Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Неряха ты, Ступи, — сказал Гэри.
— И что с того? — ответил Ступи. — Кто-то должен быть и неряхой.
Мы с Гэри рассмеялись. Ступи заулыбался и мы увидели пятна шоколада у него на зубах.
Мне оставались две недели и таких, как Ступи, я терпеть не мог. Но я понял, что ничего плохого он не хотел. Он был дружески настроен, действительно желал стать хорошим пилотом, хотел, чтобы в войне победила Америка и вел вертолет в бой, не выказывая страха.
Проблема была в том, что он был ужасным пилотом (мы таких называем "профессиональный второй пилот"), страдал ожирением, был неряхой, был инфантилен и просто опасен.
В Дакто он разгрузил машину с сигнальными фальшфейерами, просто выкинув их из дверей. К несчастью, чеки фальшфейеров все еще были привязаны тросами к вертолету. В нормальной ситуации они таким образом воспламенялись автоматически, если их сбросить с высоты в две-три тысячи футов. Но Ступи разгрузил вертолет на земле — и его тут же поглотило гигантское облако белого дыма и ослепительных вспышек магния. Как ни странно, он не пострадал. А еще он славился тем, что не мог удержаться на своем месте в строю. Уже вскоре после прибытия к Искателям он получил прозвище "Улыбка смерти".
И ясное дело, когда батальон потребовал от Кольцевого послать лучшего пилота в Сайгон, на транспортировку важных персон, Кольцевой послал Ступи. Все должны были проголосовать за лучшего, которого туда пошлют. И на совещании Кольцевой объяснил нам простое правило: голосуем за Ступи.
— У нас уже дикая нехватка пилотов, а потому батальон получит то, что я могу себе позволить, — так сказал Кольцевой. — А позволить я себе могу Ступи Стоддарда. Вы, джентльмены, проголосуете за Ступи и мы вернемся к делу.
Когда мне впервые пришлось иметь дело с корейцами, на меня произвело впечатление их рвение. Когда мы проезжали мимо корейцев, охранявших мост, они вскакивали по стойке "смирно" с криком. Когда нас обстреляли из минометов, именно корейцы принесли в лагерь головы ВК и минометный ствол. С самой первой нашей встречи мне казалось, что лучше просто отдать им страну — если они сумеют ее взять. Думаю, сумели бы.
В Туйхоа мы поддерживали корейцев. Там, где мы брали припасы, пять-шесть корейских рейнджеров загрузили наш с Гэри вертолет боеприпасами и провиантом меньше, чем за минуту. Мало кто из них говорил по-английски, а потому к нам подбежал молоденький солдат и протянул листок бумаги с координатами. Потом отсалютовал и убежал. Нам надо было облететь все эти места; те, кто там был, знали, что делать.
В первом же районе, не успел вертолет приземлиться, как целая команда корейцев разгрузила свою долю груза за секунды. Они не сказали ни единого слова. На следующей посадке все повторилось. И на следующей. К одиннадцати утра мы развезли все. Если бы мы снабжали американцев, это заняло бы целый день.
Все корейские солдаты были отборными, отлично обученными добровольцами, настоящими профессионалами, подходившими к делу серьезно. Они работали под пристальными взглядами своих бывших учителей и хотели показать, чего стоят. И показывали.
Мы летали почти каждый день. Заданий было много и я не очень их помню. Я был занят. Гэри получил свои приказы на отбытие из Вьетнама, а я нет. Я посылал Пэйшнс письма, чтобы она связалась с Пентагоном и каждый день заходил в наш отдел кадров. Я считал, что армия действительно могла про меня забыть.
В один из редких выходных я взял парашютный купол (тот, что мы с Гэри стащили с верхушки дерева), отнес его на берег и растянул так, что получился круг нейлона на пятьдесят футов. Взяв полотенце, я улегся в центре купола, чтобы позагорать. Мне хотелось приобрести тропический вид для Пэйшнс. И вообще я старался вести здоровый образ жизни. Я даже вновь бросил курить, надеясь, что Бог будет тронут и решит сохранить мне жизнь.
Я услышал, как кто-то со стукам идет по доскам, которые вели к палаткам. Я лежал с закрытыми глазами; солнце поджаривало меня.
— Эй, Мейсон, что это ты делаешь?
Я открыл глаза:
— Загораю, сэр.
Кольцевой ухмыльнулся и сделал шаг по моему гигантскому пляжному покрывалу:
— У меня тут…
— Стой, — оборвал я его.
— Чего? — Кольцевой остановился и шагнул назад.
— Стой, говорю. Это мое пляжное покрывало. Люди не ходят по чужим покрывалам, — сказал я серьезно.
Сначала Кольцевой улыбнулся, но когда увидел, что я не шучу, выражение его лица стало озабоченным.
— Ты серьезно?
— Да.
Кольцевой, расстроившись, кивнул и пошел по доскам дальше.
Когда он ушел, я увидел, как взлетает вертолет техников, поднимая поврежденную лопасть, привязанную к крюку. Майор Стив Ричардс, старший техник, привязал лопасть к вертолету, чтобы выкинуть ее в море. На войне Ричардс не занимался ничем более опасным, чем проверки свежеотремонтированных машин. Когда лопасть привязали, он спросил, не хочет ли кто прокатиться. На борт запрыгнуло пять человек, в основном техники.
Как только машина взлетела, всем на земле стало ясно, что нести лопасть, висящую снизу, вертикально, нельзя. Когда Ричардс набрал скорость, лопасть дико заплясала. Сержант-техник побежал за вертолетом, крича:
— Майор Ричардс! Стойте! Стойте! Лопасть качается!
Я увидел, как на трехсотфутовой высоте лопасть порхает под вертолетом. Ричардс, конечно, не мог этого видеть. Не успел он долететь до воды, как лопасть взметнулась вверх, отбив часть рулевого винта. Ричардс взял на себя, пытаясь сбросить скорость, но толку в этом не было. Лопасть качнулась вперед, вновь взлетела вверх и врезалась в несущий винт. Поврежденный винт отлетел. Время, казалось, остановилось: я увидел, как машина клюнула носом, перевернулась и исчезла за какими-то палатками, рухнув на берег. Она упала, как кирпич. На какой-то миг наступила тишина, потом раздалось "ввух!". Расплющенный "Хьюи" заполыхал. Сначала пламя было оранжевым, от топлива, а потом стало ярко-белым, когда загорелся металл. В конструкции вертолетов куча магния.
Люди бросились к вертолету — только лишь чтобы шарахнуться назад от огня.
Майор Ричардс, его борттехник, стрелок и еще три техника сгорели. Я все лежал на своем драгоценном пляжном покрывале. Я плакал.
Этим вечером на колья, воткнутые в ряд, надели шесть пилотских шлемов. Капеллан провел службу.
Моим единственным утешением в аду ожидания был лишь мой напарник. Мы с Гэри всегда летали вместе. А когда нам оставалось пять дней, он отправился в Фанрань.
— Не волнуйся, Боб. Придут на тебя приказы.
— Знаю.
— Нет, правда, это какая-то мелкая хуйня. Тебе уже завтра или послезавтра Кольцевой скажет собираться. Серьезно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Большая Медведица - Олег Иконников - Биографии и Мемуары
- Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть II. Любовь - Беата Ардеева - Биографии и Мемуары
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Детство 45-53: а завтра будет счастье - Людмила Улицкая - Биографии и Мемуары
- Мы – дети войны (сборник) - Раиса Клеймёнова - Биографии и Мемуары
- Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965) - Айно Куусинен - Биографии и Мемуары
- «Расскажите мне о своей жизни» - Виктория Календарова - Биографии и Мемуары
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- Воспоминания - Альфред Тирпиц - Биографии и Мемуары
- Воспоминание о развитии моего ума и характера - Чарлз Дарвин - Биографии и Мемуары