Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дергайся, Эд? Я улыбнулся.
Полночи я прокручивал в голове эти слова, которые слышал у грота. Детально восстанавливал зловещие стуки и бормотанье в трубке.
Я пометил себе: пусть Фил выяснит у специалистов по безопасности, можно ли отследить входящий звонок со скрытого номера. Если да, когда ждать результата?
Во Флоренции свой номер я дал только Сам Меткаф (кроме Бейли). Не знаю, есть ли тут какая связь, — звонить могли откуда угодно, — но теперь ясно, почему — Сам струхнула и просила больше с ней не общаться: она опасалась, что за кем-то из нас следят.
«Не дергайся, Эд». Что это было: сиплое «Эд» или вопросительное междометие? «Не дергайся, э?» Я сказал, что человек ошибся номером. Что бы ни прозвучало в конце фразы, я уверен: звонили именно мне.
Я откинулся на сиденье, закурил «голуаз» без фильтра и сделал громче радио — Боб Марли, «Одна любовь».[28] Глядя на блестевшие под дождем улицы возле «Олимпии»,[29] я думал о Джелли, которая плавилась в душном вашингтонском зное. Музыка не смягчала разительный контраст. Я понял, что хочу быть рядом с ней.
Не дергайся, Эд… Просто совпадение.
12
Перегнувшись через парапет моста, Сам нацелила камеру на радужный след, оставленный речным трамвайчиком. Хотелось запечатлеть, как в воде колышется лимонное небо и, постепенно растворяясь в тени, дрожат фасады особняков, выстроившихся по берегам канала. Да уж, надо быть Тернером,[30] чтобы уловить оттенки света, изломанные рябью отражения… весь не подвластный времени облик Венеции.
На причале возникла фигура под черной шалью, снабдив картинку необходимой четкой деталью. Помешкав, Сам успела сделать снимок, прежде чем объектив перекрыла очередная орда туристов.
Через минуту причал уже был пуст, из воды ушел свет… Ладно, черт с ним. Надо сваливать, пока кто-нибудь не спросил, как пройти к площади Сан-Марко или из какого она штата. Прелесть цифровой камеры в том, что снимок всегда можно отредактировать, убрав лишнее.
Пройдя по мосту, Сам пересекла маленькую тенистую площадь и нырнула в церковь — с виду обычный дом с заставленными окнами. Внутри пахло камнем, было сумеречно и восхитительно прохладно. Сам плюхнулась на пустую скамью перед запрестольным образом — безвкусным «Вознесением» якобы кисти Веронезе;[31] творение имело подсветку, которая требовала кормежки монетами.
Хотелось просто передохнуть.
Она квартировала на острове Бурано, что в пятидесяти минутах катером от центра Венеции, — морока, если вдруг забудешь кредитку или надумаешь (вот как сегодня) заскочить в номер, чтобы принять душ и переодеться. Нет, жаловаться грех: укромный островок смахивал на пустынь, окно комнаты выходило на лагуну; скромную гостиницу Альберто Зулиана, расположившуюся в ряду рыбацких домишек, пестрых, точно конфетные фантики, рекомендовал Джимми.
Вчера Сам ему звонила — сообщить, что добралась благополучно. Утром набрала снова. Сукин сын не отвечал, что раздражало, — хоть бы поблагодарил за платье, — но было вполне в его духе. Иногда Джимми отсиживался у себя во Фьезоле, надолго «пропадал из эфира». Кажется, он говорил, что за выходные должен прочесть кучу сценариев.
Сам взглянула на часы: начало восьмого — полно времени, чтобы добраться до ресторана.
В отличие от Джимми, венецианского завсегдатая, она плохо знала город. Два прошедших дня Сам осматривала достопримечательности, открывая для себя мерцающее великолепие дворцов и каналов, что помогало отвлечься от дурных мыслей. Оживленная соленым воздухом и ярким чистым светом Адриатики, она почти успокоилась.
Флорентийские события — жуткий телефонный звонок и подозрение о чужом визите, вызвавшее чуть ли не истерику, — казались далекими и нереальными, точно сон, который уже и не вспомнишь. Пусть неприятный, но этот эпизод позволил закрыть дверь в прошлое. Зуд оглянуться исчезал.
Вчерашняя случайная встреча укрепила пока еще хрупкое ощущение безопасности. На камерном концерте в церкви Сан-Бартоломео ее соседями оказались супруги из Принстона, которые, как выяснилось, знали ее родителей. Балф и Ферн Риверс «освежали впечатление о Европе» и, узнав, что Сам направляется в Париж, настояли, чтобы до Вены она ехала вместе с ними. Их общество казалось одуряюще скучным, а кобелиный блеск в глазах Балфа сулил неприятности, но Сам оценила всю выгодность предложения и тотчас согласилась.
Нынче предстоял обед с супругами и их итальянскими приятелями.
Сам сняла очки и краем шелковой блузки протерла линзы. Символически пригнув голову, она медленно двинулась по проходу, все еще полируя стекла. На задних рядах, которые уже заполнялись к вечерней службе, она заметила женщину в черной шали, напомнившую фигуру на причале.
Подойдя ближе, Сам надела очки: женщина оказалась молоденькой девушкой, бледной, болезненного вида. Рядом с ней на скамье лежал пустой черный рюкзак, который близорукая Сам приняла за шаль.
В путанице извилистых проулков и обветшалых площадей за дворцами Большого канала заблудиться легко. Сам настроила МРЗ-плеер на местную рок-станцию и петляла по лабиринту улиц, доверившись путеводному инстинкту. Вокруг было довольно людно, заплутать она не боялась. Если идти спиной к заходящему солнцу, рассчитала она, с курса не собьешься.
Таверна располагалась возле северных причалов района Каннареджио, неподалеку от площади Кампо-Мори. Перед выходом из гостиницы Сам сверилась с картой, но, торопясь на катер, забыла ее в номере.
По мере того как она забредала в недра района, огромный белый купол церкви Санта-Мария-делла-Салюте все реже мелькал над крышами и наконец перестал служить ориентиром. Сам спросила дорогу у элегантной пары, и мужчина, улыбнувшись, сделал шинкующий жест ладошкой:
— Avanti dritto, sempre dritto.
Уже через квартал «все время прямо» допускало толкования.
Сам дернулась позвонить в ресторан, но его название и телефон были записаны на обороте карты.
Насчет прогулок по Венеции у Джимми имелась собственная теория. «Не важно, какую дорогу ты выбираешь, — щебетал он в такси. — В Венеции волшебство на каждом шагу. Не тревожься о том, как добраться к цели. Она сама тебя найдет».
Ну да. Вот прямо сейчас.
Перейдя через еще один мост, она вышла на мощеную «в елочку» площадь, отметив барочную церковь семнадцатого века и угловую аптеку. От площади уходили две калле.[32] Сам выбрала ту, что выглядела менее пустынной.
По радио «Фу файтерс» исполняли «Всю мою жизнь».[33]
Это была одна из любимых песен Софи. Вчера от ее отца пришла эсэмэска с просьбой позвонить. Скрепя сердце Сам ее удалила. Теперь им общаться никак нельзя.
Одно все еще беспокоило: как Страж узнал о контактах с Эдом Листером и условленной встрече? Видимо, он как-то перехватывал электронные письма или (если жил во Флоренции) отслеживал звонки по мобильному.
Сам была в сандалиях от Прада,[34] белых капри и золотистой шелковой блузке, завязанной на животе. Во Флоренции она старалась не привлекать внимания, но сейчас не возражала, чтобы один-два мужика свернули себе шеи, ибо давно не была так довольна своим видом. Вот только немного взмокла.
Одолев половину улочки, впереди Сам увидела мерцающий канал, которого, по ее расчетам, здесь быть не могло. После очередного изгиба калле внезапно закончилась террасой с облезлыми классическими колоннами, откуда открывался восхитительный вид на острова лагуны. Ощущение, будто вышла на сцену под взгляды тысячи глаз. Слегка ошалевшая, Сам выдернула наушники, дабы воспринять безмятежный пейзаж. Где-то плакал ребенок.
Глядя на длинную кромку моря и неба, сочившуюся светом недавно севшего солнца, Сам размышляла, верным ли было ее решение покинуть Италию. Она привыкла жить в окружении красоты. Перспектива жизни в Питсбурге и работы смотрителем тамошнего музея вызывала дрожь. Сам потерла лоб.
Мать чуть с ума не сошла от радости, что наконец-то доченька возвращается домой.
Сам закрыла глаза, прошептав: «Ох, Федерико…». Вот что было домом.
В квартире на задах пьяцца Антинори он проторчал около часа и лишь тогда открыл холодильник, надеясь отыскать холодное пивко и чего-нибудь пожевать.
Работа заняла всего пять минут. В спальне он снял со стены маленькую картину в эбеновой рамке, которую обернул газетой и спрятал в пластиковую продуктовую сумку. А ведь старый пердун говорил, что вешать картину над кроватью — плохой фэн-шуй.
Там было и другое барахло — часы, золотые запонки и симпатичный марокканский кинжал, но Гвидо приказал ничего не трогать.
Дом он знал достаточно хорошо, свет зажигать не требовалось. Он сидел в потемках и мечтал о новой жизни, маячившей впереди.
Еще две недели назад он работал официантом в ресторане возле Санта-Кроче, где его высмотрел владелец этой квартиры, англичанин по имени Дэниел. Он обслуживал здесь две вечеринки, и после второй хозяин предложил остаться на ночь. За услуги он получил триста евро; пока старикан дрых, он сделал слепок ключей от входной двери.
- Шторм - Борис Старлинг - Маньяки
- Живописец смерти - Джонатан Сантлоуфер - Маньяки
- Одержимый - Рид Рик Р. - Маньяки
- Красные части. Автобиография одного суда - Мэгги Нельсон - Биографии и Мемуары / Маньяки / Юриспруденция
- Ярость - Карин Слотер - Маньяки
- Несчастный случай - Лиза Гарднер - Маньяки
- Фиалки синие - Паттерсон Джеймс - Маньяки
- Мессия - Борис Старлинг - Маньяки
- Откровения людоеда - Дэвид Мэдсен - Маньяки
- Джек и Джилл - Джеймс Паттерсон - Маньяки