Мальчик, придавленный огромной мёртвой горой, кричал, ревел, смеялся, хрипел, метался, размахивая не прижатыми конечностями. Ему вдруг стало душно, воздух отказывался проникать в легкие, и оставалось, только беззвучно открывать/ закрывать рот, пытаясь нормализовать газообмен между организмом и окружающей средой. Голова поплыла, зрение помутнело, сознание начало медленно проваливаться.

Последний рывок.

Отчаянный рывок.

Удачный рывок.

Павлик смог выбраться наполовину. Ободрённые успехом, вернулись силы. Сопротивление пошло по второму кругу. Сантиметр за сантиметром, цепляясь за всё, что попадалось в радиусе мечущихся рук, рвя на себе одежду, он всё же смог извлечь своё маленькое тельце из-под другого, тоже родного, но при этом уже чужого.

Вскочив, сын, в состоянии аффекта, понёсся к своей постели и спасительному одеялу. Забежав в дом, он поскользнулся на натёртом мылом полу, упал, больно ударившись подбородком об стоявшую тут не к месту табуретку, разбил губу, прикусил язык, поднялся и, не замечая текущую изо рта кровь, прыгнул на кровать, накрывшись всем, чем смог на ней найти.

Тело Марины, осталось лежать в незакрытой бане.

В бедре, как показалось Марине, начал скапливаться гной. Привыкшая в детстве давить все свои фурункулы, не давая им созревать, она и тут решила воспользоваться этим не хитрым способом. Аккуратно надрезала бритвой, центр предполагаемого скопления тканевого детрита и тихонько нажала по краям новообразованного отверстия.

Ничего.

Наверно стержень ещё не достаточно сформировался, или же пока находится глубоко.

Эх, что бы мы делали без народной медицины?

Марина растрепала бутон камыша (заготовленного для таких случаев еще прошлым летом), перемешала со сметаной, наложила получившуюся массу на рану, перевязала, успокоилась – время поможет.

Время помогло.

Но не ей, а гангрене, активно прогрессирующей в её бедре. Пока, самоцелительница разрезала, подготавливала, накладывала, то умудрилась занести инфекцию, и теперь «сухая» перешла во «влажную». А это уже повод для паники, причём достаточно таки серьёзный.

И пошли закупорки сосудов. И из чёрного пятно стало сине-фиолетовое. И при нажиме стал слышен подозрительно неприятный хрустящий звук, гоняющий по ткани сероводород. И пораженная часть тела стала разбухать. И самое главное, это противный гнилостный запах, который другим был бы почти не заметен, но ей, закупоривавший, до тошноты, ноздри, преследующий весь день и снящийся даже ночью.

Она ясно поняла, что умирает.

Без ампутации тут не обойтись, но кто её сделает, в этой отдалённой деревушке, где из разумных живых, только двое. Осталось надеяться на возвращение пропавшего третьего – он сможет отвезти в больницу, а там врачи… квалифицированные врачи, не народные.

С каждым днём состояние ухудшалось. Ей стало тяжело ходить, всё больше времени проводила в кровати, потея под тремя одеялами, в надежде, что прогревание хоть чуть-чуть поможет затормозить расползающуюся по ноге синеву.

Павлик, что сказать Павлику? Как его подготовить? Ведь скоро он останется один – сама она не в состоянии отвезти сына к людям, муж неизвестно когда вернётся, да и вернётся ли? Надо научить его как жить, без помощи старших, тогда он легко продержится достаточное количество времени, до того как кто-нибудь, по какой-либо причине, появится в Егре.

Мозг Марины, и без того в последнее дни плохо соображавший, выработал, рассадил и культивировал в себе идею-фикс, заключающуюся в том, что кроме быстрого курса обучения взрослению сына, она его должна откормить, чтобы жировых запасов хватило надолго.

И понеслось.

День мальчугана начинался с плотного завтрака, который он сам же себе, под руководством матери, готовил. Далее действия с козами и курицами. И вновь еда. Затем тщательная уборка в неуспевающем загрязнится доме. Потом опять на кухню. Следующее по списку – умственное развитие, разучивание стихов, математика, биология, каллиграфия, орфография и т. п. И так до самого вечера, несчётное количество вариаций по совершенствованию своего отпрыска вперемешку с огромным количеством поглощаемой пищи.

Павлик не сопротивлялся.

Он не знал, но чувствовал, что надо ценить, надо ловить все эти секунды, минуты, часы, дни, проведённые с матерью, что это может прекратиться, пропасть, исчезнуть, раствориться… Хотя, если бы у него, в тот момент, спросили о значении всего происходящего, то наверняка он бы растерялся и ответил полностью противоположное.

Когда мама засыпала, с каждым разом всё чаще и на дольше, сын брал карандаш с листочком, садился напротив и начинал рисовать. В первый раз, во второй, в десятый, объект был только один – та, которая лежала перед ним, на советской кровати, накрытая тремя одеялами, насквозь мокрыми от пота, постоянно ворочающаяся на спине, иногда кричащая во сне, но при этом такая любимая, родная, незаменимая…

Чистые листы давно закончились, так что маленький художник оставлял графитовые следы, прямо на чернильных буквах, которые месяц назад аккуратно выводили «Жизнь давшая» и «Жизнь принявший».

Смертельно больная натурщица и тот, кто сохраняет её последние мгновения.

Словно Рембрандт и Саския.

Разница лишь в типе болезни одной, и гениальности другого. Да и Амстердам тысяча шестьсот сорок первого года малость отличался от Егры две тысячи одиннадцатого.

Марина умерла. Ночью, тихо и в беспамятстве.

Смертельно больная натурщица и тот, кто сохраняет её последние мгновения.

Словно Рембрандт и Саския.

Ночь.

Павлик очнулся.

Он так и сидел на кровати, закрывшись одеялом, в состоянии анабиоза, с засохшей кровью на подбородке и высохшими, размазанными, солёными следами по щекам. Так мерно и умиротворённо, его семилетнее сердце не билось никогда в жизни.

Тишина.

В животе заурчало. Громким раскатом, звук прокатился по почти безлюдному дому. Надо поесть. Но там ведь мама, одна, брошенная, с открытой дверью, почти как на улице.

Ей точно не понравится, если сын придёт голодным.

Павлик доел холодные остатки вчера приготовленного супа, вымыл за собой кастрюлю, тарелку и ложку, протёр со стола.

Обычно, когда на трапезу было больше времени, он любил есть не сразу, как только наливается горячая жидкость, а подождать, пока немного поостынет и на поверхности появятся жировые кружочки. Затем, он ложкой подгонял один к другому, и когда края встречались, ей же, перерубал точку соприкосновения, объединяя два, в единое целое. Далее присоединял ещё один, затем ещё, ещё и ещё, словно великий полководец Древнего Мира нападал на соседние поселения, захватывая, порабощая и создавая большую, великую и могучую Империю. Но ничто не вечно и когда объектов для пленения больше не оставалось, всевышним принималось решение, о уничтожении им созданного. Инструментом апокалипсиса являлись хлебные куски, летящие с неба, разрушающие всё на своём пути и трансформирующие эпоху супа, в эпоху каши (хотя это зависело от количества карающего материала).

Кстати о каше – процесс поглощения данной субстанции тоже являлся своеобразным ритуалом. Для начала, она ровнялась ложкой и приобретала почти идеально гладкую поверхность. Потом, этим же алюминиевым предметом, чёткой линией разделялась надвое, затем на четыре части, на восемь и на шестнадцать. Лишь только после этого отправлялась в рот, и то, в строго определённом порядке, благодаря которому на тарелке оставались красивые узоры из пока ещё недоеденного.

«Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и ещё сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлёпнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать»[12]

Павлик вышел из дома, неся с собой одеяло, подушку, молоток и гвозди.

Луна на небе прибывала в восьмой фазе, поэтому отраженный ею солнечный свет лишь чуть-чуть обрисовывал контуры предметов, оставляя самое главное скрытым в темноте. Так что, пока глаза не привыкли, пришлось идти интуитивно и, по памяти, вспоминая повороты.

Ворота, из двенадцати досок, так и стояли открытыми. Миновав их, сын направился к месту, где оставил свою мать. Баня, двери, тележка, мама, шуршание, писк.

Шуршание и писк?!

Он бросился на место звука, отодвинул тележку и застал двух крыс, которые, совершенно его не смутившись, продолжали грызть левую ногу Марины. Павлик, не задумавшись, тут же швырнул в них первое, что попалось под руку, а если точнее, то, что в ней находилось – молоток.

Промахнулся.

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 42

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Седьмое лето - Евгений Пузыревский бесплатно.

Похожие на Седьмое лето - Евгений Пузыревский книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
Он, Она и интернет - Валерий Рыжков - Современная проза
Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
Жизнь прекрасна, братец мой - Назым Хикмет - Современная проза
Весна варваров - Йонас Люшер - Современная проза
Гроб Хрустальный. Версия 2. 0 - Сергей Кузнецов - Современная проза
Голем, русская версия - Андрей Левкин - Современная проза
Повторение судьбы - Януш Вишневский - Современная проза

Оставить комментарий