комично выглядел он в тот момент: могучий гигант, покорно втянув голову в плечи, молча, пристыженно глотал резкие, хлесткие слова.
Надо признать, что она не терпела малейшей несправедливости. Дух и уроки Фернандо. В той квартире, стены которой были увешаны костюмами боливийских индейцев, всё было пропитано этим духом. Я понял это позднее…
Из окна открывался незабываемый вид на увенчанную снеговой шапкой, как фатой, Ильимани. Гора возвышалась, нет… воспаряла над Котловиной, в которой, как жильё насекомых, лепились здания Ла-Паса. Вспышки гнева этой женщины… Она становилась божественно прекрасна. Словно ангел, неземное создание, спустившееся с той ослепительно белой, ледниковой вершины… Тогда я понял: чистота тех снегов, венчающих Ильимани – вот тот состав, из которого сотворен прекрасный облик Тани…
– Алехандро, иди сюда, поможешь мне принести кофе.
Оцепенение сковало руки и ноги. Неужели… Таня сама обращается ко мне?..
– Ну, чего стал, как вкопанный?..
Уже в следующую секунду я под ироничное цоканье языков и ободряющие комментарии, вроде «давай, давай!», «смотрите-ка, новичок делает успехи!», «Таня, осторожней там с мальчиком!» торопливо пробирался на кухню…
Поставив чашки и стаканы на два подноса, Таня кивнула мне на один из них, жестом головы показывая, чтобы я захватил его. И тут случилось то, что я буду помнить и перед гробом.
– Так ты и есть Алехандро из Альто-Бени? – произнесла вдруг Таня, когда я взялся уже за поднос. И спрашивала не меня, а словно вслух рассуждала. Ни грамма металла не ощущалось в ее воркующем, как у голубицы, голосе. Я не в силах был поднять на нее глаза, таким прямым взглядом она на меня смотрела. – Тебе просили передать привет… – сказала она. Сердце у меня подпрыгнуло, и поднос чуть не выпал из разом ослабевших рук.
– От кого?
– Зачем спрашиваешь? – голос ее журчал, как родник с ледяной и чистой водой. – Вижу, что догадался… Ладно… От Марии…
Губы ее исторгли имя, несколько звуков, а мне показалось, будто большое крыло с невесомо-волнистыми белыми перьями прошелестело над головой. Хотелось слышать и слышать, как она произносит эти волшебные звуки: «Мария, Мария…»
– Мария мне рассказала, как ты отбрил Куато. Молодчина!.. Рамону такие люди по душе… – в Танином голосе вновь проступили убийственные нотки сарказма. – Людишки Монхе… Они продались Советам и пляшут под кремлевскую дудку…
Она вдруг стала чрезвычайно взволнованна и перешла на шепот, напряженный, отрывистый:
– …Рамон. Он еще ничего об этом не знает… Если бы ему всё рассказать… Еще не поздно всё остановить.
Шепот ее вдруг захлебнулся, и взгляд, остановившись на мне, стал в то же время отсутствующим, словно вся она мысленно ушла в себя, размышляя о чем-то, что, однако, самым прямым образом касалось и меня.
– Нет… ты слишком юн… Он не станет тебя слушать… Мне бы поехать, но нельзя. Приказы и порученные задания держат надежнее кандалов. А ты счастливчик…
Голос ее вдруг стал совсем нежным и мечтательным.
– Ты скоро увидишь его… Увидишь Рамона…
Она глубоко вздохнула, отчего тонкая материя надетой навыпуск рубашки в клетку натянулась двумя упругими полушариями ее пышной груди. И вместе с выдохом будто испарились мучившие ее мысли, и открытая безоблачная улыбка засияла на ее лице. Вдруг оно сделалось непроницаемо жестким. Я почему-то подумал: «Вот лицо партизанки. Не хотел бы я оказаться против нее в бою…».
– Впрочем, попробуй… – отрывисто прошептала она. – Постарайся наедине передать Рамону, что у меня очень важная для него информация. Пусть он меня вызовет в Ньянкауасу. Это касается всего Материнского Фронта. Запомнил?..
Мне оставалось только послушно кивнуть. Все это время я держал на весу поднос, не в силах понять ничего из того, о чем говорила Таня. Что за счастье сулила мне Таня? Кто такой этот Рамон? Но об этом я не стал спрашивать, что-то внутри подсказало, что не следовало этого делать. Скоро судьба сама даст ответы на главный вопрос. А пока, воспользовавшись моментом, я спросил о том, что не давало мне покоя весь вечер.
– Таня, а эти костюмы на стенах… Чьи они?
– Чьи? – она весело рассмеялась. – Ну, я-то их не ношу. Я предпочитаю джинсы. А костюмы… Аймара, кечуа, гуарани. Тебе о чем-то говорят эти названия?
– Я сам кечуа… – обиженно пробурчал я.
– Да что ты?! – Таня рассмеялась еще громче, и потрепала меня по затылку. Совсем так, как это сделала Мария. А потом она сделала еще одно… Поцеловала меня в щеку. Ну, так… чмокнула по-товарищески. Но меня ее свежие горячие губы обожгли, словно угли. – Ну, идем же, мой верный индейский воин!
Я готов был простить ей в тот миг шутку с воином. Она произнесла это на чистом языке кечуа, без малейшего акцента… Я готов был простить ей всё, что угодно…
– Ну, идем, а то достанется нам за остывший кофе.
– А где же хозяйка квартиры, Гутьеррос Бауэр… Лаура?
– Ну, ты и любопытный… А тебе так хотелось увидеть Лауру? Лаура Гутьеррос Бауэр – это я. Идем, Петрарка…
VII
Появление наше в комнате не прошло незамеченным. Ироничные реплики, как стрелы, посыпались со всех сторон.
– А мы уже заждались!
– Боже, неужто вспомнили и про нас…
– А мы уже думали, кофе в этом доме не дождешься!..
– Или тут особый рецепт?
– Видно, долго приходится варить, да еще и помощник необходим.
– С навыками ветеринара…
– Батюшки, да на парне лица нет.
– Алехандро, отчего ты такой красный.
– Как самый ядреный чили…
– Таня, что ты с ним сделала?
Таня терпеливо слушала, насмешливо оглядываясь вокруг. Я стоял чуть поодаль, уперев глаза в кусок грязного матраца на полу.
– Не обращай на них внимания, Алехандро, – вначале совершенно спокойно бросила она в мою сторону. И тут же властно одернула:
– Так!.. Еще одно слово… – это прозвучало так, что галдеж разом смолк. – И этот кофе, вместо того, чтобы попасть в ваши луженые желудки, окажется на ваших дубовых головах. Тогда вы, наконец, обретете подобающий вам вид – стопроцентных засранцев!
Последнее словцо вызвало целую бурю восторга. Пока все приходили в себя от смеха, мы поставили подносы с кофе прямо на пол.
– Разбирайте! – скомандовала Таня.
Рикардо, одним из первых наклонившись и взяв чашку, передал ее Камбе, сидевшему дальше, потом Карлосу.
– И всё-таки, несправедливо, – отозвался его брат, Артуро. – Ты отказалась от танго, чтобы соблюсти справедливость. И тут же уединяешься с одним, остальных оставляя с носом…
– Ладно, – улыбаясь, без тени смущения, парировала Таня. – Чтобы всё было без обид и по справедливости. Сейчас мы будем укладываться спать…
Слова ее прервал дружный рев многозначительного предвкушения.
– Тише, тише вы. А то соседи подумают,
