Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Мы создаем условия, - откашлявшись в кулак, торжественно начал председатель. - Все в соответствии с вашей директивой. Всяческие условия. Прежде всего хорошая квартира в одном из благоустроенных домов. Три комнатки. С обстановочкой. Газ, отопление. Затем дачка на Взморье. Затем, совместно с кино, организуем съемочку: "Милости просим". Фильм для международного обозрения.
Пока он говорил, выражение удивления на лице Спрогиса сменилось гневом. Раздув усы, он хриплым голосом остановил председателя:
- Все это всерьез?..
- Безусловно! - с восторгом воскликнул председатель.
- Мы говорим: устройте вернувшихся так, чтобы они почувствовали себя нашими, вполне нашими людьми. Чтобы на их примере каждый "перемещенный" убедился в том, что может спокойно вернуться домой, что он найдет тут приют и труд. А вы что?
- Мы от чистого сердца! - в отчаянии воскликнул предисполкома. - Если этого мало...
Спрогис швырнул свою трубку на стол.
- Да, от чистого сердца вы затеяли все, что могли, чтобы разрушить наши лучшие намерения. Хотите, чтобы искреннее желание помочь несчастным буржуазная пресса расписала как заманивание сказочными благами, которых мы не в состоянии дать всем. Вы этого хотите?!
- Собака лает - ветер носит, - проворчал Крауш. - Пусть пишут, что хотят.
- Но ведь этот злобный лай услышат и в лагерях для "перемещенных". Он напугает людей, которым нечего бояться. Хотим добра, а сделаем зло. Нет, так не годится. Придется вам, прокурор, и это взять под свое наблюдение: чтобы все так, как было бы сделано для любого нашего человека. И на работу так же, как нашего человека: что Селга умеет, что хочет делать, то пусть и делает. А то и тут они додумаются до какого-нибудь архиерейского местечка... Фу, какая глупость, какая гадость! - Спрогис встал и протянул руку Кручинину. - Вот так один дурак может испортить то, над чем стараются тысячи... Одна ложка дегтя и - все на смарку...
101. ОБ ОСКОЛКАХ РАЗБИТОГО ВДРЕБЕЗГИ
Гостей было немного: Грачик с Вилмой и Крауш. Прокурор приехал с известием о том, что Верховный Совет заменил Квэпу высшую меру заключением. Сперва Крауш огорчился было: это как бы сводило на нет его усилия. Но ведь если смотреть по-государственному, то приходится не столько исходить с позиций прошлого, сколько думать о будущем. Явление, которое судили, католическая контрреволюция и ее происки - не является типично латвийским. Католицизм не имеет в Латвии глубоких корней. В одной Латгалии его еще можно считать кое-как сохраняющим положение "господствующей" религии. Поэтому и Квэпа не стоит рассматривать как некую широкую социальную беду, особенно опасную для общества. Со всем этим Крауш согласен. И что мог возразить прокурор даже там, где речь идет не об исполнителях - палачах вроде этого Квэпа, а о тех, кто разрабатывает планы срыва мирного сосуществования народов. Интересны те, кто направляет руку Квэпов, те, кому поперек горла стоит мир и вообще все, что не ведет к войне за возвращение им власти и богатства?.. О, если бы они сами очутились на скамье подсудимых, тут уж Крауш нашел бы нужные слова!
Он так разволновался, что, вдруг умолкнув, протянул руку к Кручинину:
- Дай папиросу!
- В этом доме не курят, - спокойно ответил тот. - А кроме того, я хочу тебя поправить: если это дело не очень характерно для Латвии как для страны в наибольшей части атеистической и в незначительной своей части лютеранской, то зато процесс Квэпа характерен для иезуитизма, как такового. Разве все, что произошло, - не веха на пути крушения иезуитизма как явления, как антипода прогресса и демократии? Право, не мудрено проследить руку иезуитов в стране чисто католической, вроде Италии, или в странах с некоторыми корнями традиционного католицизма, как Польша и Венгрия. Что мудреного поймать там за руку иезуитов, шкодящих по приказу Рима?! Гораздо труднее сделать это в такой протестантской стране, как Латвия, где иезуита, казалось бы, и днем с огнем не сыщешь! А на поверку - вот он: с крестом в одной руке, с пистолетом в другой, с ядом, с патентованной петлей палача! И все для чего? Чтобы столкнуть людей лбами, чтобы их разъединить, чтобы разрушить единство народа, противопоставить друг другу братьев, отцов и детей, очутившихся из-за войны по разные стороны границы... По-моему, вы провели отличное дело.
- Увы, повторяю, не слишком типичное для нас, - разочарованно повторил Крауш.
- Но достаточно типичное для эпохи! - возразил Кручинин.
Крауш не мог скрыть довольной улыбки, но скромно сказал:
- В большой мере это заслуга твоего "ученика чародея"... Как это Спрогис оказал мне?.. "Лабак ман даудэн драугу не ка даудзи найдинеку. Драйге грауган року деве, найденеке забонинь" - "Лучше много друзей, чем много врагов: друг другу подает руку, а враг врагу меч..." Это здорово сказано стариками. И как это здорово: за то, чтобы латыш латышу протянул руку, дрался армянин... Здорово?
Кручинин исподтишка следил за Вилмой, не спускавшей влюбленных глаз с Грачика. Он увидел, как при словах прокурора еще восторженней засиял ее взгляд. По лицу Кручинина пробежала тень. Но так мимолетно, что никто ее не заметил. В следующее мгновение он шутливо сказал:
- Говорят, у страха глаза велики? А, по-моему, у любви они еще больше. Посмотрите на нее! - Кручинин с усмешкой указал на смущенную Вилму. Она энергичным движением подняла бокал:
- Довольно философии!.. За чародея! - Вилма порылась в сумочке и достала измятый конверт. В нерешительности сказала: - Я не знала, могу ли сделать этот подарок... Мне кажется, что это будет приятным сюрпризом для Нила Платоновича.
- Э, нет, в такой день тайн не полагается! - Крауш перенял у нее конверт и вытащил из него несколько мелко исписанных листков. - Вы правы: лучшего подарка не придумаешь. Смотри-ка, Нил: это целый длинный список репатриантов... Раз, два, три, четыре, - он перекладывал листки из руки в руку. - Имена тех, кто возвращается на родину. По-видимому, они "нашли истину".
- За искателя истины! За моего дорогого, несравненного учителя! стараясь поймать ускользающий взгляд Кручинина, проговорил Грачик. Помните, учитель джан, как вы когда-то предостерегали меня от трудной профессии. Я говорил тогда что-то самонадеянное... о следах, оставленных в истории Феликсом Дзержинским, и, кажется, о том, что Сурен Грачьян собирается пройти по этим следам.
- Если бы это показалось мне самонадеянным, мы не были бы теперь вместе, - ответил Кручинин. - Если бояться стремления к идеалу, то нельзя сделать ни шагу на пути к мечте, которой должен жить даже такой трезвый человек, как оперативный работник и следователь. Ты должен был найти свой идеал и хорошо, что нашел его в Дзержинском, как я в свое время нашел его в Кони.
- Этот архибуржуазный юрист?!.. Вы никогда не говорили мне о таком странном "идеале", - воскликнул Грачик. - А если бы сказали, я бы не поверил, честное слово!
- Ослышался я, что ли? - Кручинин прищурился на Грачика и сдвинул брови. Лицо его приняло неприветливое выражение. Грачик редко видел его таким, и ему стало не по себе.
- Я не верно тебя понял? - повторил Кручинин. - Ты хочешь сказать: из-за того, что Кони - деятель прошлого, чиновник старого режима, он и весь его опыт должны быть отброшены?.. Может быть, ты даже полагаешь, что это зазорно для нас, советских людей, коммунистов, уважительно относиться к таким как Кони? Нет, Грач! Советский народ в целом давно отказался от навязанной было ему идейки стать эдаким двухсотмиллионным иваном непомнящим. История народа - это великий путь испытаний, борьбы и побед, путь великих свершений - вплоть до нашей революции. Эти великие дела создали страну такою, как она есть. А ты?! Тебе хочется, чтобы в нашей профессиональной области мы чувствовали себя иванами непомнящими? И только из-за того, что один из хороших представителей нашей профессии в прошлом носил мундир с золотым шитьем?.. А я лопнул бы сейчас от гордости, ежели бы мог похвастаться десятой долей тех великолепных мыслей, какие родились в голове этого сенатора! Кони был блестящим юристом - знатоком своего дела, тонким исследователем души человеческой.
Заметив, как волнуется Кручинин, Крауш перебил его:
- Грачьян сдается... Так? - обернулся он к присмиревшему Грачику. Нашей молодежи действительно кажется, что если человек, живший во времена тирании, не был революционером, так его со счетов долой!.. Это наша вина, Нил: так мы их воспитали.
- Пусть не надевает на себя шор... - сердито отозвался Кручинин. - На свете предостаточно охотников сунуть чужую голову в шоры... Тирания! Но ведь она не только прошлое. Сколько народов по ту сторону барьера еще страдает от тирании грабительских групп и целых классов. К сожалению, некоторые народы еще не сумели сбросить ее постыдное иго... В такой обстановке все более или менее случайно.
- Почему более или менее? - перебил Грачик. - Все случайно или все закономерно?
- В той системе, в том обществе, где может существовать тирания; там, где жизнь не направляется стоящим у власти рабочим классом, где она не построена на подлинном марксистско-ленинском учении, где не знают порядка социализма - там, душа моя, много, ох как много случайностей!
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- Старая тетрадь (рассказы) - Николай Шпанов - История
- Отпадение Малороссии от Польши. Том 3 - Пантелеймон Кулиш - История
- Правда Грозного царя - Вячеслав Манягин - История
- Холгол (Край земли - 2) - Николай Шпанов - История
- Льды и крылья - Николай Шпанов - История
- 1941. Пропущенный удар. Почему Красную Армию застали врасплох? - Руслан Иринархов - История
- Северная Корея: вчера и сегодня - Андрей Ланьков - История
- «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России - Андрей Буровский - История
- Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения - Владимир Орлов - История