). В Ленинграде за главного – Чудов, в Москве – Молотов. Впрочем, с 1 сентября и Молотов – официально в отпуске. А «за главного» в Политбюро – Бухарин в паре с Рыковым или Куйбышев в паре с Кагановичем…[307]
Инициатор все хорошо просчитал. Возражать «Правде» никто не будет. Ведь возражение – первый шаг к дискуссии, которой члены ВКП(б) ныне боятся как огня. Коммунисту Кирову, коммунисту Комарову и коммунисту Сталину придется подстраиваться под новую реальность. А реальность эта потребует оргвыводов в отношении «коренных питерцев» со всеми вытекающими последствиями и для репутации Кирова, и для уровня его ответственности. Эффективный тандем политика с хозяйственником останется в прошлом. Отныне все промахи и провалы по линии Ленсовета и Леноблисполкома будут «на совести» Мироныча.
Чудов со Стецким, не успевшим покинуть Ленинград, что-либо решать от имени секретариата не осмелились, хотя 14 августа по желанию Кирова им в помощь бюро обкома кооптировало трех временных секретарей (Осипова А.В., Моисеева И.И. и Кондратьева И.И). «Временный секретариат» собрал 2 сентября бюро обкома, которое в отсутствие Кирова и Комарова признало «правильность отмеченного центральным органом… некоторого ослабления самокритики… в нашей
