Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это будет слон!— говорю я.
Ты тащишь осколок кирпича и кричишь:
— Живаф!
В соседних клетках размещаются олень, павлин, попугай, лев, тигр, лисичка, бегемот, крокодил, зайчик. Ты уже многих зверей знаешь— и не только по названиям. А вот простой лягушки никогда не видела...
И еще одного “зверя” ты ни разу не видела, хотя второе лето живешь за городом: свинью.
Коров, лошадей, козочек, уток, гусей— этих сколько угодно, а вот простой хрюшки нигде в окрестностях нет. Дело дошло до того, что я уж объявление хотел вешать у вокзала:
“Требуется за небольшую плату свинья с поросятами. Ненадолго. Только посмотреть”.
15.9.58.
Все-таки ты, Маша, плохо и мало разговариваешь. Слов знаешь много, а связывать их даже в коротенькие фразы ленишься. Или ты у нас неспособная?
На каждом шагу надо тебе подсказывать, надо тормошить тебя, тянуть за язык.
Схватишь меня, бывает, за руку:
— Пойдем!
Я отлично знаю, куда ты стремишься, но все-таки спрашиваю:
— Куда это пойдем?
Кивок в сторону моей комнаты:
— Туда!
— Ко мне?
Киваешь головой: дескать, да.
— Скажи: “к тебе”.
— К тебе.
Вот так и тянешь тебя за язык и вытягиваешь, как фокусник вытягивает изо рта ленту, каждое местоимение и каждое существительное.
* * *
Перед сном ты опять играла у меня в комнате. Кормила кукол. На этот раз обед появлялся не из воздуха, а мы его варили. Толстая книга превратилась в плиту, на ней стоял керогаз и так далее.
Между прочим, сегодня я впервые заметил, что ты “играешь”, то есть актерствуешь, входишь в роль.
На “керогазе” (роль этого предмета играла у нас нижняя половина матрешки) стояла кастрюля с супом (крышка от витаминной коробки). Я спросил:
— Не погас?
И ты, не отвечая, деловито поколдовала пальчиками, “подвернула фитиль”— тем движением, которое много раз наблюдала на кухне— у мамы и бабушки.
22.9.58.
Ох, Маша, Маша! Опять виноват перед тобой. Оглянуться не успели неделя прошла. Впрочем, у папки есть оправдание— работал с утра до вечера (или— точнее— с вечера до утра). Кое-что он записывал, но не в дневник, а так, куда попало, на клочках разных. Перепишу эти записи сюда.
Но раньше расскажу, хотя бы вкратце, о событиях этой недели.
Вчера мы ходили с тобой в лес. И не в тот паршивый лесок, куда ходим обычно, а подальше, в сторону моря. Там хорошо, тихо, темно, растут елки, каких ты в Разливе не видела. Попав в этот дремучий лес, ты даже немножко испугалась, стала хватать меня за штанину и хныкать:
— Боисся! Боисся!
Опасения твои не были напрасными. Волки и медведи на нас не напали, но зато налетели комары, от которых ты уже столько натерпелась в июне и в августе... Тебя здорово искусали. На обратном пути ты не переставая чесалась и жаловалась:
— Бойно!..
Какой-то подлец комар умудрился укусить тебя в правый глаз. Верхнее веко опухло. Мы заспешили домой.
Но зато мы нашли три гриба: две сыроежки и горькушку.
А главное, нам посчастливилось— увидели наконец живую лягушку!
Ее поймали в канаве какие-то мальчики. Услышав, как они кричат “лягуха! лягуха!”, я прибавил шагу и еще издали стал просить их:
— Ребята, не отпускайте ее! Покажите девочке!..
Лягушка была, правда, совсем маленькая, полудохлая, но все-таки еще успела попрыгать, прежде чем эти маленькие разбойники унесли ее.
* * *
До сих пор большую часть ночи ты спишь на маминой постели. К этому тебя приучили зимой, когда ты хворала и дома у нас было очень холодно.
Решили, что сразу же по возвращении в город каждый будет спать в своей кровати. И мама тебя к этому уже подготавливает. Но и ты, как я понимаю, тоже готовишься к бою.
На днях между тобой и мамой произошел такой разговор.
Мама, укладывая тебя спать, говорит тебе:
— Маленькие дети должны спать в маленьких кроватках.
— Маша большая,— отвечаешь ты.
— Большая? А разве большие дети когда-нибудь пи-пи в штанишки делают?
— Маша маленькая,— говоришь ты, и выясняется, что наша дочь за словом в карман не лезет.
3.10.58. Ленинград.
26-го мы перебрались в наше ленинградское гнездо. И ты очень быстро вошла в городскую колею.
Ты ходишь по квартире, останавливаешься перед закрытым на ключ шкафом, показываешь пальчиком и говоришь:
— Бурятина!
Совершенно верно: в этом шкафу, за этой дверкой, лежит в полусогнутом состоянии, правда, не Буратино, а Петрушка... Ты его не видела пять месяцев, ты забыла его имя, но образ его в твоей памяти хранится. И ты смотришь на меня снизу вверх и очень мило спрашиваешь:
— Помнишь?
Впрочем, это, пожалуй, не вопрос. “Помнишь”— это значит “помню”, как “боисся” значит— “боюсь”.
Это “помнишь” слышится теперь довольно часто.
Увидела простынку, приколотую кнопками к стене над папиной постелью:
— О! Кино! Кино! Помнишь?!!
Совершенно верно, простынка эта заменяла экран, когда я показывал тебе диафильмы.
В овладении фразовой речью ты делаешь успехи.
На днях пришла с прогулки и сообщила мне:
— Маша кушала кефир в садике.
В садик тебе принесла кефир бабушка. Я знаю это и все-таки спрашиваю:
— А кто тебе принес в садик кефир?
Задумалась. Глазенки забегали. Наконец “сообразила” и говоришь:
— Койовка?!
...А на днях ты нас насмешила и огорчила. Чем? Написал я сейчас: “своей хитростью”,— и зачеркнул. Какая же это хитрость? Это не хитрость, это называется по-другому.
Воспользовавшись тем, что никого не было в столовой, ты открыла буфет и стибрила конфету-тянучку. После чего сразу же села за свой маленький обеденный столик, ручки положила, как благонравная девочка, на край стола, и— лопаешь себе краденую тянучку. Бабушка входит и— ах! А ты с безмятежным видом жуешь конфетину: дескать, что вам от меня надо? Ем как полагается: сижу за столом, локтей на столе не держу...
Все-таки тебе влетело, голубчик!..
* * *
Все чаще и чаще слышится твое требовательное и настойчивое:
— Сама! Сама!
Все тебе хочется делать самой: и с лестницы спуститься, и кнопку в лифте нажать, и котлетку съесть, и лицо полотенцем вытереть...
1.11.58.
Мама сегодня занималась чем-то на кухне. Прибегает Маша:
— Мамочка! Мамочка! Лёлечка повесилась!
У мамы сердце захолонуло. Что такое? Какая Лёлечка?
Бежит в столовую и видит: с больших медицинских весов сдернуто покрывало, на чашке весов сидит Машкина кукла Леля, а Машка стоит тут же и передвигает на рычаге разновес.
Я хвораю, не видел этого. Позже мама— в присутствии Машки— рассказывала мне эту историю. Из педагогических соображений я Машку побранил, потом спрашиваю:
— Сколько же весит твоя Лёлечка?
Сдвинула бровки, подумала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Воспитание православного государя в Доме Романовых - Марина Евтушенко - Биографии и Мемуары
- Дневник для отдохновения - Анна Керн - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история
- Мои путевые записи - Анджелина Джоли - Биографии и Мемуары
- Мой XX век: счастье быть самим собой - Виктор Петелин - Биографии и Мемуары
- Дневник заключенного. Письма - Феликс Эдмундович Дзержинский - Биографии и Мемуары
- Александр Грин - Алексей Варламов - Биографии и Мемуары
- Воспитание Генри Адамса - Генри Адамс - Биографии и Мемуары