Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А веду я вот к чему: я утверждаю, что город Гофер-Прери станет гордостью Миннесоты, самым ярким лучом славы штата Полярной Звезды, и мало того, в будущем и даже в настоящем в нем нисколько не хуже жить, любить и растить потомство, чем в любом другом городе на всем зеленом подножии божьего престола… И в нем довольно и культуры и всего такого. Это правда, поймите меня, полнейшая правда!..
Через полчаса по предложению председателя Гарри Хэйдока клуб единодушно проголосовал за то, чтобы выразить мистеру Блоссеру искреннюю благодарность.
Кампания за процветание началась.
Город стремился к той полезной и современной разновидности славы, которую называют рекламой. На средства Коммерческого клуба был реорганизован и снабжен алой с золотом форменной одеждой городской оркестр. Любительская бейсбольная команда пригласила особого, почти настоящего тренера из Де-Мойна и составила план состязаний со всеми городами на пятьдесят миль кругом.
Жители в качестве болельщиков сопровождали спортсменов в автомобиле с оркестром и знаменем, на котором было написано: «За процветание Гофер-Прсри!» Выигрывала ли команда или бывала побита, преданный «Неустрашимый» одинаково надрывался: «Старайтесь, ребята! Дружно! О Г офер-П рсри повсюду заговорят! Блестящие успехи нашей непобедимой команды!»
Затем — о, величайшее достижение! — город, устроил «белую дорогу». «Белые дороги» были в моде на Среднем Западе. Они состояли из столбов с украшениями и гроздьями электрических ламп. Такие столбы ставились вдоль двух-трех кварталов Главной улицы. «Неустрашимый» вещал:«Белая дорога» готова! Город освещен, как Бродвей! Речь мистера Джеймса Блоссера! Выходите-ка против нас, города-близнецы, мы ждем вас на арене!»
Коммерческий клуб издал брошюру, написанную знаменитым специалистом, которого прислало одно из рекламных агентств Миннеаполиса, рыжим молодым человеком, курившим папиросы в длинном янтарном мундштуке. Кэрол прочла эту брошюру с некоторым удивлением. Она узнала, что озера Ласточкино и Минимеши приобрели громкую славу своими живописными лесистыми берегами и резвыми щуками и окунями, каких не найти во всей стране; что особняки Гофер-Прери — образцы изящества, благородства и комфорта — окружены знаменитыми великолепными садами; что школа и библиотека Гофер-Прери помещаются в красивых и удобных зданиях и славятся по всему штату; что мельницы Гофер — Прери производят лучшую в Соединенных Штатах муку; что земли окрестных ферм известны своим плодородием; что местный скот принадлежит к самым молочным породам и, наконец, что магазины Гофер-Прери по сравнению с магазинами Миннеаполиса и Чикаго выгодно отличаются огромным выбором предметов роскоши и первой необходимости и неизменно предупредительным отношением расторопных приказчиков. Короче говоря, она узнала, что Гофер-Прери — единственное подходящее место для заводов и оптовых фирм.
— Вот куда я хотела бы поехать — в этот образцовый город Гофер-Прери! — сказала Кэрол.
Кенникот торжествовал, когда Коммерческому клубу удалось залучить в город одну маленькую фабрику, предполагавшую изготовлять деревянные автомобильные рули. Но, увидев предпринимателя, Кэрол сразу поняла, что его приезд не имел большого значения, и, когда через год он прогорел, она несобенно огорчилась.
Фермеры, продавшие свои участки, переселялись в город. Цены на землю поднялись на целую треть. Но Кэрол не находила ни новых картин, ни новых пищевых продуктов в лавках, ни интересных разговоров, ни пытливых умов. Она кое-как терпела прежний невзрачный, но скромный город; тот же город, одержимый манией величия, был невыносим. Она могла ухаживать за Чэмпом Перри и быть по-соседски приветливой с Сэмом Кларком. Однако она не могла аплодировать «честному Джиму Блоссеру». В дни ухаживания Кенникот просил ее сделать город красивым. Если он был теперь прекрасен, как говорили мистер Блоссер и «Неустрашимый», ее работа была окончена и она могла уйти.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
IКенникот не был так уж сверхчеловечески терпелив, чтобы без конца прощать Кэрол ее ересь и ухаживать за ней, как во время поездки в Калифорнию. Она старалась держать свои мысли про себя, но ее выдавало то, что она не разделяла общего увлечения новым расцветом города. Кенникот верил в него и требовал, чтобы она высказывала больше сочувствия к устройству «белой дороги» и новой фабрики.
— Честное слово, — раздраженно говорил он, — я делал все, что мог, а теперь очередь за тобой! Из года в год ты жалуешься на нашу серость. А тут, когда явился Блоссер, оживил и украсил город, о чем ты всегда мечтала, ты называешь его грубияном и отказываешься сесть в грузовик с оркестром.
Однажды за обедом Кенникот объявил:
— Слыхала новость? Говорят, что у нас есть шанс на постройку здесь еще одного предприятия — фабрики молочных сепараторов! — И сердито прибавил: — Ты могла бы по крайней мере сделать вид, что это тебя интересует!
Хью испугался юпитерова грома, с плачем побежал к Кэрол и уткнулся лицом ей в колени. Кенникоту пришлось смириться и успокаивать и мать и сына. То, что он оказался не понятым собственным сыном, оставило в нем смутное чувство обиды.
Но одно событие, прямо не затрагивавшее их, дало выход его раздражению.
Ранней осенью из Уэкамина пришло известие, что шериф запретил организатору Лиги фермеров выступать где-либо в пределах графства. Но организатор пренебрег этим запрещением и объявил, что в ближайшие дни произнесет речь на фермерском митинге. Как передавали, в эту ночь толпа, состоявшая из сотен дельцов, под предводительством самого шерифа промчалась в красном отсвете карманных фонарей по сонной улице, меж рядов приземистых лавчонок, вытащила организатора из гостиницы, прокатила его верхом на заборной жерди и бросила в вагон товарного поезда, предупредив, чтобы он больше не смел показываться в этих местах.
Эта история обсуждалась в аптеке Дэйва Дайера в присутствии Сэма Кларка, Кенникота и Кэрол.
— Так и надо поступать с этими смутьянами, только лучше было бы его линчевать! — заявил Сэм, а Кенникот и Дэйв Дайер немедленно поддержали его:
— Ну, конечно!
Кэрол поспешно вышла; Кенникот проводил ее взглядом.
За ужином она чувствовала, что он весь кипит и вот — вот взорвется. Когда ребенка уложили и они удобно уселись в парусиновых креслах на крыльце, он начал:
— Ты, кажется, находишь, что Сэм слишком жестоко отозвался об этом типе, которого выгнали из Уэкамина?
— А тебе не кажется, что Сэм был чересчур воинствен?
— Все эти организаторы и многие фермеры, особенно из немчуры и скандинавов, — просто враждебные элементы. Патриотизма, верности — этого от них и не жди. Они сторонники немцев и пацифисты — вот кто они, да!
— А этот организатор говорил что-либо в пользу немцев?
— Ну, уж нет! Ему и рта раскрыть не пришлось!
Он преувеличенно громко рассмеялся.
— Значит, все это дело незаконно, а между тем его возглавлял шериф! Как вы можете ожидать от поселенцев послушания вашим законам, когда сам блюститель закона учит их нарушать его? Что это за новая логика?
— Возможно, что это было не совсем по правилам, но какая разница? Все знали, что этот тип хочет поднять смуту. Когда дело идет о защите американизма и конституционных прав, позволительно обходиться без обычных формальностей.
«Из какой передовицы он это вычитал?» — подумала Кэрол и сказала:
— Послушай, дорогой мой, почему вы, тори, не можете объявить войну честно и открыто? Вы боретесь с этим организатором не потому, что считаете его мятежником, а потому, что боитесь, как бы организованные им фермеры не лишили вас, горожан, ваших барышей от заклада земли, от пшеницы и магазинов. Конечно, раз у нас война с Германией, все, что нам не нравится, считается «немецким», — будь то конкуренция в делах или плохая музыка. Если бы мы всевали с Англией, вы объявили бы всех, как вы их называете, радикалов сторонниками англичан. Когда окончится война, вы будете называть их красными и анархистами. Какое это древнее искусство — придумывать обидные клички для своих противников! Каким богоугодным делом объявляем мы наши усилия помешать им завладеть священными долларами, которые мы хотели бы положить в свой карман! Так всегда делала церковь, так делают политические ораторы. Пожалуй, и я тоже, когда называю миссис Богарт пуританкой, а мистера Стоубоди — капиталистом. Но вы, люди дела, готовы всех заткнуть за пояс с вашим наивным, энергичным, помпезным…
Она успела наговорить столько лишь потому, что Кенникот не мог сразу отрешиться от своего уважения к ней. Наконец он загремел:
— Так! Довольно я тебя слушал! Я терпел твои издевательства над нашим городом, терпел, когда ты его называла безобразным и скучным. Я терпел твое пренебрежительное отношение к таким почтенным людям, как Сэм. Я терпел даже твои насмешки над нашей кампанией за процветание города. Но одного я не потерплю: я не потерплю, чтобы моя собственная жена была революционеркой. Ты можешь юлить как угодно, но ты великолепно знаешь, что все эти твои радикалы против войны. Раз навсегда говорю тебе, — а ты и все эти длинноволосые мужчины и коротковолосые женщины можете ныть и жаловаться сколько угодно, — что мы и впредь будем хватать подобных типов и учить их патриотизму. И… видит бог, я никогда не думал говорить такие вещи своей жене, но раз ты продолжаешь защищать этих негодяев, все это относится и к тебе! В следующий раз ты, верно, начнешь требовать свободы слова. Свобода слова! У нас и так слишком много свободы слова, свободы пьянства, свободы любви и всяких других ваших дурацких свобод, и, будь моя воля, я научил бы всех вас жить по установленным правилам приличия, даже если бы мне пришлось взять тебя и…
- Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина) - Марк Твен - Классическая проза
- Земля - Синклер Льюис - Классическая проза
- Том 8. Кингсблад, потомок королей. Рассказы - Синклер Льюис - Классическая проза
- Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
- Вершина холма - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
- Путешествие с Чарли в поисках Америки - Джон Стейнбек - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Банщик - Рихард Вайнер - Классическая проза