Шрифт:
Интервал:
Закладка:
18 ноября 1917 года. Сегодня уехал я из полка, в котором верой и правдой прослужил шесть с половиной лет и который не думал так скоро покинуть. Вчера созвал к себе комитет и часа три с ними беседовал. Заявил им, что уезжаю, как больной, вернусь ли скоро или нет, не знаю. Может, пробуду более двух месяцев и меня отчислят от команды. Всей команды прощаться не собираю, прошу передать людям сердечный привет и благодарность, что за время семимесячной службы совместной, особенно в такое трудное время, у нас не было даже намека на какое-либо трение в наших отношениях. Сохраняя о пулеметчиках самые лучшие воспоминания, желаю им в будущем оставаться такими же дружными, доблестными, в полной уверенности, что никакие силы не разрушат чудного духа нашей команды и лейб-уланы пулеметчики будут всегда служить не за страх, а за совесть, примером всем другим. Они были поражены моим решением уехать, говорили, что так ждали моего возвращения, надеялись, что, как и раньше, буду ими руководить, советовать, – и вдруг я их оставляю!.. Что такого начальника у них не было и не будет, что вся команда разволнуется, что не может быть речи о каких-либо претензиях, а лишь глубокая благодарность за неизменно доброе отношение. Вспомнили, как при приеме команды мой родной 6-й эскадрон принес меня на руках с хором трубачей и как тогда он обещал меня оберегать и во всем слушаться, так и впредь, несмотря ни на что, обещают мне полное доверие. Расстались мы самыми добрыми друзьями, что они и доказали, отправив моих обеих лошадей, Катавасию и Картинку, к моему верному рехмету Атаману в деревню. Лишь советовали не собирать команду, иначе она меня не отпустит. Я и сам так думал, желая избежать всяких чествований и речей, что было бы неизбежно. Да, мне моих пулеметчиков искренно жаль. С первого дня мне с ними было очень хорошо, хотя Кушелев их здорово распустил и Миклашевский сказал, что мое назначение – чисто политическое, так как основа полка в данное время – пулемет, огонь. Господь помог мне сделать из этих петроградских рабочих действительно славных лейб-улан, которые до последних дней могли служить примером верности и доблести и исполнения долга. Гвоздев, мой денщик, заменивший заболевшего верного Адоньева, говорил, что команда плакать будет, когда узнает. Поздно вечером, на ночь глядя, покинул я полк. До свидания, старый полк, наверное – прощай! С тяжелым сердцем покинул я тебя, а с новым я не прощаюсь, я в нем – чужой, а всем сердцем грущу о полке лейб-улан Ее Величества до 1 марта 1917 года. Под старым, седым штандартом прослужил я лучшие годы моей жизни, если слух о замене его революционным знаменем оправдается, то это будет и лучше. Не место свидетелю вековой славы полка в его теперешних рядах! Близко узнав новых наших солдат и комитеты, не сомневаюсь, что конец его, как боевой единицы, близок, если уже не наступил. Когда мы, коренные офицеры, прослужившие с этими солдатами со дня их призыва, спаянные на поле сражений вражеским огнем, потеряли авторитет, то каково будет значение офицера из солдат? Или нужна будет такая зверская дисциплина, о которой мы и думать не могли, да и не надо было, мы верили взаимно. В демократизации, в свободе армии не спасение, а неизбежная ее гибель, а с нею и Родины. Когда раньше думалось, что настанет неизбежный день ухода из полка, при одной мысли становилось бесконечно грустно, а сейчас уезжаешь сердцем и только мыслишь – как бы подальше! Полка уже нет, есть толпа, где интеллигентному и верному заветам предков офицеру нет места.
Зашел в канцелярию. Писарь Михайлов тоже поражен моим уходом. «Если вы уходите, – говорит, – что же остается делать солдатам? Вас считали верным, своим офицером», но сам Михайлов говорит, что служить нельзя и трудно передать, что творится сейчас, в солдатской среде же идет разговор, что Николаев – буржуй и его столкнут. Я начинаю думать, что Николаев – порядочный прохвост, и я его не очень понимаю. Он очень неглупый человек, и единственное объяснение его политики – жажда власти, и в этом он всегда был грешен. Когда я, будучи два года полковым адъютантом, отдавал ему категорическое приказание против его мнения, он целый день ходил обиженным.
Итак, могу лишь пожелать командному составу удачи в его начинаниях, но в успехе его позволю себе сильно сомневаться. С друзьями особенно не прощаюсь, так как, Бог даст, в другой обстановке, свободными людьми, встретимся.
Еду со старым Тизеном, оба – как больные, я – с пороком сердца, он с острым ревматизмом. Вскоре уедут Юрий Смагин и Шабельский, в начале декабря – Эллисе и Каменский, а пока ничего не решили Длусский, Малама, Осоргин, Кирилл Нарышкин и так называемый «командир полка» Илья Крапоткин. Мне понятен лишь один Илья, но другие, особенно Кирилл, нет. Жажда сильных ощущений или вера в чудо, но я изверился!
С. Апухтин[51]
На фронте после революции[52]
В середине июня 1917 года Сводный пехотный полк, еще недавно носивший громкое наименование Собственного Его Величества, перестал существовать. Все солдаты, получив нужные документы, покинули Рогачев.
- Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков - Биографии и Мемуары / История
- 1918 год на Украине. Том 5 - Сергей Владимирович Волков - Биографии и Мемуары / История
- Белое движение и борьба Добровольческой армии - Антон Деникин - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Московский поход генерала Деникина. Решающее сражение Гражданской войны в России. Май-октябрь 1919 г. - Игорь Михайлович Ходаков - Военная документалистика / История
- Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков - Биографии и Мемуары
- Трагедии Северного Подплава - Владимир Бойко - История
- Путешествие по Сибири и Ледовитому морю - Фердинанд Врангель - Биографии и Мемуары
- Махновщина. Крестьянское движение в степной Украине в годы Гражданской войны - Нестор Махно - Биографии и Мемуары
- Солдаты без формы - Джованни Пеше - Биографии и Мемуары