Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Боюсь, мы ввязались в историю немного… немного обременительную, — произнесла госпожа Шамплер.
Кетту молча покачал головой.
— Блокада побережья ударит и по каботажным судам, — добавила она. — Как мы отправим в Порт-Луи нашу соль и известь? Придется нам снарядить тележки, а это потеря времени и рабочих рук.
— Может быть, подождем? Вряд ли это протянется дольше одной-двух недель… — сказал Кетту.
Но не закончил фразы, увидав на лице госпожи Шамплер столь хорошо знакомое решительное выражение. Резким жестом она отвела его робкий совет.
— Белый Замок изменит себе, если не сдаст поставки в условленный день. И скот мы должны перегнать на этой неделе, приняв все обычные меры предосторожности. Нестор уже будет здесь.
— А кому мы поручим сопровождать тележки, сударыня?
Госпожа Шамплер помолчала, откинулась к спинке кресла и посмотрела на своего управляющего.
— Вам, Кетту, — сказала она. — Вам и поручим.
Уставившись на свои грубые башмаки, он ответил не сразу. Госпожа Шамплер терпеливо ждала. С самого своего появления в поместье в 1789 году управляющий неизменно отказывался от поездок в Порт-Луи, но еще никогда на Черной речке не складывалось такой серьезной ситуации. В окно влетел шмель, сделал круг по всей комнате, потом начал биться о стекла, и несколько секунд их внимание было, казалось, всецело занято насекомым. В конце концов шмель вылетел на балкон, и в кабинете стало совсем тихо. Кетту, глубоко затянувшись, медленно выпустил из ноздрей струю дыма. Первая его фраза прозвучала вопросом:
— Неужто вы согласились бы загубить одно давнее доброе дело вашего мужа? Нельзя мне ехать в Порт-Луи. Вы не знаете, из какой преисподней он меня вытянул.
Не раз за долгие годы совместной жизни Фелисите Шамплер убеждалась, что кое-какие грани в характере мужа, а видно, и целые жизненные этапы, оставались ей неизвестны. То какая-нибудь мимолетная встреча, то обрывок случайного разговора что-то ей раскрывали, и факты, которым она годами не придавала значения, подтверждаясь, вдруг обретали вес. Лейтенант безоглядно верил в человеческую порядочность и доброту. Он сыпал деньгами направо и налево, помогая людям, которые часто этого не заслуживали, но были достаточно ловкими или циничными, чтобы, разыгрывая затейливые спектакли, поддерживать в нем иллюзии на их счет. Лейтенант так сочувствовал им, что не позволял себе задавать никаких вопросов, даже когда сомневался в их искренности, и наконец заключал со своей обезоруживающей улыбкой: «Люблю, когда люди считают меня простофилей!»
Те, кому он оказывал услуги, госпожу Шамплер теперь не интересовали, но про Кетту она всегда знала, что лейтенант сыграл в его жизни роль доброго гения. Она только выразила пожелание, чтобы незнакомец не оказался слишком бесцеремонным. В дальнейшем она ни разу не пожалела, что приняла его в дом.
Кетту молчал. Он всей рукой сжимал головку своей трубки, и это выглядело забавно: казалось, будто он держит в пальцах яйцо. Госпожа Шамплер наконец сказала:
— Ладно, Кетту. Не волнуйтесь. Как-нибудь выйдем из положения. Хотя это будет не так-то легко.
Солнце садилось, и алый свет озарил бухту, ворвался в комнату через стеклянную дверь, отчего по всему кабинету на медной чеканке вспыхнули яркие молнии. Из долины Малой Черной речки донеслось мычание быков. И госпоже Шамплер тотчас представилась повторявшаяся что ни вечер картина. Вот бегут с герлыгами пастухи, заливаются лаем, чуть-чуть покусывая скотину, собаки, чтобы, сбив ее в кучу, заставить войти в загон, вот рядом с мамашами семенят на тоненьких ножках телята, а на пороге хлева уже караулят своих питомиц доярки… Давным-давно, когда они, заключив с властями выгодные контракты, только начали разводить племенных быков, приходилось из страха перед налетами беглых по вечерам загонять животных в дворовые стойла, и госпожа Шамплер с лейтенантом часто уже в темноте спускались в долину. Дождавшись, пока пастухи соберут стадо, они, держась за руки, снова взбирались за ним по крутому склону и, полные радостной гордости, останавливались на минутку передохнуть под каким-нибудь остро пахнущим молодым деревцом. Пастухи с фонарями в руках то и дело носились взад и вперед, громко перекликаясь во мраке ночи…
— Я всегда себя упрекал, что скрытничаю перед вами, сударыня. Но кто как не капитан должен был рассказать вам всю правду, не так ли?
Госпожа Шамплер едва не спросила: «какой капитан?», но, опомнившись, вовремя сообразила, что, кроме как для Розелии, Неутомимого и для нее самой, Брюни Шамплер для любого именно капитан, поскольку ему присвоили это звание более тридцати лет назад.
— Это длинная история, сударыня, особенно если ее излагать со всеми подробностями… Случилась она в те поры, когда я страстно увлекся игрой после… после несчастья, этого ужасающего несчастья в горах. Такое со стороны не поймешь, надо все пережить самому. Проводить молодую, полную жизни, веселую женщину и через два-три часа увидеть ее уже мертвую на носилках. Еще там, на острове Бурбон, когда я вечером оставался один и думал, что никогда, никогда она больше не сядет под лампой напротив меня, я чувствовал, что свихнусь, помешаюсь в уме, если не попробую хоть как-то спастись, вырваться из когтей неотвязной мысли… Однажды ночью я дал себя затащить в игорный притон. Карты, вино, возвращение на рассвете. Хватило нескольких месяцев, чтобы потерять все свое имущество, включая и крышу над головой. Я нанялся матросом на первое попавшееся судно и высадился в Порт-Луи.
— Где и встретились… с капитаном? — спросила госпожа Шамплер.
Ей подумалось, что только такие банальные вопросы и позволительны, да еще разве сочувственные поддакивания. Проявление интереса, не переходящего в любопытство.
— Я познакомился с капитаном спустя год после высадки на Иль-де-Франсе у… у Ремке Мони. В заведении, куда часто захаживали местные жители и даже высокопоставленные чиновники… Он несколько раз оказал мне великую честь, пригласив за свой столик. Вначале мы с ним обменивались не имеющими значения фразами, но как-то вечером, может быть, потому, что я выпил лишний стаканчик арака, я рассказал капитану свою историю. Сознался в своем безделье, в постыдном образе жизни…
Он покусывал чубук своей уже не курившейся трубки, и сумерки медленно заполняли комнату. Госпожа Шамплер, положив руки на подлокотники кресла, сидела задумчивая и недвижимая. Ей
- Вечера на хуторе близ Диканьки - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Последний сон - Майя Анатольевна Зинченко - Периодические издания / Русская классическая проза / Разное
- Ожидание праздника - Марина Леонидовна Сушилова - Русская классическая проза
- Споткнуться, упасть, подняться - Джон Макгрегор - Русская классическая проза
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас - Русская классическая проза
- Падение в неизбежность - Ирина Борисовна Оганова - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- На лоне природы - Николай Лейкин - Русская классическая проза