Рейтинговые книги
Читем онлайн Кукла и комедиант - Висвалд Лам

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 45

— Может, ты знаешь хорошие брусничники?

Придис отрицательно покачал головой. Здесь места для него незнакомые, да и вечер уже, надо с ночлегом устроиться.

И я спросил:

— Да куда же мы идем?

Это далеко, завтра еще целый день придется мотать. Но походить по лесу — это для меня только на пользу. Я решил, что в таком случае надо поскорее сговориться с кем-нибудь насчет ночлега. Придис был не согласен: а зачем надо к кому-то проситься? Да еще в душную комнату? Здесь много покосов, можно и в сарае переночевать, а еды малость и своей есть.

Скоро мы наткнулись на лесной покос и увидели небольшой завалившийся сарай. Самое время устраиваться с ночлегом, сумерки уже сгустились.

Летняя ночь, когда лето уже на исходе, последняя теплая пора. Вокруг лес, словно тайна, — может быть, из чащи выйдет красивая добрая колдунья Лаума и заворожит меня. Усталость убаюкивала мою плоть, но кровь беспокойно мчалась от сердца к мозгу. Всевышний шутник, пошли мне в этой жизни сказку, заставь расцвести чудесным цветом источенную бациллами грудь, и я навеки прославлю твое величие и щедрость, даже все-все утративший и, яко червь, в смятении извиваясь. Я хочу захмелеть, жизнь так коротка, а смерть так холодна! Эти размышления звучали во мне чем-то вроде молитвы. Придис как лег, так и не шелохнулся, я чувствовал себя совсем одиноко во тьме, поэтому я то стыдился, то отдавался приливу сентиментальных чувств. Может быть, эта гнусная болезнь сама разжигает такую неудержимую жажду жизни — я был молод, но кашлял, как старец. Я был вытолкнут из хода жизни, хотя рассудок подсказывал, что мне надо только радоваться этому, так как теперешний ход событий с мобилизациями, легионами, геббельсовской тотальной войной — это жуткая чехарда, которая не может кончиться добром. И все же я не хотел быть несчастным, хворым страдальцем. Подступала глубокая горечь, настоящий приток желчи, и хотя я не очень завидовал здоровым, все же хотелось кричать о несправедливости, о том, почему и я не могу быть здоровым. Почему именно я? Я видел Лаймдоту, румяную, уютную, довольную собой, видел Эдгара, напыщенного от сознания своей студенческой мудрости и добровольческой доблести, видел всех этих веселых гуляк — здоровых, и только здоровых. Я не хотел смириться с тем, что мне выпала доля страданий, угнетающих мир; уже сама война была ненормальностью, она выплеснула целое море отчаяния и боли… Правители, суровые законы, война и всяческие хвори и напасти всегда терзали человечество, а я не хочу терзаний, в мире не одни страдания, есть и счастье, я требую свою долю. Разве у меня нет нрава жить, если я не мешаю другим? Может ли быть, что хозяином жизни вечно останется этот Талис с его автоматом, с его здоровыми легкими, идиотски распушенным хвостом и всяким ярким оперением? На это клюнула и та девушка… Мне она понравилась в тот раз, когда пришла в наш подвал к Придису. Думать о ней не хотелось, и все же я видел ее. Она стояла тихая, бледная, и словно не слышала тех поношений, которыми я мысленно осыпал ее. Придис спал, а я долго не мог заснуть…

Проснувшись утром, мы отыскали ручей, помылись, перекусили и пошагали дальше.

Наткнулись на большой брусничник и хорошо поели; была и черника, она уже сделалась водянистой, но казалась сладкой после недозрелой брусники. Мы петляли вдоль извилистых лесных дорог, встречали жнецов, приветствуя их заведенным «бог в помощь!»; побеседовали с пастушонком, а на перекрестке встретили старика, который тащил большой мешок с яблоками. Он щедро одарил нас. Завернули в одну усадьбу и попили свежего молока. Придис сказал, что уже недалеко, поспеем вовремя. Он веселился, подражал птичьим голосам и без конца рассказывал всякие вероятные, полувероятные и вовсе невероятные охотничьи были.

Мы вышли на берег петляющей речушки.

— Это Виесите, — сказал Придис.

Речка была не шире семи-восьми метров, извилистая, со многими старицами. Берега обрывистые, местами и пологие, там легко было перейти поперек быстрого течения; местами заросшие ольхой излучины с глубокими омутами. Вот из такого, наверное, Придис вытащил «во какую здоровенную» щуку. Вдоль реки луга, дальше стена леса, на опушке кое-где стоят сенные сараи, точно такие же, в каком мы провели ночь. Полуденное солнце палило, я предложил выкупаться. Придис согласился. Мы скинули мешки и освободились от одежды. Вели мы себя так, словно были одни, но окрестность не была безлюдной: слева хутор, а из леса, который здесь подобрался к самой реке, доносилось коровье мычанье.

Придис первый кинулся головой в омут и, вынырнув у того берега, сообщил, что чуть не ударился о затонувшее дерево. Я был не из хороших ныряльщиков, но плавать умел прилично, чтобы без опаски пересекать эту речку взад-вперед. Мне скоро стало холодно, я вылез с гусиной кожей и, одевшись, еще долго стучал зубами. Придис вылез, только когда подошло стадо с пастухом — мальчишечкой от горшка два вершка.

Пастушонок изнемогал от любопытства, но слишком робел, чтобы произнести еще что-нибудь, кроме приветствия. Он встал в сторонке и уставился на нас широко раскрытыми глазами. Наверное, так таращились бы мы, доведись нам встретить на лесной дороге сохатого с десятком развилок на рогах.

— Ты, наверное, сын Налимовой Зенты? — спросил Придис. Услышав робкое «да», он захотел узнать возраст парнишки. Но тот только пялил глаза. — Верно, годков шесть есть, и уже таким стадом заправляешь. Лихой малый, — похвалил его Придис, но так как пастух пребывал в безмолвии, мы направились к усадьбе «Налимы», которую было видно отсюда. Я выразил свое удивление:

— Какая странная фамилия — Налим!

Придис объяснил:

— А это не фамилия, а прозвище. Все к нему привыкли. Чужого или того, у кого своей усадьбы нет, зовут по ремеслу или по тому, у кого он работает. Ежели Янис у Спрунгиса в работниках, так и будет он Спрунгисов работник Янис, а просто Спрунгисов Янис — это уже сам хозяин или его сын. Меня вот зовут Придис-машинист. Хозяина в «Налимах» фамилия не то Шмит, не то Шульц, не помню толком…

Вот оно что. Уж не хочет ли Придис сделать меня Налимовым работником Улдисом?

В «Налимах» как раз свозили в овин снопы. Здесь ездили не на телеге, как в Видземе, лошадь была запряжена в длинную узкую фуру. Не знаю, какие преимущества как у первого, так и у второго средства передвижения. С фурой, кажется, легче перевернуться. Обитатели «Налимов» не слишком торопились и в честь гостей даже выпрягли лошадь. Их было трое: сам хозяин, уже больше чем средних лет, но еще крепкий и сильный мужчина, хозяйка, нагулявшая хорошие мяса, и дочка, ничуть не уступавшая матери в пышности. Четвертый домочадец пастушил, отца его никто не упоминал. Довольно радушные люди — тут же накрыли на стол и понимающе выслушали Придисовы объяснения, что мы решили несколько месяцев пожить в деревне.

— В Риге в такую славную пору дышать нечем, как только вы там терпите! — в один голос согласились хозяин с хозяйкой. Работу они нам не могут обещать. Так пожить какое-то время можно, но дармоедничать ни мне, ни Придису и в голову не пришло бы. Поля в «Налимах» уже сжаты, хотя в округе еще звенят косы. Неудивительно, так как поля у них маленькие, все трое — работники хорошие, да еще Густ помочь приходит. Видимо, этот Густ имеет отношение к Зенте и ее мальчику, хотя жить здесь не живет.

Глядя на Придиса, хозяйка сказала:

— К молотилке тебе уж не воротиться, а отец твой… Девчонкой его только что наградили… — она осеклась, потому что Придис явно разозлился. Хозяин же деловито заявил, что работники нужны в «Клигисах», а то у них хлеба осыплются. Поля большие, один он из кожи лезет.

— Чудной он, — вставила Зента.

— Хороший человек, — строго сказал хозяин. — Я его насквозь знаю. Ступайте туда. Чем глубже в лес, тем вас дольше не унюхают в волости. Теперь таких молодых парней в легион гонят.

Ага, это у Налима подозрения насчет наших документов и отношения к мобилизационной комиссии. Придис коротко сообщил, что мы оба непригодны к службе, но они как будто только сделали вид, что поверили.

В тот же вечер мы отправились в «Клигисы», километрах в трех в гуще леса. Зента проводила нас до коровника и на прощанье сказала мне:

— Там можно каждый день пить парное молоко. Клигис не скупится, а молодому парню нельзя быть таким тощим.

Я усмехнулся, но почувствовал себя задетым. А молодой женщине можно быть такой бочкой? Лицо круглое, вся, как печка. Ах, я совсем не понял эту добродушную, душевную женщину, я с самого начала был слишком строптивым, чувствительным к уколам со стороны, гримасам, дружеским ухмылкам. Тонкая кожица самолюбия! Зента была освежающе теплой, как дыхание осиновой рощи в полуденный зной. Школьный диплом, она училась в Екабпилсском (местные зовут его не городом, а местечком) коммерческом училище, магазинная брошка на блузке, красивые модные туфли, которые она поспешила надеть ради нас, — все это было только внешнее, она могла выйти из глухой старины в холстинном облачении и сказать: я женщина сельская, прими привет мой, смешной костлявый горожанин.

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 45
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Кукла и комедиант - Висвалд Лам бесплатно.

Оставить комментарий