Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Артемий Петрович вернулся к Левенвольде.
– Где вы были столь долго? – спросил он Волынского. – Я думал, вас уже растерзали.
– Гулял, граф… Вудки выпил! Паненочки варшавски – до чего ж милы! Черти, медом помазанные, – вот девки здешние каковы!
– Не подходите к окну, – велел Левенвольде. – Там стреляют…
Волынский выглянул на улицу. Вокруг германского посольства стоял громадный забор, с утра до вечера толпились поляки, дружно обстреливая посольство… Немцев выкуривали! За Варшавой, в местечке Вола, уже возводилась шопа – деревянный навес, под сенью которого Польша изберет хоть дьявола, только не немца…
– Пяста! – кричали на улицах.
А где же король?.. Где же он?..
* * *В коляску к королю запрыгнул мсье Дандело:
– Ваше величество, имею восемь тысяч луидоров и говорю на восьми языках… Хватит ли нам этого в далеком путешествии?
– Вполне достаточно, мсье Дандело, – отвечал Станислав Лещинский, одетый под лакея. – Итак, мы едем к престолу… Вы – мой господин, я – ваш слуга покорный. Помните об этом, мсье Дандело, ибо шпионы венские стерегут каждый мой шаг…
Колеса плыли в топкой грязи мелких немецких курфюршеств, где каждое перекрыто от другого шлагбаумами. Возле рогаток солдаты светили по ночам факелами, вглядываясь в проезжих; Дандело ехал под видом польского купца, Лещинский был его слугой исправным, и король проворно спрыгивал с козел, ворота харчевен отворяя.
От Страсбурга – уже верхом! – они поскакали в Мюнстер, а там сели в почтовый дилижанс, который довез их до Берлина: вот наступил момент опасный – проверка пасов. Но король Пруссии уже охладел к «Союзу орлов», и пасы путникам вернули без подозрения. Во Франкфурте-на-Одере их ждала коляска французского посла в Варшаве – маркиза Монти, а в ней – припасы для дороги.
Маркиз Монти объявил в Варшаве, что король Станислав Лещинский на эскадре кораблей приближается к Гданску (это он говорил о кавалере де Тианж). Следы были запутаны… Коляска быстро покатилась через земли славянские. Потекли родные холмы, покрытые буковыми лесами. На постоялых дворах, под увесистыми грабами, король пил деревенское пиво и слушал игру волынок. Отбросив в сторону парик, он клал румяный пухлый подбородок на кулак, и слезы текли из-под длинных, как у девицы, мохнатых ресниц. Слуха короля достигали разговоры поляков – старых ляхов. Не было, пожалуй, в Польше семейного очага, где бы не вспоминали по вечерам походы и славу былых времен. Легкомысленно забыты все тягости походов во славу Карла XII, и теперь имя Станислава Лещинского светилось в замках и хижинах, как звезда возрождения Польши – великой и самостийной… На последней станции перед Варшавой король Станислав разоблачил себя, сказав:
– Поляки! Посмотрите на меня внимательно… Неужели вы не узнали своего изгнанника-короля?
– Виват королю! Да здравствует природный! Пяст… Хотим поляка Польше, но только не германца! – кричали варшавяне.
Король въезжал в столицу с запада. А через восточные заставы покидали Варшаву недовольные, сбираясь в лагерь на правой стороне Вислы, и уже сколачивали конфедерацию. «Хотим Августа!» – доносилось оттуда, из Пражского предместья. Папа римский переслал примасу Польши особое послание, и Потоцкий набожно обнажил голову… Ватикан тоже требовал избрать Августа! Но ничто уже не изменит духа поляков…
– На коло! Под шопу! – раздавались призывы.
Резкий удар грома разорвал небо над Варшавой, хлынул проливной дождь. В грохочущих струях ливня промокли знамена староств, воеводств и поветов. За глубоким рвом открылось – все в пузырях дождя – поле рыцарского коло: хорунжа к хорунже, тесными рядами стояли всадники в жупанах, висли мокрые усы депутатов, высоко взлетали их шапки – под дождь, под гром, под молнии:
– Хотим Станислава!
Шпора к шпоре, сабля к сабле. Впереди хорунжей торчали малиновые значки региментов поветовых. Примасу подвели лошадь, и он вскочил в седло. Реял бархатный кунтуш на собольем меху, вилась за спиной примаса лисья мегерка… Взревели рога и трубы, когда он поскакал вдоль строя. Ряд за рядом проносился примас под дождем, осыпаемый рукоплесканиями варшавянок.
– За кого? – спрашивал каждого.
– Хотим Станислава! – и примас мчался дальше…
– За кого?
– За себя! – отвечал ему князь Сангушко.
– Так будь ты проклят! – И Сангушко поскакал прочь за Вислу.
– За кого?
– Польше – поляка!..
Восемь часов подряд, под бурным ливнем, затоплявшим рвы, примас объезжал коло, и ревели трубы под шопой, одобряя каждый возглас депутатов. Шестьдесят тысяч человек он объехал за день, вставая на стременах, чтобы разглядеть лица… Вот и конец. Перед примасом – последний депутат.
– За кого? – спросил он его.
И тут раздалось роковое:
– Вето!
Шестьдесят тысяч голосов обрушились в пропасть. Восемь часов под дождем – как собаке под хвост! Кто посмел сказать «вето»? Бедный шляхтич с Волыни Каминьский был против. А спросить его, пся быдло, почему против – никак нельзя (таков закон вольностей).
– Одумайся, безумец, – умолял его примас. – Иль ты за Вислу тоже хочешь? Один, совсем один, ты повергаешь в разоренье наше отечество, окруженное врагами, и воплем своим уничтожаешь всю силу голосов, поданных на этом коло нацией польской…
Шестьдесят тысяч человек жалобно кричали:
– Каминьский, не рушь коло!
Уговорили. Примас взмахнул рукой и бросил факел в шопу, чтобы она сгорела сразу. Три залпа возвестили миру об избранье Станислава Лещинского в короли. Хорунжи вздыбили коней, паля из пистолетов в небо. Из седел – то здесь, то там – падали с криком люди, убитые наповал шальными пулями (нечаянно).
Из церкви Иоанна король Лещинский отъехал во дворец. Шесть сенаторов несли над ним балдахин из красного бархата. Перед кортежем плыли знамена царств – Польского и Литовского, пронесли оранжево-черный штандарт Курляндского герцогства (вассала Речи Посполитой). Во дворце король настежь распахнул окно на Вислу. Дождь кончился. Распевали птицы. Алмазами сияли капли на листве. А там, за Вислой, стояли толпы противников Станислава.
– Хотим Августа Третьего… – расслышал король их клики.
Но по законам польским, голос протестующих был действителен лишь в том случае, если он раздался на месте коло прежнего. А там уже догорали остатки старой шопы, завтра ветер развеет пепел…
Это случилось 11 сентября 1733 года.
* * *– Меня отравили, – сказал под грохот пушек Левенвольде.
– Кто? – спросил его Волынский.
– Не знаю – кто, но верю, что поляки… Я еле двигаюсь. Не ешьте этот хлеб. Выплесните вино… Откуда стреляют?
Поляки выживали немцев и русских послов из Варшавы.
Пушки расстреливали ворота домов посольских. Курьеры не достигали цели: их перехватывали у застав, а шифры Остермана сейчас были разгаданы особой комиссией из евреев и армян варшавских.
– Боже, – стонал Левенвольде, – где же армия Ласси?
И вот наконец заржали кони на правом берегу Вислы, задымили костры, – это Ласси подвел русскую армию. Под Гроховом собрались поляки, недовольные избранием Станислава; паны ясновельможные стояли теперь за Августа, решив: коли корона не нам, так пускай уж Августу. Под прицелом пушек русской царицы был избран в короли курфюрст Саксонский – немец.
– Vivat Rex Augustus Tertius!..
За Станислава – шестьдесят тысяч голосов. За Августа – четыре тысячи (и те продажны, отягщены золотом, полученным от Густава Левенвольде). Было «бескрулевье», а теперь стало в Польше сразу два короля! И пушки Ласси развернулись от Праги на Варшаву… Отсюда, от разрушенного моста над Вислою, корона герцогов Курляндских воспарила над головой графа Бирена – любовника царицы всероссийской… Левенвольде встретился с Ласси:
– Здесь больше делать вам нечего. Станислав Лещинский – с примасом и сенатом – удрали в Гданск, где жители предложили им свою защиту под стенами крепости. Туда подходит и французский флот… Вам осталось самое малое: силой оружия внушить полякам смирение!
Ласси развернул русскую армию на Гданск – к морю…
Волынский ехал и дремал. Пробудясь, пил славную вудку. Заедал хмель черствыми кокурками, внутри которых запечены яйца. На плече своего господина отсыпался раб верный – калмык Кубанец. Было худо на душе. Не забылись (и не забудутся) сеймы и сеймики. Вот каково живут магнаты польские! И думал Волынский: «Нам бы эдак… Кричи, что хочешь. А у нас – шалишь: за крик тот языки отрезают…»
Над рекою выросли в тумане башни, виден уже и пологий гласис крепости… Тпрру! Приехали – вот он, Гданск. Петр Петрович Ласси показал на стены фортов, произнеся без улыбки:
– Они готовы драться… Сейчас раздастся первый выстрел!
На самом верху стены форта Гагельсберг стояла гордая полячка, держа в руке дымящийся фитиль. Ветер рвал ее тонкое платье, относил назад длинные волосы. Движеньем плавным приставила фитиль к затравке, и пушка рявкнула, а женщина исчезла в клубе дыма, потом в рассеянном дыму опять явилась пред Волынским – прекрасная богиня мужества и гордости.
- Нечистая сила. Том 1 - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Нечистая сила - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Князь-пират. Гроза Русского моря - Василий Седугин - Историческая проза
- Два портрета неизвестных - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Нос вождя - Юрий Григорьевич Лукин - Историческая проза / Юмористическая проза
- Тайный советник - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Фаворит. Книга вторая. Его Таврида. Том 4 - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Клиника доктора Захарьина - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Гусар на верблюде - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Фаворит. Том 1. Его императрица - Валентин Пикуль - Историческая проза