Иосиф вышел. Не обращая внимания на больных, он прислонился лицом к прохладной, каменной стене. Только когда он почувствовал на плече руку Аарона, он повернулся: "Там скоро…все закончится. Почитай ей пока, пожалуйста".
Она лежала, уткнувшись лицом в худую руку. Аарон устроился у изголовья: "Я же не врач, мне нельзя ее трогать. Ерунда, — вдруг разозлился юноша, — человек умирает". Он взял сухие пальцы и улыбнулся: "Отдыхайте, милая, и слушайте".
— Ответит тебе Господь в день бедствия; охранит тебя имя Бога Яакова! Пошлет Он помощь тебе из святилища, и с Сиона поддержит тебя! — Аарон, на мгновение, прервался. Женщина, с трудом подняв голову, улыбалась — нежно, мимолетно.
Они вышли из приюта, когда над Иерусалимом уже склонялось солнце. "Надо женщин позвать, — наконец, сказал Иосиф, — пусть тело к похоронам подготовят. Только вот не хочется, конечно, к раву Судакову опять идти, — он поморщился.
— Да что ты, — Аарон вздохнул, — это же мицва, заповедь, нельзя отказывать еврею в похоронах. Положено все бросить, и заниматься только этим. Смотри, — он внезапно остановился, — вот уж не ожидал его тут увидеть.
Он шел к ним — высокий, широкоплечий, в темной одежде. Золотисто-рыжая, длинная борода играла в солнечном свете.
Степан остановился рядом. Смотря поверх их голов на здание приюта, он услышал голос Аарона: "Рав Судаков, Ева Горовиц умерла сегодня. Надо позаботиться о ее похоронах".
Он вспомнил ее ласковые губы, ее шепот, ее руки, что обнимали его — там, в маленькой комнате, где за окном лил нескончаемый дождь. Откашлявшись, он ответил: "Я все устрою, господин Горовиц, не волнуйтесь. Спасибо, что заботитесь об этих несчастных. А? — Степан оборвал себя, увидев темные глаза Иосифа.
— Что, рав Судаков? — спросил врач.
— Ничего, ничего, — Степан махнул рукой. "Я позову женщин из похоронного общества". Он повернулся и быстро пошел вверх, к Дамасским воротам.
— Может, надо было ему сказать, насчет мальчика? — неуверенно спросил Аарон, глядя вслед раввину.
Иосиф потер свою бороду.
— А зачем? — он пожал плечами. "И так понятно, что никому, кроме нас, он не нужен. Значит, завтра и похороны уже, надо сходить".
— Да — отозвался Аарон, и они направились к городским стенам.
В маленькой церкви пахло воском. Женщина — низенькая, полная, — набожно перекрестилась. Священник ласково сказал: "Вы все правильно сделали, милая. Дитя должно войти в ограду святой церкви и обрести спасение".
Женщина покосилась на ребенка, что спокойно спал у нее на руках, и робко проговорила: "Только, святой отец, этот врач, еврей, что мне мальчика принес, сказал, что через год заберут дитя, как я его отлучу".
— Этот ребенок теперь принадлежит Иисусу, — спокойно ответил священник, подводя женщину к купели. "Вы мне его отдадите, следующим летом, и мы все устроим. Церковь не оставляет сирот, милая, он будет под нашей защитой".
Женщина развернула пеленки. Мальчик сонно потянулся.
— Рыженький, — ласково подумал францисканец. "Как этот бедный святой отец, что в урагане погиб, я же хоронил его. Пьетро Корвино его звали. Как раз Святой Петр в веригах, уже на следующей неделе. Хорошее имя — Пьетро. А фамилию можно по тому священнику покойному дать, я напишу в письме, что мы в Рим пошлем, вместе с ребенком".
— Вот так, милый мой, — пробормотала женщина, вытирая слезы. "Сейчас окрестим тебя, и ты будешь спасен".
Мальчик открыл серо-зеленые, большие глаза. Почувствовав воду, что лилась ему на голову, он широко улыбнулся.
— Ego te baptizo in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, — священник увидел, как мальчик протянул ручку к распятию. Растрогавшись, он погладил влажные, рыжие кудряшки: "Добро пожаловать домой, маленький Пьетро".
Степан оглянулся на мужчин, что спускались с Масличной горы к городу: "Хоть миньян собрали для похорон, и то хорошо". Он, было, хотел пройти к могиле тестя, но застыл, глядя на свежий холмик легкой, сухой земли. "Ева, — сказал он, и, посмотрев вокруг, опустился на колени. "Ева… Господи, прости меня, но я больше не могу, не могу".
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он заплакал, вытирая ладонью слезы, вспоминая запах свежести, вспоминая музыку, что звучала там, где плескалось море, там, где кричали чайки за окном. Степан почувствовал на лице капли чистого, сильного, осеннего дождя, и шепнув: "Вот и все, — поднялся.
У ограды кладбища он вымыл руки: "Всякая плоть — трава, и вся красота ее — как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа".
В последний раз, посмотрев на уходящие вдаль ряды серых камней, он пошел по пыльной, жаркой дороге вниз — к себе домой.
Пролог
Апрель 1780, Бостон
Деревянная лестница была приставлена к стене постоялого двора. Натаниэль, ловко орудуя кистью, крикнул: "Ну как?"
— Отлично, — отозвалась жена, что стояла с плетеной корзинкой, полной яиц. Ее кудрявые волосы шевелил свежий ветер с моря. Салли приставила ладонь к глазам и полюбовалась золочеными буквами: "Freeman’s Arms".
На чистом, выметенном дворе было тихо, только с задов дома доносилось квохтанье кур. Крепкое, двухэтажное здание стояло на южной дороге, среди полей и садов. Узкая тропинка спускалась с обрыва холма к бесконечному, блестящему под солнцем, океану.
— Шесть комнат, — подумала Салли, — таверна и отдельный зал, для джентльменов. Господи, как нам миссис Марту благодарить. Вроде за два года и привели все в порядок, потихоньку. Теперь Нат из армии ушел, все легче будет.
Муж, все еще в испачканном красками холщовом фартуке, внезапно оказался рядом. Нат прижал жену к себе: "Я бы, миссис Фримен, проверил — крепкие ли у нас кровати?"
— Каждую ночь проверяешь, — томно сказала Салли. Она покраснела: "Или это ты в армии так соскучился?"
— А как же, — рука Ната зашарила по пуговицам ее простого, шерстяного платья. Дверь таверны заскрипела. На крыльце появилась маленькая, пухленькая девочка. Засунув пальчик в рот, она с опаской посмотрела на ступени и жалобно позвала: "Папа!"
— Вечером, — пообещал Нат, успев поцеловать жену куда-то за ухо. Он снял дочь с крыльца. Посадив ребенка себе на плечо, Нат рассмеялся: "Соскучилась, счастье мое? Сейчас мама обед накроет, а мы с тобой к морю прогуляемся, хочешь?"
— Ага! — радостно согласилась маленькая Марта. Салли, улыбнулась, проходя в таверну: "Не оторвать ее от отца. Конечно, первый год-то ее он в армии был, приезжал пару раз, и все. Теперь уж все вместе заживем, — она остановилась на блистающей чистотой кухне, и поставила корзинку с яйцами на стол.
Со двора донесся стук копыт и радостный голос Ната: "Капитан Вулф!"
Салли выглянула в окно: "Как раз к обеду, Дэниел!"
— А что, Дэниел, — Нат разлил вино, — в погреба будешь спускаться, как обещал?
Мужчина рассмеялся и покачал на коленях задремавшую дочку Фрименов. "Хорошенькая какая, — как всегда, подумал Дэниел, глядя на мелкие, черные кудряшки Марты, и ее нежную, смуглую кожу. "А у тебя, когда дети будет, а, Дэниел? — вздохнул он. Оборвав себя, мужчина ответил: "Я уже и так вижу, Нат, что все в порядке".
— На этой неделе объявление в газете выходит, — сказала Салли, забирая у Дэниела дочку. "Пока, тут, в бостонской".
— Я еще договорился с издателями газет в Нью-Гемпшире и Коннектикуте, когда в Филадельфии был. Они тоже объявление поставят, так что ждите и оттуда гостей, — Дэниел принял от Ната тарелку с олениной.
— Сейчас уложу Марту и вернусь, — сказала Салли, выходя, — на десерт пирог тыквенный.
Нат проводил жену глазами: "Ну что там, в Спрингфилде? Видел мою матушку?"
