Форма входа
Читем онлайн Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Как только я пришла в Университет, декан филологического факультета Роман Михайлович Самарин тут же предписал мне взять аспирантку, собирающуюся специализироваться по лингвистике. Как я ни отказывалась, но взять пришлось. Марина Николаевна Славятинская была первой моей аспиранткой в Университете, открыв вереницу из нескольких десятков. Как все начинающие ученые, Марина жаждала охватить всё — всё, что можно сказать о развитии прошедшего времени вообще, от Гомера до Византии. Долго пришлось бороться с энтузиазмом неофита, и, в конце концов, остановились только на Гомере (и только imperfectum)[351]. При профессоре Дератани кафедра была закрыта от внешних влияний, и все варились как бы в «собственном соку» — ведь партийного Н. Ф. Дератани все филологи-классики не терпели. Я же, как нормальный человек, привыкла общаться с учеными из разных сфер и, конечно, на обсуждение пригласила профессора Бориса Владимировича Горнунга, очень сурового, строгого, большого знатока и без всякого снисхождения к диссертанткам. Для кафедры это целое потрясение — пришел известный, чужой, разгромит. Однако Б. В. Горнунг отнесся к работе вполне объективно, дал ряд ценных указаний Славятинской, и, готовя защиту, я могла просить в оппоненты своих давних друзей, но тоже серьезных ученых, — профессора Андрея Александровича Белецкого и Леонида Александровича Гиндина, а попросту Леню, близкого нам с Алексеем Федоровичем, еще когда он учился на классическом отделении в МГПИ им. Ленина. Диссертация прошла вполне успешно, и я полагаю, что это был важный шаг в работе кафедры — открытость для чужих мнений, общение с учеными разных направлений, готовность к совместной работе в науке, что скажется в дальнейшем при участии членов кафедры в различных конференциях в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси и других городах[352].
Но, кроме лекций, аспирантов и заседаний, хотелось живого общения со студентами, чтобы не было «человеков в футляре» (о, бессмертный Чехов — плохой у него был в гимназии латинист!). Мы на кафедре старались встряхнуть студентов — то затащить их в так называемый «Дом дружбы» (Морозовский особняк на Воздвиженке), где встречались с приезжими греческими актерами (особенно потрясала трагическая Анастасия Папатанасиу — маленькая скромная женщина, необыкновенно величественная на сцене), то все вместе в театр, где великий греческий режиссер Рондирис ставит Эсхила. После постановки «Персов», когда уже голова закружилась от движений персидского хора, да еще в облаках воскурений ароматных, шли домой совсем потрясенные, а Сережа Аверинцев рядом все повторял — почему-то на немецком языке — эсхиловские строки (может быть, перевод знаменитого Виламовица?). А потом и встреча с самим Рондирисом на Моховой (ректор уступил свой кабинет), где я приветствовала режиссера по-древнегречески. А потом и Охлопков со своей «Медеей», и грозный Сергей Иванович Радциг стучит палкой, ужасается, что хор в 60 душ нацепил на себя трагические маски, — шло обсуждение тут же, в театре.
Но и мои преподаватели разохотились. Почему бы не быть театру у нас самих? Нашелся энтузиаст, Николай Алексеевич Федоров, блестящий знаток латинского, и хоть член КПСС, но в обиходе робок, зато на уроках гроза. Ну а как стал режиссером, то совершенно беспощаден к актерам. И что же? Создал Moskauer lateinisches Theater, с которым гастролировал по университетам ГДР. Ставили средневековую латинскую пьесу Гросвиты Гандерсхеймской «Дульциций» о христианских девах и воине Дульциции во времена Диоклетиана — очень благочестиво.
Да еще вторая пьеса «Бакхиды» Плавта. У меня чудом сохранилась программа на немецком языке, где излагается содержание пьес, указаны все действующие лица (играли все роли одни девицы — все мне памятные: Диоклетиан — Наташа Германюк, Дульциций — Стародубцева, солдаты — Ахтерова и О. Клековкина (у меня стоит от Оли подарок десятки лет — цветок «декабрист», подарила вместе с Ниной Рубцовой) и три девы — Гринчук, Чернышева, Алексеева. Вот и вся труппа для двух пьес. И свой концертмейстер — Лена Джагацпанян, но зато какой успех! Где теперь латинский театр? «Там, где прошлогодний снег», как говорил Франсуа Вийон.
И, конечно, всех нас радуют походы к Сергею Ивановичу Радцигу в его новую квартиру на Мичуринском проспекте (уехал из старого Серпова переулка). Там замечательно угощает вкуснейшими крохотными пирожками с мясом, бульоном, а потом и чаем с пирогами супруга Сергея Ивановича Наталья Тихоновна, энергичная дама, верно и вечно преданная Сергею Ивановичу. Всегда присутствуют члены нашей кафедры во главе со мной (обязательно Оля Савельева, последняя ученица С. И.), сын Сергея Ивановича дипломат Евгений Сергеевич с супругой и детьми, иной раз Вера Сергеевна — дочь. И обязательно важный генерал, отец супруги дипломата. Для нас специально надевает мундир со всеми регалиями, но показавшись во всей красе, уходит переодеваться (такой мундир невероятно тяжел), чтобы налегке вкушать вкусное угощение. И после кончины Сергея Ивановича все наши походы соблюдаются неукоснительно, а когда Наталья Тихоновна водружает на Новодевичьем подобие настоящего древнегреческого надгробия (мы с ней выбираем в альбоме), я произношу торжественную речь. Мне везет на речи и поздравительные (юбиляров поздравляем на Ученом совете, все-таки я зав кафедрой), и похоронные (первым ушел из стариков А. Н. Попов и в крематории на Донском пришлось выступать мне), и к дню рождения (у А. Н. Попова замечательно праздновали, угощали, и я впервые читала там свои поздравительные греческие стихи). А Наталья Тихоновна Радциг в благодарность за теплое дружеское отношение кафедры к памяти Сергея Ивановича (выпустили отдельной брошюрой его биографию с портретом и списками трудов и «Вопросы классической филологии» с портретом Сергея Ивановича и с посвящением ему) подарила кафедре большую картину маслом в золотой массивной раме, что висела в кабинете Сергея Ивановича — античные развалины (по-моему, римские) и бронзовый бюст Демосфена (речи его переводил Сергей Иванович). Все это украшало мой кабинет в новом здании факультета (гуманитарный корпус № 1 на Ленинских sive Воробьевых горах), на десятом этаже, № 1025. На память о Сергее Ивановиче Радциге у меня остались некоторые книги из его библиотеки (Наталья Тихоновна ее всю продала) и подаренные мне «История древнегреческой литературы» (второе издание 1959 года — самое лучшее, последующие Сергей Иванович тоже дарил мне, но они сокращались издателями), а также «Введение в классическую филологию» (1965).
Помню и поминаю добрым тихим словом двух наших кафедральных стариков, душой всегда молодых и увлеченно, до последнего дня учивших студентов и языкам, и литературе, а главное, любви к античности, хотя в годы так называемой борьбы с космополитизмом, особенно при заведующем Н. Ф. Дератани, обоим приходилось туго. Вот они меня и призвали на кафедру, чем втайне гордились.
Задумали мы устраивать «Посвящение в классики» — тоже забавный спектакль. Непременные вожди всех антиковедов — Гомер и Вергилий: Миша Бибиков — Гомер, Саша Подосинов — Вергилий. Миша занят палеографией у Бориса Фонкича, Саша — у меня Платоном. Давно они почтенные ученые, известные профессора. А я вижу их в лавровых венках с посохами в руках, выступают важно, произносят речи.
Н. А. Федоров как режиссер сочинил сценарий, а также клятву, так называемый Jus iurandum на латинском языке (тексты рукою Н. А. сохранились у меня в архиве). Слушали в записи «Пэан» Аполлону, в записи же — речь С. И. Радцига (он скончался к этому времени). Завершалось пением — конечно, Gaudeamus.
Скажете: наивно, игра? Да, и наивно, и игра. Но только не надо забывать, что это две замечательные эстетические, а значит выразительные, категории всегда помогают и в учебе, и в воспитании. Без них царит скука. Жизнь (а науки и учеба тоже жизнь) без игры — серая скука. Она-то большей частью и царит теперь в школах, и низших и высших. Даже и теперь, когда я со студентами-классиками по расписанию работаю дома, а не в аудитории на факультете, не обхожусь без игры, когда читаем древних трагиков, трудные вещи запоминаются тверже и быстрее, без особой зубрежки.
А наши встречи первокурсников с курсом выпускным?
С остроумными речами (как же без них), с угощением, а в чайниках живительный напиток («распитие и разлитие» запрещены на факультете приказом декана А. Г. Соколова, и мы подальше, в главном здании). Меню по-латыни на карточках, и все нарядные, веселые, и Марина Славятинская отплясывает рок, а Н. А. Федоров от восторга уже и на полу, и кадры старые мелькают: Сергей Аверинцев и Светлана Тер-Минасова перешептываются на скучном занятии по истории то ли философии, то ли партии. Володя Файер где-то разыскал фильм о нашем вечере. Смотрела дома, вспоминала давние годы. Вспомнить есть еще о чем, хотя бы о том, что кафедра моя с 1965 по 1996 год опубликовала одиннадцать выпусков «Вопросов классической филологии» — серьезного издания, где печатались филологи не только наши, но и других городов, и где впервые нашли место работы по литературе, языку и философии поздней античности, а также терминологические исследования — и все это под незримым влиянием А. Ф. Лосева, моего главного и единственного учителя.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи бесплатно.
Похожие на Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи книги
- Испанец в России. Жизнь и приключения Дионисио Гарсиа, политэмигранта поневоле. Главы из романа - Дионисио Сапико - Биографии и Мемуары
- Алексий II - Александр Юрьевич Сегень - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Преподобный Никон Радонежский - Иван Чуркин - Биографии и Мемуары
- Преподобный Савва Сторожевский - Тимофей Веронин - Биографии и Мемуары
- Святые в истории. Жития святых в новом формате. VIII-XI века - Ольга Клюкина - Биографии и Мемуары
- Лисячьи сны. Часть 1 - Елена Коротаева - Биографии и Мемуары
- Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
