Форма входа
Читем онлайн Яконур - Давид Константиновский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Течь. Где-то в дальних колодцах.
Судя по всему, пропускает задвижка — стала барахлить от толчка, или закрыл кто-то так, что с резьбы полетела. Перевел на ручное управление; не помогло.
— Вызови ремонтников, — сказал Галине. — А я пока съезжу, посмотрю, в чем дело.
* * *Всего только белая лента, белая бумажная лента.
Человек с длинными, совершенно седыми волосами переступил с ноги на ногу.
Общее молчание… Медленное движение ленты…
Он устал до смерти, ночь в самолете, едва не опоздали к началу сеанса!
Белая лента, чистая белая бумажная лента, и ничего ка ней.
Откашлялся Старик… Главный Конструктор сказал что-то вполголоса…
Лента ползла без толку.
Внезапный грохот сзади, в тишине он был оглушителен; первая мысль — обернуться, вторая — смотри на ленту, это свалился кто-то со стула, им там из-за спин ничего не видно.
Снова тишина и молчание… Пусто.
Наконец, — потемнение на ленте с одного края, совершенно явное!
Сразу:
— Есть… Есть… Есть…
Черные строки.
Затем первые просветы в середине строк, они становятся все шире, строка за строкой; и вот проступает, определяется — округлое!
Это чувство освобождения, мгновенного счастья, и эта вдруг обнаруживаемая готовность всего в тебе к ликованию…
Хриплый голос Старика в общем крике.
Потом удивляешься себе! — подумал человек с длинными совершенно седыми волосами.
Картинка ползла и ползла…
Едва объятия и поцелуи их миновали — Старик уже вел его за локоть к выходу.
— Слушай дальше! И вот без малейшего предупреждения этот самый директор хватает аккуратный такой черпачок, вроде консервной банки на длинной ручке, и сует его прямо туда. Я, дуралей, все еще не могу взять в толк, что он собирается делать, и только смотрю да зажимаю нос. А он, представь, поднимает затем свой черпак и начинает из этой банки пить! Только что не подул сперва, как в пивную кружку!.. Я на него смотрю, будто на шпагоглотателя… Потом, сам понимаешь, отбираю у него этот черпак и выплескиваю что осталось, а он вытирает рот и говорит, что пьет стоки при каждой комиссии!
* * *В пультовой Ольга согрелась.
Галина, оставив на время свои самописцы, кнопки, своих мальчиков и девочек, объяснила: Борис заметил по приборам течь где-то в дальних колодцах — и поехал выяснить, в чем дело, пока ремонтники соберутся.
Ольга сразу попрощалась и вышла. Слишком много железа…
* * *Дорога все шла круто на перевал, в гору.
Разговор с Яковом Фомичом вызвал в воображении Герасима целый мир долины, укрывшейся за горами, за лесами, за тысячами километров, сберегающей нетронутыми, неизменными и воду, и рыб, и зверей, и весь уклад жизни, — долины такой, какую Герасим уже не смог увидеть… Затем — перемены, они происходят быстро, они наваливаются с особенной силой и ощущаются резко, потому что все здесь — от нуля, все — враз, все — за несколько лет…
Люди, о которых говорил Яков Фомич, жившие полтораста лет назад ломатели машин, — не были против развития; не были и против машин, сами это заявляли. Беда творила себя, ставя машины на такое место в жизни, что люди все больше оказывались в подчинении у навязываемого им образа существования… и придатками машин, деталями технического прогресса, исполнителями его механической воли. Сломать прядильный станок было легко. Однако не удавалось овладеть обстоятельствами. Этого они хотели — овладеть обстоятельствами, освободиться от власти развития, которое навязывало свою логику; стать наравне с ним и направить его так, чтобы это было хорошо для людей. Видели опасность и поступали естественно и — героически.
Новые времена — новое теоретическое знание о человеке и обществе, другие предпосылки и основы в реальности; иные возможности. Но и новые механические прялки подоспели… лазеры, ракеты, физхимия… и много другого… пожалуй, помощнее прежних. Во всяком случае, и в новые времена, и с новыми возможностями — Герасим видел — не получалось просто, не образовывалось все само собой.
Так не сразу и не у всех возникала вера в то, что человек может сам, собственным разумом и собственными силами разрешать свои проблемы… Столько надежд дали совершенствование знания, становление науки, ранняя и позднейшая техника, индустриализация, — их воспринимали как средоточие всего положительного, прекрасное орудие, чтобы реализовать подлинную человеческую природу, подлинные идеалы человечности…
Да в самом деле, есть ли человек существо самостоятельное и нравственно ответственное? Способен он определять не только средства, но и цели развития? Делается ли он, черт возьми, целеполагающим субъектом истории? В состоянии он контролировать последствия им же созданных продуктов цивилизации? Может направлять развитие так, чтобы оно служило только благу человека и человечества, только целям, имеющим нравственное обоснование?.. Или это, как выразился философ, — всего лишь самоуверенные заявления, которые повеселят будущего историка?
Неужели были напрасны избавления от голода и эпидемий, уроки войн, неужели так коротка память о страданиях, о пролитой крови, о мировых катастрофах, разорявших дома, семьи, народы, страны… неужто зря были утопии, исследования, прокламации, отвага самых первых, заговоры и бунты, наконец — революции, ликование миллионов, колоссальные социальные эксперименты, порыв к будущему…
Овладеть ситуацией, стать наравне с развитием; повести его так, чтобы это было хорошо для людей!.. И чтоб не было того, что противно человеческой природе — во всех проявлениях… Оптимистично, однако и вполне обоснованно.
Только бы преодолеть все… не оплошать, справиться… ибо то, что было и раньше плохо, становится опаснее во сто крат, и — на всех уровнях… и то, что было трудно, стало в тысячу раз труднее, и — для каждого…
Это Герасим унаследовал от Якова Фомича.
Так, постепенно, проявлялись и складывались новые понимания Герасимом проблем многоцветной капли и собственных задач в новых его временах и ролях, для новых его мест в мире.
Все это направлялось не рациональными доводами, логикой, убеждением извне или собственным; он не мог теперь иначе, не мог быть иным; другая внутренняя жизнь была ему противна, противоречила его нравственному устройству.
Приход его к Яконуру стал только началом… Это был первый шаг.
Еще на земле существовали голод и нищета, несправедливость и злоупотребления, люди страдали от невнимания других и непонимания самих себя, мир продувался сквозняками неустроенности и несовершенства… Тогда как многое можно было бы исправлять немедленно и предпринять что-то к преодолению остального. Не слова говорили в Герасиме; такова была правда. И оттого ему делалось невыносимо оставаться прежним. И невозможно быть с теми, кто нечувствителен к чужому неблагополучию и потому не ведает, что происходит вокруг. И с теми, кто знает, но равнодушен, и кто принимает близко к сердцу, однако все считает естественным, — эти благополучные люди, по существу, пользовались сложившимся порядком вещей. И с теми, кто понимает ненормальность многого из происходящего на Земле, но не верит в сегодняшнюю возможность изменить его, — эти также благополучные люди тоже пользовались сложившимся порядком вещей для устройства хорошей, сытой жизни для себя.
К Герасиму приходило, а правильнее — его настигало осознание ответственности, какая накладывается не с наступлением совершеннолетия, а спустя десять — пятнадцать лет. Это возраст поколения, которое уже начинает подразумеваться, когда говорят — население, человечество, люди; и от того, над чем оно задумается и как станет действовать, в каждой малости, — зависит, что будет хорошим, что плохим, и что вообще будет, а что — нет; зависит, следовательно, все.
Будущее, таким образом, не представлялось Герасиму простым или легким.
Но Герасим надеялся идти в нем не один, а с Яковом Фомичом, Захаром, Михалычем; с Валерой, которого рассчитывал вернуть… Надеялся идти за Элэл. Теперь у Герасима были корни. Ничего не растет на голом месте; а все, что растет, обязательно исходит из каких-то корней, это, он знал, и важно: от каких…
У поворота, от которого в последний раз виден был Яконур, остановил машину.
Солнце выходило из-за хребта; вокруг делалось с каждой минутой все светлее. Возникали краски, проступали постепенно.
Остановка?
Вышел из машины. Оглянулся.
Голубая капля…
Остановка.
Все складывалось, складывалось вместе. В одно. Все больше вбирал в себя Яконур.
Это продолжалось: все больше вбирал он в себя, все больше соединялось в нем.
То были потоки, Герасим разом сейчас увидел их со своего перевала, — реки, речки; разной величины, разной воды, по-разному прокладывающие свое русло — стекающиеся к Яконуру… Из них складывался Яконур.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Яконур - Давид Константиновский бесплатно.
Похожие на Яконур - Давид Константиновский книги
- На войне как на войне - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- О теории прозы - Виктор Шкловский - Советская классическая проза
- Рай в шалаше - Галина Башкирова - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Борис Пильняк - Советская классическая проза
- Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов - Советская классическая проза
- Любостай - Владимир Личутин - Советская классическая проза
- Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
