Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ты морочишь мне голову! - засмеялась Тусси.
- Выдумает же! - улыбнулась и Лиззи.
- Ничуть. Это действительно так, - серьезно ответил Энгельс. - Ведь Пфальц превратился тогда в большой трактир, и количество спиртных напитков, уничтоженное за шесть недель восстания под видом тостов во имя пфальцского народа, не поддается учету. Временное правительство Пфальца состояло почти исключительно из любителей вина, но нельзя отрицать, что они вели себя несколько лучше и делали сравнительно больше, чем их баденские соседи... У них была, по крайней мере, добрая воля и, несмотря на их любовь к вину, - более трезвый рассудок, чем у филистерски-серьезных господ из Карлсруэ... За это я и хотел бы сейчас выпить - за любовь к дарам Вакха, сочетающуюся с трезвостью рассудка!
- Ура! - крикнула Тусси. - Теперь я понимаю, почему Мэмэ и Мавр избрали для свадебного путешествия именно Пфальц.
- Дитя мое, - шутливо-наставительно и одновременно с гордостью за друзей заметил Энгельс, - твои родители с молодых лет не только весьма просвещенные люди, но и вкус у них всегда был отменный.
Минуту все помолчали. Потом Энгельс печально вздохнул:
- Ах, как давно это было! Пролетело двадцать лет...
Тусси, словно только теперь поняв, что Энгельс действительно не так уж молод, осторожно спросила:
- А твои товарищи по восстанию живы? Ты знаешь, кто из них где?
- Командир отряда Август Виллих жив. Он на десять лет старше меня. Значит, ему вот-вот стукнет шестьдесят.
- Как он?
- О, с ним мы хлебнули горюшка! - Энгельс на мгновение даже зажмурился словно от какого-то слишком резкого света. - Видишь ли, Тусси, люди имеют свойство меняться, и притом порой очень быстро и глубоко.
- Твой командир отошел от революции, стал заурядным бюргером?
- Нет. В некотором смысле даже наоборот; ему не терпелось продолжать революцию любой ценой, несмотря на то что революционная ситуация полностью себя исчерпала. Он впал в сектантство, заразился авантюризмом. Прошло немногим больше года после баденско-пфальцского восстания, как он стал обвинять Маркса в том, что мы слишком дорожим своим покоем, что мы трусы...
- Мавр трус?! Ты трус?! - возмущенно выпалила Тусси.
- Однажды дело дошло до дуэли. Наш благородный и бесстрашный друг Конрад Шрамм не вытерпел оскорбительных выпадов Виллиха против нас и бросил ему вызов.
- И они дрались? - Тусси негодующе расширила глаза.
- Да. Как ни силились мы с Карлом предотвратить дуэль, она все-таки состоялась.
- И что же?
- По счастью, дело обошлось довольно благополучно: Конрад был легко ранен в голову, и только.
- Выходит, еще бы чуть-чуть, и он уложил его насмерть? Ну и хлюст этот Виллих!
Энгельс помолчал, теребя бороду, сделал небольшой глоток из бокала, сказал:
- Да, тогда мы все думали о нем так же и негодовали... Но, Тусси, никогда не спеши с окончательным выводом о человеке, он для этого слишком сложен.
- Но, Ангельс!.. - Девушка нетерпеливо всплеснула руками.
- Представь себе, позже Виллих оправдал себя в наших глазах, если не вполне, то уж во всяком случае в значительной мере. И как человек, и как революционер.
- Да возможно ли это?
- Года через три после нашего разрыва он уехал в Америку и, когда там началась гражданская война, принял в ней самое деятельное участие на стороне северян, снова показав себя отличным офицером и бесстрашным бойцом за дело свободы. И потом, Тусси, мы не имели права и не хотели забывать его заслуги в баденско-пфальцском восстании.
- Ну, пожалуй, - смягчилась девушка. - Если помогал северянам...
- Между прочим, на стороне северян сражались и другие участники баденско-пфальцского восстания, к которым тогда, в дни восстания, у нас было довольно много претензий: Франц Зигель, Фридрих Аннеке, Людвиг Бленкер... И тоже не ударили в грязь лицом. Возможно, наше восстание послужило для них хорошим уроком. Как бы то ни было, а их бескорыстного участия в гражданской войне американцев нельзя не принимать во внимание, когда пытаешься дать оценку их деятельности в целом.
Опять помолчали. Энгельс еще налил в бокалы понемногу вина. Тусси потрогала кончиками пальцев прохладную стенку своего бокала и спросила:
- Ангельс, а что ты намерен делать теперь, когда обрел свободу?
- По-моему, - опередила мужа Лиззи, - прежде всего он захочет также освободиться от необходимости писать письма Мавру...
- Ну? - изумилась Тусси. - Разве писать Мавру - это тягостно? Я думала - наоборот. Ведь твои письма так радуют его! Самые ранние мои воспоминания связаны именно с твоими письмами. - Она поерзала на стуле, словно готовясь к долгому рассказу. - Однажды утром, совсем маленькой, я проходила мимо двери Мавра и услышала за ней его восклицания: "Ах, какой ты молодец!", "Ну нет, все-таки дело обстоит не так!", "Вот в этом ты прав!"... Я знала, что в комнату Мавра никто не заходил, и потому, конечно, очень удивилась. Тихонько приоткрыла дверь и через щелочку увидела, что Мавр в самом деле один, но держит в руке листок бумаги и разговаривает с ним, как с человеком. Что-то скажет ему, потом послушает, как листок тихо-тихо ответит, потом опять скажет. Меня это изумило и даже напугало. Страшней всего было то, что листок отвечал так тихо, что я его не слышала, а Мавр слышал. Я побежала к Лауре и притащила ее к двери. Та посмотрела и сказала: "Мавр читает письмо дяди Фреда".
- Да, Тусси, - печально сказал Энгельс. - Мавр, конечно, радуется моим письмам, как я радуюсь его. Но еще больше мы эти письма ненавидим. Мы написали их, должно быть, около полутора тысяч. И каждый раз я, как и он, при этом думал: "Если бы можно было не водить пером по бумаге, а поговорить с глазу на глаз, услышать его голос, сразу узнать его мнение..." Словом, письма всегда напоминали нам о разлуке, были лишь подменой живого общения. Поэтому Лиззи права, моя первая забота сейчас избавиться от его и от своих писем.
- То есть, - Тусси вцепилась в рукав Энгельса, - вы собираетесь переехать в Лондон?
- Какой сообразительный ребенок! - засмеялся Энгельс. - Мавр мог бы спокойно поручить тебе редактирование "Капитала".
Тусси вскочила и бросилась целовать Энгельса и Лиззи.
- Вот здорово! Вот здорово! - кричала она, прыгая вокруг стола. Долой Манчестер! Даешь Лондон!
- Освобождение от конторы, Тусси, - сказал Энгельс, поймав ее за руку, - это не только избавление от тяжелой обязанности, не только возможность целиком отдаться серьезной научной работе, это еще - самое главное - возможность быть рядом с Карлом и всеми вами.
- И наконец-то Мавр перестанет мучиться ревностью. - Тусси остановилась за спиной Энгельса и обхватила его сзади за шею. - Он же ревнует тебя ко всем и ко всему. То к Муру, то к Гумперту, то к светским раутам.
В словах девушки содержалась немалая доля правды. Маркс действительно ревновал друга, и главной причиной этого были долгие годы разлуки. В одном из недавних писем он признавался: "К некоторой ревности с моей стороны ты ведь уже привык, и по существу меня злит то, что мы теперь не можем вместе жить, вместе работать, вместе смеяться".
- Нет на свете мук ужасней мук ревности, - засмеялся Энгельс. - Но если венецианский мавр от них погиб, то нашему Мавру мы этого не позволим. Однако прежде чем перебраться в Лондон...
- Что - прежде? - настороженно замерла Тусси.
- Прежде, - голос Энгельса стал медлительно загадочным, - мы предпримем втроем одно путешествие...
- В Африку?! - выпалила Тусси.
Энгельс опять засмеялся: нет, она все-таки еще девчонка!
- В Африку, на Танганьику или Лимпопо, к львам, крокодилам и удавам ты через несколько лет поедешь в свадебное путешествие со своим бесстрашным избранником, - сказал он, доставая ее рукой из-за спинки кресла и усаживая снова за стол. - А пока мы съездим на родину Лиззи, в Ирландию. Это будет моя первая акция как свободного человека.
- О, Ирландия это ничуть не хуже Африки! - не унимала своего восторга Тусси. - Я всю жизнь мечтала побывать в Ирландии!
Энгельс видел, что Тусси в том возрасте и в том состоянии духа, что, если бы он сказал сейчас, что они поедут на остров Борнео или в Калифорнию, на Северный полюс или в русский город Калугу, она и тогда в любом случае приняла бы известие с великой радостью. "О, я всю жизнь мечтала побывать в Калуге!" - воскликнула бы она.
- Видишь ли, - сказал он серьезно, - в Африке, может быть, интересней, но мы все-таки поедем в Ирландию. И не только потому, что мне очень хочется побывать на родине Лиззи. Дело прежде всего в том, что в Ирландии зреют большие события. Может быть, в самом ближайшем будущем она станет ареной ожесточенной борьбы за свободу. Ты не помнишь, вероятно, что осенью позапрошлого года...
- Двадцать третьего ноября, - тихо вставила Лиззи.
- Да, двадцать третьего ноября здесь, в Манчестере, казнили четырех ирландцев, боровшихся против британского гнета. Этот день стал днем национального траура Ирландии.
- Как это не помню! - обиделась Тусси. - Преотличпо помню. Тогда еще наша Женни надела траурное платье, а свой польский крест стала носить на зеленой ленте.
- Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения - Владимир Орлов - История
- Анти-Стариков-2. Правда о русской революции. От Февраля до Октября. Гадит ли англичанка в России? - Петр Балаев - История
- Сталин. От Фихте к Берия - Модест Алексеевич Колеров - Биографии и Мемуары / История / Политика
- Битва на Калке. 1223 г. - К. А. Аверьянов - История / Энциклопедии
- Допросы сионских мудрецов. Мифы и личности мировой революции - Александр Север - История
- 1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций - Димитрий Олегович Чураков - История
- Движущие силы и сущность Великой российской революции - Владимир Идзинский - История
- ТАЙНЫ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И БУДУЩЕЕ РОССИИ - Г. Курганов - История
- Уроки Красного Октября - Игорь Фроянов - История
- Алтайские герои. Февраль - Дмитрий Афанасьевич Кобзев - История / Прочая научная литература