Форма входа
Читем онлайн Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
В этом их убеждала мать, а ведь она оставалась кумиром всех сыновей. Зато своей тетушке, госпоже Мартен-Шопин, и даже отцу они противились с невероятной решительностью и достоинством. Генерала Гюго после Реставрации уволили в отставку с половинным окладом пенсии, и он удалился в Блуа с госпожой Альме, "графиней де Салькано", иначе говоря - с девицей Тома, всемогущей его властительницей. "Мерзкая вдова Мартен-Шопин" весьма скудно снабжала племянников карманными деньгами и передавала им распоряжения отца. Генерал хотел, чтобы его сыновья поступили в Политехническое училище, и требовал, чтобы они для подготовки к экзаменам усиленно занимались математикой и черчением; учтиво, но твердо мальчики попросили его дать им возможность выполнить это требование.
Виктор Гюго - отцу, 22 июня 1816 года:
"Госпожа Мартен целый месяц не соблаговолила спросить, в чем мы нуждаемся, и уже два месяца как перестала выдавать мне и Эжену обещанные два су в день; да еще весьма предусмотрительно сообщила нам о таком решении лишь 1 июня. Когда мы ей вежливо доложили, что, рассчитывая на эти деньги, сделали даем на необходимые свои расходы - на то, чтобы платить за стулья в церкви, точить перочинные ножи, переплетать книги, покупать чертежные принадлежности, - она ответила, что не желает нас слушать, и властным тоном приказала нам выйти из комнаты. Больше ей не удастся это сделать, дорогой папа. Мы лучше откажемся от воскресных отпусков, но впредь не будем иметь с ней никаких отношений. Если ты все-таки хочешь, чтобы мы расплатились с долгами и не сидели без гроша, просим тебя передавать нам деньги через кого-нибудь другого, удобнее всего через Абеля..."
12 ноября 1816 года:
"Мы обдумали твои предложения; позволь нам говорить с тобой так же откровенно, как мы говорили раньше, и ответь нам лишь после того, как взвесишь наши соображения. Видя, что мы в состоянии судить о цене вещей, ты предлагаешь нам двадцать пять луидоров в год на наше содержание. Мы согласны, лишь бы эти деньги нам выдавали в собственные руки. Мы уверены, что при том опыте, который у нас уже имеется, а главное, с помощью мамы и при ее советах - а она, что ни говори, умеет экономить - этой скромной суммы хватит на ваше содержание, и оно будет более приличным, чем было до сих пор, хотя наверняка обходилось тебе дороже. Но если деньги будут нам направлять через чужие руки, такой уверенности мы не можем иметь, так как не сумеем воспользоваться средствами, обеспечивающими нас. Мы уже не в силах будем следовать твоему примеру: соразмерять расходы со своим достатком и быть довольными своим положением, тем более что оно приучит нас к порядку и бережливости... Конец твоего письма нас огорчил - не можем скрывать от тебя, как нам было тяжело, что ты нашу маму называешь негодницей, да еще в открытом письме, - ведь его распечатали и отдали нам только после прочтения. Мы видели твою переписку с мамой. Что ты сделал бы в те времена, когда познакомился с ней и когда находил счастье близ нее, что ты сделал бы с тем, кто посмел бы говорить о ней подобным языком? А она все такая же и всегда была такой, и мы всегда будем думать о ней так же, как ты раньше думал о ней. Вот какие чувства твое письмо породило в нас. Поразмысли, пожалуйста, над нашим письмом и будь уверен в любви, которую питают к тебе твои покорные и почтительные сыновья.
Э.Гюго - В.Гюго".
В этом письме видны и зрелость ума, и энергия стиля. В нем нет повторений, выразительность не ослабевает от начала до конца. Кто был вдохновителем коллективного послания братьев? Оно написано почерком Эжена, но это не имеет большого значения. Оба брата получили одинаковое воспитание, были учениками своей матери, оба испытали влияние классиков, оба стремились к поэтическому творчеству. Время, которое они могли урывать от занятий математикой, они проводили за сочинением стихов. Переводы Вергилия и Лукреция, элегии, эпиграммы, песни, трагедии - все увлекало их.
По правде говоря, Франция тогда усердно занималась версификацией, сочиняла стихи. Даже пансион мальчиков изобиловал поэтами. Сам угрюмый Декотт кропал вирши и вскоре стал завидовать двум юным гениям, явившимся среди его учеников. Молодой классный наставник Феликс Бискара, умный человек с рябоватым, но веселым и открытым лицом, любил Эжена и Виктора Гюго, а еще больше - мадемуазель Розали, бельевщицу пансиона, в честь которой он создавал оды. Однажды Бискара повел братьев Гюго, своих любимцев, на верхние площадки башен Собора Парижской Богоматери, Виктор Гюго поднимался по ступенькам лестницы позади мадемуазель Розали и смотрел на ее ноги.
Было естественным, что в том возрасте, "когда все Керубино по улицам бродят, стараясь в окошки бань заглянуть", подростка, унаследовавшего огромный темперамент отца, да еще начитавшегося эротических стихов Горация и Марциала, преследуют мысли о женском теле. Для Виктора было никогда не ослабевающей радостью увидеть нечаянно обнажившееся плечо, грудь, стройную ножку. Подобно фавну или иному лесному божеству, он будет в дальнейшем подстерегать в лесах красивых девушек-дикарок и прачек у ручьев. Бедным студентом он из своей мансарды высматривал в соседнем окне или "сквозь щели в чердаке" какую-нибудь служанку, раздевающуюся перед сном.
В семнадцать лет мне снилась Геба
Прекрасная гризетка неба;
Олимп или мансарда - все одно:
Подвязка сброшена, плечо обнажено
[Виктор Гюго. LIV ("Океан")].
Всю жизнь это будет лейтмотивом многих его стихов. Слишком целомудренная юность создала нераскаянного грешника.
Для генеральши графини Люкотт, "хорошенькой женщины, имевшей большой успех в свете и множество поклонников" - братья Гюго знали ее еще по Мадриду, а в Париже жили в одном с нею доме, - Виктор сочинял почтительные мадригалы:
Я слушаю... Но все ж могла бы лира эта
В такой чудесный день решиться и посметь
Твою любовь ко мне воспеть.
- Судить не торопись, начни читать поэта!
Любовью сердце стеснено,
Тобой одной оно согрето!
Но то, чем полнится оно,
Земною лирою не может быть воспето!
Концовка была галантной, все написано очень ловко, с чисто вольтеровским изяществом. Но кто бы ни писал стихи в пансионе Декотта и Кордье, сам директор или классный наставник, Эжен или Виктор Гюго, тысячи рифмованных строк, рождавшихся у них из-под пера, были довольно плоскими. То было время заката прежнего направления в поэзии. Делиля и Парни все еще считали великими поэтами. Французская Академия избирала их учеников в число "бессмертных". Язык был упорядочен, отлакирован, застыл в величественной неподвижности. Слова были разделены на благородные и Простонародные. Любой экипаж именовался колесницей, щеки - ланитами, ветер называли аквилоном, воду в реке - речной волной, лошадь - скакуном, королей - монархами, шпагу - мечом, поэта - нежным любовником девяти сестер. Большинство простых терминов было изгнано. Слово "лодочник" стало запретным, несчастному писателю предоставлялось выбирать между кормчим и перевозчиком. Ребяческие и вместе с тем старческие вкусы требовали, чтобы поэзия была полна холодных безумств, ханжеского дидактизма или банальной галантности. Братьям Гюго, как и всем рифмоплетам той поры, оставалось только следовать установленным образцам.
Однако Виктор уже и в то время проявлял природное стремление к музыкальности стиха, гибкости строфы, инстинктивное ощущение стиля и поэтому чувствовал в произведениях Горация и Вергилия красоты, исчезавшие в перифразах какого-нибудь Делиля. Бискара, проверяя переводы своего любимого ученика, говорил удивленно: "В этих стихах такая яркая палитра, какую я не нахожу ни у одного поэта". Он хвалил строку: "Упиваться резней и разбрызгивать кровь" или такую: "И с хрустом алчные клыки их кости разгрызали".
Дидона бедная, ты жертвою своих мужей была:
Сихей почил - и ты ушла, ушел Эней - ты умерла.
Это двустишие блестяще передает Авзония. А другое, в конце первой "Буколики", сохраняет изящество оригинала:
Течет над кровлями дымок и рвется на простор,
И тени, становясь длинней, нисходят с этих гор.
Вергилий отвечал двум потребностям этого ребенка - тяготению к таинственности и к ясному, четкому, отточенному слогу. Прочтя поэму в пятьсот строк о всемирном потопе, Бискара нашел, что в ней тридцать две строки хороших, пятнадцать - очень хороших, пять строк - посредственных. Сам Виктор был более требователен и каждый год сжигал тетрадь со своими Поэтическими опытами - убогие тетрадки, сшитые им собственноручно с помощью бечевочки, завязанной узелком; ведь он получал только два су в день на свои расходы и тратиться на покупки надо было с осторожностью. Стихи своих детских лет он начал сохранять только с одиннадцатой тетради. Скромный и усердный труженик, он сам смиренно добивался критических замечаний. Горделивый Эжен, наоборот, любил похвастаться своим дарованием. Оба воздавали честь в своих стихах любимой матери, которая не имела разрешения брать сыновей к себе и сама навещала их в пансионе. Во всех своих трудах и успехах "сыновья думали только о том, какое удовольствие они доставят маме". В четырнадцать лет Виктор посвятил ей трагедию в стихах - "Иртамена":
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа бесплатно.
Похожие на Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа книги
- Из Жизни людей - Андрэ Моруа - Проза
- Жыццё людзей (на белорусском языке) - Андрэ Моруа - Проза
- Добры вечар, дарагая (на белорусском языке) - Андрэ Моруа - Проза
- Взгляд Орфея - Морис Бланшо - Проза
- Париж - Виктор Гюго - Проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Пьяный корабль. Cтихотворения - Артюр Рембо - Проза
- Доктор Терн - Генри Райдер Хаггард - Проза
- Папа сожрал меня, мать извела меня - Майкл Мартоун - Проза
- Под солнцем Сатаны - Жорж Бернанос - Проза
