Форма входа
Читем онлайн Любовь и педагогика - Мигель де Унамуно
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
– Вот-вот, в этом-то и дело, Авито, в. этом все и дело! Вы не помните, как были ребенком, в вас не сидит ребенок, вы им не были, а хотите быть педагогом! Хорош педагог, который не помнит детства, не представляет себе ясно, что это такое! Вот так педагог! Только через наше собственное детство можем мы приблизиться к детям! Стало быть,
Наверху, на горке,миндаль растет горький,а, внизу, в долинах,зреют апельсины?
Да, конечно, смысла тут нет, это верно… Но отсебятина тоже не имеет смысла, потому что ее нет в тексте роли. А что прикажете ему петь? Дважды два – четыре, дважды три – шесть, дважды четыре – восемь?… Это, что ли? Придет еще, придет его время, настанет суровая пора логики. А сейчас оставьте его в покое, предоставьте самому себе…
«Оставьте в покое, – размышляет Авито, шагая по улице, – предоставьте самому себе… Ну, ладно, я его оставлю в покое, но прежде поговорю с ним кое о чем, пусть даже и не поймет. Отчего это никому так и не удалось сочинить хоть какую-нибудь хороводную песню с логичным и поучительным содержанием, которая привилась бы детям? Почему детям нравится бессмыслица?»
Дома сын рассказывает нелепую побасенку, и Авито задает ему вопрос:
– Ну, скажи мне, Аполодоро, ты в это веришь?
Ребенок пожимает плечами. Странный вопрос, верит ли он в это! Откуда мальчику знать, что такое верить в то, что ты говоришь?
– Так что же, веришь или нет? Ты веришь, что все это правда?
Правда? Мальчик снова пожимает плечами. А что, если будущий гений еще не видит стены между реальностью и вымыслом? Может, и в самом деле он выдумывает разные вещи и верит в них, как это утверждает дон Фульхенсио? Чего доброго, это начало отсебятины!
И вот как-то раз, выслушав замечание няньки по поводу какой-то шалости, Аполодоро заявляет:
– Тебе это, наверное, приснилось!
Материя снова в интересном положении, а Форма – в замешательстве: подобное осложнение не входило пи в какие расчеты. Форма проклинает инстинкт, ибо не знает, помешает это новое существо воспитанию гения или, наоборот, будет способствовать оному. А если появится второй гений?
– Смотри-ка, папа, – восклицает однажды Аполодоро, – какая мама теперь у нас толстая!
Бедная Марина заливается краской, а отец поясняет сыну:
– Видишь ли, Аполодоро, отсюда, из этой толщины, получится для тебя братишка или сестренка…
– Отсюда? – восклицает мальчик. – Вот потеха!
– Авито! – умоляющим голосом произносит сонная Материя.
– Да, отсюда. Никаких сказок о том, что младенцев привозят из Парижа, и другого подобного вздора; всегда – правду, только правду. Будь ты постарше, сынок я объяснил бы тебе, как из оплодотворенной яйцеклетки развивается зародыш.
Донельзя сконфуженная Материя роняет слезы.
Когда Карраскаль с удовлетворением рассказывает об этом эпизоде дону Фульхенсио, его снова ждет сюрприз.
– Мальчонка не лишен наблюдательности, – замечает философ, – но я не понимаю, зачем вам было говорить ему такое напрямик, а не придумать что-нибудь…
– Ложь?! – таращит глаза Карраскаль.
– Да, ложь… на некоторое время.
– На время, но все-таки ложь!
– Ах, вы все еще цепляетесь за правду, Карраскаль? Да есть ли на свете что-нибудь лживее правды?! Разве она нас не обманывает? Разве правда жизни не обманывает наши самые пылкие надежды?
«Да ведь он… да ведь он… – говорит сам с собой сбитый с толку Карраскаль на пути к дому. Несовершенство реального мира – каменная стена на пути к осуществлению его замыслов, у него просто руки опускаются. – Да ведь этот человек…» Но, вспомнив фразу: «Вы все еще цепляетесь за правду, Карраскаль?», Авито соглашается: «Да, он прав!»
«А что, если Аполодоро пойдет в мать? В состоянии ли педагогика переработать такое сырье? Не сделал ли я глупость, поддавшись чувству… чувству… – отец гения поперхнулся одиозным понятием, – чувству (признайся, Авито!) любви?» Произнеся это слово и шикнув на беса с его неизменным «Вот видишь? Ты пал, ты падаешь и падешь еще сто раз», Карраскаль продолжает рассуждать: «Любовь! Первородный грех, родимое пятно моего гения, о, какой глубокий смысл заложен в концепции первородного греха! Не удастся мне вырастить из сына гения: я слишком поверил в могущество педагогики л недооценил наследственность, вот эта наследственность теперь мне и мстит… Педагогика есть процесс адаптации, любовь – врожденный инстинкт, а наследственность и адаптация всегда будут противоборствовать друг другу, это борьба прогресса и традиции… Однако разве не существует традиции прогресса и прогресса традиции, по теории дона Фульхенсио? Разве нет педагогики любви, любовной педагогики и любви к педагогике, педагогической любви, а стало быть, также педагогической педагогики и любовной любви? Чего только не познаешь в общении с этим человеком! Какой человек! Мне надлежит преодолеть в моем сыне всю инертность, которая досталась ему от матери; смотри правде в глаза, Авито: ведь вся неизбывная заурядность твоей жены… Искусство может многое, но Природа должна ему все же помогать… Видно, я поступил как жалкий раб инстинкта, пожертвовав сыном во имя любви, вместо того чтобы принести любовь в жертву сыну… Пока мы женимся по любви, человечество будет пребывать в нынешнем плачевном состоянии, потому что любовь и разум исключают друг друга… Нельзя быть одновременно отцом и учителем, никто не может быть учителем собственных детей, как никто не может быть отцом своим ученикам; учителя должны придерживаться безбрачия – вернее, быть бесполыми, а отцами пусть будут те, кто для этого больше всего пригоден; да-да, должны быть такие люди, чьим единственным занятием было бы производство на свет детей, которых потом воспитывали бы другие, а их задачей оставалась бы добыча педагогического сырья, воспитабельной массы. Надо бы ввести специализацию функций… Любовь… любовь! Но, послушай, Авито, любил ли ты Марину хоть когда-нибудь? Любил ли ты ее, и что это значит – любить?»
Дойдя до этого пункта в своих размышлениях, Авито заметил мальчика, который мочился в вырытую им ямку.
«Какой в этом смысл? Для чего он это делает? А если бы я женился на Леонсии, каким был бы Аполодорин, мой Аполодоро? Или если бы Мединилья, который собирается жениться на Леонсии, женился бы вместо меня на Марине, каким был бы Аполодоро, ее Луис? И еще…» Тут он вспомнил парадокс дона Фульхенсио: что было бы с нашей историей, если бы не Колумб открыл Америку, а какой-нибудь мореплаватель, ацтек, гуарани или кечуа, открыл Европу?
«Кем станет мой Аполодоро?» – спрашивает себя Авито, поднимаясь по лестнице своего дома, и тут мальчик выбегает ему навстречу и кричит;
– Папа, я хочу быть генералом!
Это восклицание бомбой взрывается в мыслях Авито – Нет, что ты, нет; ты не можешь этого хотеть, ты ошибся, сынок… Кто тебя этому научил? Кто тебе сказал, что ты хочешь стать генералом? Ах да, ты видел как проходили солдаты! Нет, Аполодоро, нет; мой сын не может хотеть ничего подобного. Ты ошибочно толкуешь свои собственные чувства… Общество переходит от военного типа к индустриальному, это сказал Спенсер,[18] запомни, сынок, хорошенько это имя, Спенсер, слышишь? Спенсер, и неважно, что ты не знаешь, кто это, лишь бы ты запомнил имя, Спенсер, Спенсер, повтори: Спенсер…
– Спенсер…
– Вот так. Значит, ты не можешь хотеть.
– Я хочу, папа, хочу стать генералом!
– А если в тебя попадет пуля на войне, сынок? – мягко вмешивается Марина из глубин своего сна.
Карраскаль смотрит на жену, на сына, опускает голову и думает: «Оставить его в покое… оставить… Но этот человек… этот человек… Надо действовать энергично!»
VI
Философ настаивает на социальном воспитании Аполодоро, на том, чтобы он формировался как личность в обществе других детей, играл с ними на улице, и Карраскаль, хоть и скрепя сердце, в конце концов соглашается. Но школа – это ужасно, ужасно! Хорошенькие вещи он там усваивает!
– Папа, а солнышко говорит планетам, какой куда бежать.
«О, школа, школа! Ему там прививают антропоморфизм! Чтобы солнце говорило?… Как мне потом это все выкорчевать? Почему я говорю «выкорчевать»? Разве у подобных вещей есть корни? Все равно – выкорчевать. Наш научный язык набит метафорами. Если не перейдем па алгебру, толка не будет. Нет, я просто обязан вмешаться и, хотя он ходит в школу, наставлять его сам».
– Папа, все хотят быть разбойниками, а меня всегда делают стражником, потому что я самый маленький…
– Так это Же хорошо, сынок; ведь лучше быть стражником, чем разбойником…
– Нет, нет, не лучше; разбойником куда веселей!
«Вот оно, социальное воспитание! Ну что в нем видит дон Фульхенсио? Это же ужас, кошмар!»
Проходя однажды по площади, Авито слышит, как мать говорит сыну, который только что с кем-то подрался и ревет: «Да пусть тебе хоть кишки выпустят, не реви. Чем плакать, взял бы камень и разбил ему голову!» О, дети, несчастные дети! Растут без всякой педагогики!.. На что такие нужны? Только на то, чтобы методом «от противного» подчеркнуть достоинства педагогики, плодами которой пользуются другие дети. Придя домой, Авито внушает сыну:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Любовь и педагогика - Мигель де Унамуно бесплатно.
Похожие на Любовь и педагогика - Мигель де Унамуно книги
- Жизнь и приключения Санта-Клауса - Лаймен Фрэнк Баум - Зарубежные детские книги / Прочее
- Царство Авалона, или претсмертные записи незамужней вдовы Екатерины! - Наталина Белова - Прочее
- Русуданиани - Без автора - Прочее
- Цеховик. Книга 11. Черное и белое - Дмитрий Ромов - Альтернативная история / Прочее
- Просто об искусстве. О чем молчат в музеях - Мария Санти - Биографии и Мемуары / Прочее
- Академия для императрицы: право быть собой - Элли Рид - Любовно-фантастические романы / Прочее / Периодические издания / Фэнтези
- Приколы новорусские - Илья Рыков - Прочее
- Полвека без Ивлина Во - Ивлин Во - Прочее
- Сказка про то, откуда гусь-лебедь появился и куда пропал - Верба - Прочая детская литература / Прочее / Фэнтези
- Избранное - Кира Алиевна Измайлова - Прочее / Фэнтези
