знала, что стопроцентной гарантии покоя туман тоже не даст. Но лучше уж пусть ноет вечный ревматизм, чем вражеские наводчики будут иметь полную свободу оптики.
– Зина, выпей чаю. – Профессор спустился во двор со своим любимым китайским термосом в розовых цветах точно в то время, когда подуставшая от хождения по соседним кварталам дворничиха вернулась в свой двор.
– Ой, Герман Андреич, низкий поклон вам. Не откажусь. Вроде и не холодно, а продрогла уже. Опять с балкона заприметили? Прекращайте курить, уважаемый. Лечиться теперь дорого, – подмигнула Зинаида, принимая одноразовый стаканчик из рук профессора.
– Так увидел, что ты идёшь… С кем мне теперь разговаривать? Фира дома сидит, вся в новостях, передачи свои смотрит, на улицу носа не высовывает. А я не могу в одиночестве. Устал.
– Что стряслось? – Зинаида, глядя на серое лицо профессора, не решилась отпить чай из его рук.
Герман Андреевич поставил термос на лавку, поправил шарф, протёр носовым платком очки.
– Я-то думал, Гриша просто писать не может. Думал, на службе занят. А сегодня позвонили, сказали – без вести пропал. На Артёмовском направлении. Так что один я остался. Совсем один, – произнёс старик, с трудом преодолевая ком, подкативший к горлу.
Зина только схватилась за голову и тихонько охнула. После смерти жены и дочери младший сын профессора Гриша был единственной его опорой и надеждой, его лучшим воспитанником. Каково же было удивление Зинаиды, когда она узнала, что белобрысый Гришка, который вырос у неё на глазах, оставил работу завуча в школе и ушёл добровольцем. Никогда она не спрашивала профессора, как там его малой. Боялась услышать плохое, но этот день всё-таки настал…
* * *
Саньку Ващенко из второго подъезда Зинаида всегда считала начинающим разбойником. Неуправляемый рыжий сорванец с детства дрался со всеми подряд, кто смел хоть что-нибудь произнести в его адрес про дедушку или лопату. Со временем буйство парня поутихло, сменилось тягой к гуманитарным наукам и трансформировалось в неожиданный для многих выбор профессии. Саня стал подрабатывать в местной газете журналистом и постепенно выкатился на приличный профессиональный уровень регионального масштаба. Когда город перешёл в ритм военной жизни, молодой журналист вместе с ним оделся в камуфляж и переквалифицировался из светского репортёра в военкора.
– Тёть Зин, как жизнь молодая? – прокричал ей издалека рыжий крепыш в берцах, как только закрыл свою старую «Ниву» двумя нажатиями на брелок. Машина, щедро расписанная из баллончиков в коричнево-зелёные цвета, жизнерадостно пикнула, и Санька, для приличия пнув ногой колесо, направился в сторону дворничихи.
– Ну что ты, разгильдяй, не заезжаешь? Извелась я совсем, – отчитала Зина Саньку.
– Виноват, тёть Зин, сам понимаю. Не успеваю ничего. Спать иногда некогда. Вот, гостинцев прихватил с собой. – Александр достал из пакета плитку чёрного шоколада и, не обращая внимания на громогласные протесты Зинаиды, положил её в широченный карман фартука.
– Что там твои тырнеты пишут? Когда покой у нас уже будет? Победим когда? Почему так неспешно? – Зина считала Саньку большим авторитетом в сфере новостей и политики, полностью ему доверяла и никогда не отпускала домой без краткой политинформации.
– Та я ж сейчас больше по фронту, – ответил Санька, почёсывая рыжую копну на чубе. – А там жизнь совсем другая и заботы другие. Вот, собираем на квадрокоптёры. Повезу сегодня подшефным.
– Квадро… чего? – прищурившись, переспросила Зина.
– Коптёры. Такие маленькие вертолётики. Раньше свадьбы снимать с ними было модно, а теперь вражеские позиции можно видеть.
– А-а-а… Так бы и сказал. Птички называются. Слыхала я.
– Ну, вы даёте, тёть Зин! – улыбнулся Саня. – У вас-то тут как? Как живёте? Что с водой?
– У нас всё как обычно. За летом осень, потом зима. Живы с божьей помощью. А с водой полегче, да. Теперь каждый день дают вечером. На три часа. Бывает, сбивается график, так что, ты там в ванну набери на всякий случай.
– Есть набрать! – Саня в шутку отдал честь и собрался идти.
– Погоди, Сань, дело есть.
Военкор почувствовал в её тоне какое-то напряжение.
– За Гришку Лазарева слышал? – спросила Зинаида.
Саня некоторое время стоял неподвижно, потупив взор, потом достал из нагрудного кармана пачку армянских сигарет, закурил, и только потом смог посмотреть Зине в глаза.
– Не только слышал… Я там был, когда это произошло.
Преодолев слабость в неожиданно ослабевших коленях и справившись с сердцебиением, Зина сверлила Саню пронзительным взглядом.
– И молчал пять месяцев?
Военкор выпустил тугую струю дыма себе под ноги.
– Да. Молчал. Мне нечего было сказать. Известно, что в блиндаж прилетело. Наши опоздали. Трупов шесть, а было их там восемь человек. Следы крови, волочения. Среди погибших Гриша не значится. Это и называется «пропал без вести». Что я мог сказать?
– Андреичу позвонили, сказали, что пропал. Серый ходит. Извёлся весь. Боюсь я за него.
Саня поставил пакет на лавку, взял Зинаиду за плечи и, уверенно глядя в глаза старушки, произнёс:
– Тёть Зин, давай так. Мне за Гриню напоминать лишний раз не стоит. С малолетства вместе. Я и молчал потому, что не знал ничего точно. Теперь знаю наверняка. Жив он.
Зина обхватила голову руками.
– Ой, божечки! Счастье-то какое! А где он? В госпитале?
– В плену.
Теперь Зинаида схватилась за сердце.
– Горе-то какое…
– Да погоди ты причитать, тёть Зин! – Саня, завидев на профессорском балконе огонёк его сигареты, приложил к губам палец. – Тихо!
– Привет, Санька! – Герман Андреевич помахал ему рукой с балкона.
– Здрасьте, дядя Герман! Как вы?
– Как обычно… – прозвучало сверху.
Зинаида понимающе кивнула и стала спиной к балкону, чтобы её голос было не слышно:
– Санёчек, миленький, прошу тебя… Очень прошу! Не говори профессору. Помрёт ведь с тоски дед.
– Вот я вас о том же хотел просить, тёть Зин. Там настолько всё сложно, что я даже не знаю, чем это закончится. Можно сказать, что там сама судьба распоряжается.
– Так, а Гриня-то всегда везучим был, это же факт?
– Факт. Похоже, ему опять повезло. Он в списках на обмен. Я лично видел. Люди по нескольку лет ждали раньше. И вот, чтобы ничего не сглазить, я вас прошу, тёть Зин…
– Чай, не дура совсем. Третий раз ещё скажи, – с обидой ответила женщина. – Что такое? У меня отличный слух и зрение, как у индейца. Ты видел когда-нибудь на мне очки?
Саня улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Вот то-то! Но ты меня в курсе держи.
– Договорились, – ответил Саня. – Герман Андреич, открывайте, с гостинцами иду! Шикарная тушёнка! Из моего личного сухпайка!..
* * *
Что это было точно – не понял никто. По иностранным буквам на обломках,
