Форма входа
Читем онлайн Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909 - Марк Твен
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
"НОВЫЕ ФАКТЫ КАЛЕЧЕНИЯ ДЕТЕЙ (ОТСЕЧЕНИЕ РУК)".
"ПОКАЗАНИЯ АМЕРИКАНСКИХ МИССИОНЕРОВ"
"СВИДЕТЕЛЬСТВО АНГЛИЙСКИХ МИССИОНЕРОВ".
Старая песня, нудное повторение и перепевы затасканных эпизодов: калечение, убийства, резня и так далее и тому подобное; от такого чтения клонит ко сну!
А вот еще непрошеное явление: мистер Морел со своими излияниями, которые он мог бы с успехом оставить при себе; вводит, разумеется, для важности курсив – такие, как он, жить не могут без курсива!
"Это сплошной душераздирающий рассказ о человеческих страданиях, и произошло это совсем недавно".
Он имеет в виду годы 1904 и 1905. Мне непонятно поведение этого человека. Ведь Морел – королевский подданный, и почтение к монархии должно было бы сдерживать его разоблачительный пыл в отношении меня. Морел хлопочет о реформах в Конго. Это одно уже характеризует его в достаточной мере. Он издает в Ливерпуле листок "Вест–Африкен мейл", существующий на добровольные пожертвования разных сердобольных олухов, и каждую неделю эта газетка кипит, дымит и извергает зловоние, что должно означать последние известия о "зверствах в Конго" по образцу того, что стряпается вот в этой куче книжонок. Надо прикрыть эту газетку! Я изъял книгу о зверствах в Конго, когда она была уже отпечатана, а с газетой разделаться мне и вовсе просто!
(Разглядывает фотографии изувеченных негров, потом швыряет их на пол. Со вздохом.) "Кодак" – это просто бич. Наш самый опасный враг, честное слово! В былые дни мы просто "разоблачали" в газетах рассказы об увечьях, отбрасывая их как клевету, выдумку, ложь назойливых американских миссионеров и разных иностранных коммерсантов, наивно поверивших "политике открытых дверей в Конго", провозглашенной Берлинской хартией, и нашедших эти двери плотно закрытыми. С помощью газет мы приучили христианские народы всего мира относиться к этим рассказам с раздражением и недоверием и ругать самих рассказчиков. Да, в доброе старое время гармония и лад царили в мире. И меня считали благодетелем угнетенного, обездоленного народа. Как вдруг появляется неподкупный "кодак" и вся гармония летит к чертям! Единственный очевидец за всю мою долголетнюю практику, которого я не сумел подкупить! Каждый американский миссионер и каждый потерпевший неудачу коммерсант выписывает себе аппарат, и теперь эти снимки проникли повсюду, как мы ни стараемся перехватывать их и уничтожать. С 10000 церковных кафедр, со страниц 10 000 газет идет сплошным потоком прославление меня, в категорической форме опровергаются все сообщения о зверствах. И вдруг – нате, скромный маленький "кодак", который может уместиться даже в детском кармане, встает и бьет наотмашь так, что у всех разом отнимается язык... А это еще откуда отрывок? (Начинает читать.)
"Впрочем, оставим попытки рассказать о всех его преступлениях! Их список бесконечен, неисчерпаем. Страшная тень Леопольда лежит на Свободном государстве Конго, под этой тенью с невероятной быстротой чахнет и вымирает кроткий пятнадцатимиллионный народ. Это страна могил, Свободное кладбище Конго. Здесь все имеет царственные масштабы: ведь этот кошмарнейший эпизод в истории – дело рук одного человека, одной–единственной особы: короля бельгийского Леопольда. Он, и только он, несет личную ответственность за все бесчисленные преступления, запятнавшие историю государства Конго. Он там полноправный хозяин, абсолютный властелин. Достаточно было бы одного его приказа, и давным–давно кончились бы все злодеяния, достаточно ему и сейчас сказать слово, и все будет прекращено. Но он этого слова не произносит. Для его кармана это невыгодно.
Удивительно наблюдать, как король огнем и мечом уничтожает страну и ее мирных жителей – и все во имя денег, исключительно во имя звонкой монеты. В жажде завоеваний есть нечто царственное – короли извечно предавались этому элегантному пороку; мы к этому привыкли и по привычке прощаем, усматривая в этом что–то благородное; но жажда денег, жажда серебра и медяков, самых заурядных грязных денег – не для того, чтобы обогатить свою страну, а чтобы набить собственный кошелек, – это ново! Это вызывает у нас гадливое чувство, презрительное осуждение. Мы не можем примириться с такими действиями, мы называем их гнусными, неприличными, недостойными короля. Как демократы, мы должны бы издеваться и хохотать, мы должны бы радоваться, когда пурпурную мантию марают в грязи; однако мы почему–то не радуемся. Вот перед нами этот страшный король, этот безжалостный король–кровопийца, ненасытный в своей безумной алчности, на высоком, до неба, памятнике собственных злодеяний, изолированный, оторванный от всего остального человечества, убийца в целях наживы, каких не было даже среди его касты – ни в древности, ни в наши дни, ни среди христиан, ни среди язычников; естественный, законный объект презрения для всех слоев общества – и низших и высших, человек, которого должны бы проклинать все те, кто не жалует тиранов и трусов; и вот, как это ни удивительно, мы предпочитаем не смотреть – по той причине, что это король, и нам больно и неприятно, наш древний атавистический инстинкт страдает, когда монарх падает так низко, и мы не желаем слышать подробностей о том, как это произошло. А увидев их в газете, мы с содроганием отворачиваемся".
Правильно, вот это меня и спасает. И вы будете продолжать в том же духе. Я знаю человеческую породу.
ОШИБКА, ДОПУЩЕННАЯ В САМОМ НАЧАЛЕ
"Эта "цивилизаторская" деятельность явилась колоссальным, беспрерывным истреблением людей"... "Все факты, доложенные нами депутатам этой палаты, вначале энергично опровергались, но постепенно они подтвердились документами и официальными текстами"... "Говорят, что практика отрубания рук противоречит инструкции, однако вы просите отнестись к ней снисходительно, мотивируя тем, что "мало–помалу" этот дурной обычай будет изжит; более того, вы утверждаете, что руки отрубали только у павших врагов, а если отрубали у тех, кто еще не умер, и эти бессовестные люди, выжив, шли показывать миссионерам свои обрубки, то всему виной была ошибка, допущенная в самом начале, когда живых приняли за мертвых"... (Из дебатов в бельгийском парламенте в июле 1903 года.)
ВОЕННАЯ МОЛИТВА
То было время величайшего волнения и подъема. Вся страна рвалась в бой – шла война, в груди всех и каждого горел священный огонь патриотизма; гремели барабаны, играли оркестры, палили игрушечные пистолеты, пучки ракет со свистом и треском взлетали в воздух; куда ни глянь – вдоль теряющихся вдали крыш и балконов сверкала на солнце зыбкая чаща флагов; каждый день юные добровольцы, веселые и такие красивые в своих новых мундирах, маршировали по широкому проспекту, а их отцы, матери, сестры и невесты срывающимися от счастья голосами приветствовали их на пути; каждый вечер густые толпы народа затаив дыхание внимали какому–нибудь патриоту–оратору, чья речь задевала самые сокровенные струны их души, и то и дело прерывали ее бурей аплодисментов, в то время как слезы текли у них по щекам; в церквах священники убеждали народ верой и правдой служить отечеству и так пылко и красноречиво молили бога войны ниспослать нам помощь в правом деле, что среди слушателей не нашлось бы ни одного, который не был бы растроган до слез. Это было поистине славное, удивительное время, и те немногие опрометчивые люди, которые отваживались неодобрительно отозваться о войне и усомниться в ее справедливости, тотчас получали столь суровую и гневную отповедь, что ради собственной безопасности почитали за благо убраться с глаз долой и помалкивать.
Настало воскресенье – на следующий день войска выступали на фронт; церковь с утра была набита до отказа, здесь же находились и добровольцы, чьи юные лица горели в предвкушении ратных подвигов; мысленно они уже были там – вот они наступают, упорно, все быстрее и решительнее, стремительный натиск, блеск сабель, враг бежит, паника, пороховой дым, яростное преследование, капитуляция! – и вот они снова дома: вернулись с войны закаленные в боях герои, долгожданные и обожаемые, в золотом сиянии победы! С добровольцами сидели рядом их близкие, гордые и счастливые, вызывая зависть друзей и соседей, не имевших братьев и сыновей, которых они могли бы послать на поле брани добыть отчизне победу или же пасть смертью храбрых. Служба шла своим чередом: священник прочел военную главу из Ветхого завета, потом первую молитву; загудел орган, сотрясая здание; молящиеся поднялись в едином порыве, с бьющимся сердцем и блестящими глазами, и в церкви зазвучал могучий призыв:
Господи, грозно на землю взирающий,
Молнии, громы послушны тебе!
Затем последовала "долгая" молитва. Никто не мог бы припомнить ничего равного ей по страстности и проникновенности чувства и по красоте изложения. Просили в ней больше всего о том, чтобы всеблагой и милосердный отец наш оберегал наших доблестных молодых воинов, был бы им помощью, опорой и поддержкой в их подвигах во имя отчизны; чтобы он благословлял их и охранял в день битвы и в час опасности, держал их в своей деснице, дал им силу и уверенность и сделал непобедимыми в кровавых схватках; чтобы помог он им сокрушить врага, даровал им, их оружию и стране вечный почет и славу...
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909 - Марк Твен бесплатно.
Похожие на Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909 - Марк Твен книги
- Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина) - Марк Твен - Классическая проза
- Комический роман - Поль Скаррон - Классическая проза
- Людоедство в поезде - Марк Твен - Классическая проза
- Мак-Вильямсы и сигнализация от воров - Марк Твен - Классическая проза
- Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. Рассказы - Марк Твен - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
- Похищение белого слона - Марк Твен - Классическая проза
- В Риме - Марк Твен - Классическая проза
- Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески - Карел Чапек - Классическая проза
