Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ни к чему делать крюк. В начале лета я должен вернуться в базовый лагерь. Надеюсь, – он окинул взглядом Элизу, – к тому времени тошнота прекратится. Я бы взял тебя в джунгли, – Давид, небрежно, потрепал ее по щеке, – чтобы ты вела дневник моих достижений, для будущей книги, но, если ты себя плохо чувствуешь… – Элиза, с готовностью, сказала:
– Я могу поехать, милый. Ты знаешь, я готова отправиться за тобой, куда угодно… – Давид, недовольно, подумал:
– Заберу ее в госпиталь, а она, вместо того, чтобы ухаживать за мной, начнет брата искать. Пусть здесь сидит. Ничего, месяц я как-нибудь обойдусь… – он поцеловал ее куда-то за ухо: «Не надо рисковать, милая. Беременность окрепнет. Ты расцветешь, забудешь о недомоганиях…»
– Он очень добрый… – восторженно, подумала Элиза.
Собравшись с духом, девушка попросила:
– Если бы ты мог, Давид… В кармелитской миссии сказали, что святой отец Янссенс в тех краях, на Стэнли-Пул. У него сиротский приют, школа. Виллем туда уехал. Если у тебя найдется время… – она покраснела. Давид пообещал: «Конечно, я разыщу твоего брата, милая».
Ничего подобного профессор Кардозо делать не собирался. Его ждала работа в госпитале. Он совершенно не хотел болтаться по джунглям, разыскивая сумасшедшего шурина. Давид был искренне уверен, что брат жены потерял разум:
– Другие люди монахами не становятся, – думал он, – они по доброй воле отказываются от естественных инстинктов. У них расстройство психики… – жена, аккуратно, ходила к мессе, и читала католические журналы. Давида ее времяпровождение не интересовало. Элиза, правда, однажды заикнулась, что у католиков принято воздержание от супружеских отношений, в определенные дни. Давид, наставительно, сказал:
– Мы разделяем Священное Писание, моя дорогая. Библия, Тора, учат, что жена должна обеспечивать потребности мужа, всегда, когда он такого хочет… – Давид, с удовольствием думал, что наконец-то можно не терпеть неделями, потакая прихотям ненормальной бывшей супруги. Элиза никогда, ни в чем, ему не отказывала. Жена приносила завтрак в постель, крахмалила рубашки, по нескольку раз вычитывала главы монографии, и чистила его ботинки. Давид будил ее по ночам, заставляя варить кофе, и посылал за сигаретами. Вернувшись в столицу, перед отлетом, он развел руками:
– К сожалению, отец Янсеннс и твой брат уехали дальше на восток, в джунгли. Прости… -он подтолкнул Элизу к спальне: «Я очень соскучился, милая».
Элиза нащупала в кармане пальто ключи. Она еле стояла на ногах. Перелет из Харбина в Амстердам занял десять дней. Маргарите исполнилось четыре месяца. В дугласе было зябко. Элиза кутала дочь в кашемировую шаль, укачивала, давала грудь, но малышка, все равно, кричала, не останавливаясь. Элиза краснела, извиняясь перед пассажирами:
– Девочка еще маленькая. Простите за беспокойство.
Она, испуганно, думала:
– Хорошо, что я грудью кормлю. Где бы я здесь смесь подогревала… – Элиза подозревала, что муж разрешил ей кормить только потому, что молочный порошок для младенцев в Маньчжурии было не достать. Маргарита родилась в палатке, посреди пустынной, жаркой, осенней степи. Давид принимал роды, все прошло легко. На следующий день, муж, с неудовольствием, заметил:
– Ты не принесла мне кофе, Элиза. Местные женщины в день родов встают и занимаются домашним хозяйством. Ты здорова, Маргарита крепкий ребенок. Поднимайся, надо работать… – через два месяца они улетели в Харбин. Профессор Кардозо, туманно, сказал:
– Меня приглашает японский коллега, для совместных исследований. Вы с Маргаритой поживете в гостинице… – в Харбине Элиза крестила дочь. Муж был не против церемонии. Он рассеянно кивнул, углубившись в рукопись:
– Устаревшие вещи, отжившие свое… – Давид зевнул, – как обрезание. Бессмысленный обряд… – девочка напоминала отца, черноволосая, кудрявая, с голубыми глазками. Давид полчаса ворковал с чистым, сытым ребенком, а потом запирался в кабинете. Номер был трехкомнатный, дорогой, затянутый китайскими шелками, обставленный лаковой мебелью. Давид выдал Элизе деньги на еду, но аккуратно проверял счета. Муж объяснял:
– Надо ограничивать себя в сладостях, милая. Сахар, это яд. Отказавшись от него, мы продлеваем себе жизнь. Ты очень, много ешь… – заключал Давид: «Кормление, не повод распускаться».
Маргарита надрывалась. Элиза втащила коляску в подъезд. Голова кружилась, блузка промокла от молока. Муж велел гулять с ребенком каждый день, не обращая внимания на погоду. На пересадках Элиза отчаянно хотела спать. В самолете подремать у нее не получалось. Она, с тоской, смотрела на кровать в гостинице, при аэродроме, но все равно несла Маргариту на руках, на улицу. Элиза не помнила, как очутилась в Амстердаме. После Гонконга, Калькутты, Багдада, Стамбула и Цюриха, она с трудом понимала, где находится. Она еще смогла отправить телеграмму отцу, с аэродрома Схипхол, извещая его, что прилетела в Европу. Элиза собиралась отдохнуть, хотя бы пару дней, и поехать с дочерью в Мон-Сен-Мартен:
– Мама увидит внучку… – она села на диван, положив рядом кричащую Маргариту, – ей станет легче, я уверена… – дождь барабанил в стекло. В гостиной, на ковре, валялись чемоданы. Из открытого саквояжа торчала одежда. Оказавшись в квартире, Элиза хотела стереть пыль, но, не раздеваясь, в пальто, рухнула на кровать. Она заснула, с Маргаритой. Дочь разбудила ее криком ровно через полчаса. За два дня, проведенных в Амстердаме, девочка, больше, чем на полчаса, и не смыкала глаз. Виски и затылок Элизы разламывала острая, резкая боль.
Кроме пачки крекеров, купленных на пересадке в Цюрихе, и банки с чаем, в квартире больше никакой еды не было. Крекеры заканчивались. Элиза не знала, где ближайший магазин. Она никогда не бывала в районе, у ботанического сада:
– Эстер в другом конце города живет… – скинув жакет, Элиза расстегнула блузку, – должно быть, поэтому, Давид здесь квартиру снял… – муж отпустил ее в Европу, но велел вернуться, как можно быстрее:
– Ты мне нужна… – он показал на пишущую машинку, – я готовлю статьи, по результатам экспериментов, пишу третью книгу. Начинай работать над моей биографией… – он откинулся в кресле, – я хочу, чтобы она вышла в следующем году… – кормя дочь, Элиза вспомнила о блокнотах, в саквояже:
– Потом… – Маргарита хныкала, не выпуская груди, – в Мон-Сен-Мартене. Я сяду, разберу записи, составлю план… – муж хотел, чтобы Элиза писала только о нем, однако девушка собиралась включить в книгу и рассказы о других врачах:
– Охотники за вирусами… – ласково сказала она дочери, – я и название придумала… – Маргарита, внезапно, замолчала. Элиза опустила веки:
– Как хорошо. Сейчас она заснет, надо убраться, сходить за провизией, купить билет, на поезд. Маме шестидесяти нет. Она выздоровеет, обязательно. Папа не может за мной приехать, ему восьмой десяток, у него мама на руках. Надо самой… – отец написал, что Виллем, почти за год, прислал из Конго две телеграммы. Никто не знал, где сейчас брат. Элиза вздохнула:
– Иисус, Дева Мария, позаботьтесь о нем. В Конго лихорадки, сонная болезнь… – она сказала себе:
– Маргарита ест, с ней все хорошо. Я подремлю, я устала… – Элиза и не почувствовала, как заснула, сидя с дочерью на руках.
Она встрепенулась от мертвенной, пугающей тишины в комнате. Тикали настенные часы. Маргарита лежала в пеленках, голубые глазки закатились. Личико ребенка горело, от Маргариты несло жаром. Девушка покачала дочь:
– Милая, что такое… – Маргарита, жалобно застонав, выгнулась, ее стошнило молоком. Девочка обмякла.
Элиза вскочила:
– Надо вызвать врача. Я не знаю, кому звонить, ничего не знаю… – держа Маргариту одной рукой, она сорвала трубку. Кроме телефона полиции, девушка ничего не помнила:
– Пожалуйста… – крикнула она, услышав спокойный, мужской голос, – у меня ребенок, она умирает… Карету скорой помощи. Плантаж Керклаан, восемь, второй этаж, напротив театра… – она плакала. Маргарита пылала. Элиза зашептала:
– Иисус, Дева Мария, пожалуйста, пожалуйста, не оставьте ее своей милостью… – она ходила по комнате, прижимая девочку к себе. За окном, на набережной, раздались звуки сирены.
На дежурствах доктор Горовиц спала, урывками, на диване в ординаторской родильного отделения университетского госпиталя. Старая, потрескавшаяся кожа обивки приятно пахла кофе и табаком. Она варила кофе, на спиртовке, выкуривала папиросу и сбрасывала туфли. В ее шкафчике лежала кашемировая шаль. Устраиваясь в углу дивана, Эстер закрывала глаза и дремала сидя. Обычно, через четверть часа, кто-то из сестер стучал в дверь. Она, вздрагивая, зевала. Эстер дежурила три раза в неделю. За ночные смены платили больше.
Перед отъездом в Африку и Маньчжурию, бывший муж перевел на ее счет алименты на мальчиков, до конца года, но расходов было много. Близнецы росли быстро. Эстер оплачивала няню, пожилую вдову, еврейку. Она содержала дом, стараясь откладывать кое-что для мальчиков, на будущее. Няню она взяла с проживанием, и ни разу не пожалела. Госпожа Аттали вела хозяйство, готовила, и занималась с мальчиками. Эстер, как она иногда думала, зарабатывала деньги:
- Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман - Историческая проза
- Реинкарнация политического завещания Ленина - Ольга Горшенкова - Историческая проза
- Баллада о Бессмертном Полке - Орис Орис - Историческая проза / О войне / Периодические издания / Русская классическая проза
- Генерал на белом коне - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Небо и земля - Виссарион Саянов - Историческая проза
- Маршал веры. Книга вторая - Виктор Васильевич Бушмин - Историческая проза / Исторические любовные романы / Исторические приключения
- Во имя Чести и России - Елена Семёнова - Историческая проза
- В тени славы предков - Игорь Генералов - Историческая проза
- Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий - Историческая проза
- Невольница. Книга вторая - Сергей Е. ДИНОВ - Историческая проза