Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где почта из Вены?
– Ничего не было, ваше императорское величество – Вастль повернулась к ней и присела в странном подобии реверанса – от смущения.
– Что это значит? Как это «ничего не было»?
Вастль поставила на стол молоко и хлебцы. Это она сделала совершенно беззвучно, что было крайне важно, потому что Елизавета по утрам, после сна, особенно болезненно воспринимала посторонние шумы.
– Кое-что произошло, ваше императорское величество. – Вастль нервничала так, что у нее даже колени дрожали.
– Что?
– Это я о надворном советнике, ваше императорское величество. – Она снова присела в странном реверансе.
– О каком надворном советнике? И перестань наконец все время приседать.
– Который вез почту, ваше императорское величество… – Вастль вновь собралась поклониться, но вовремя сдержала этот порыв.
– Я ничего не понимаю. – Елизавета слабо улыбнулась, чтобы показать Вастль: на нее не сердятся. – Попроси ко мне Кёнигсэгг.
Вастль было всего восемнадцать лет. Кругленькая, в черном платье с белым передником и в белой наколке – она производила весьма приятное впечатление. У нее были ровные белые зубки, вызывающие зависть молодой императрицы, и маленькие карие глазки, как у мышки. Воду в ванной она всегда – ни разу не измерив температуру – напускала самую подходящую и так ловко, так нежно мыла волосы Елизаветы – никогда не потянет их, не дернет. Вастль была идеальная камеристка, но на вопросы отвечала с трудом – всякий раз начинала краснеть и запинаться.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем появилась Кёнигсэгг, что удивило Елизавету: было уже начало десятого. Вчера вечером Кёнигсэгги откланялись около десяти; она – потому что у нее якобы разболелась голова, а он – сославшись на то, что в кафе «Квадри» должен встретиться с офицерами своего полка, хотя всему городу известно о его связи с субреткой из театра «Ла Фениче». Имей Елизавета перед глазами идеальных супругов, ее замучила бы зависть. Так что Кёнигсэгги ее вполне устраивали – как пара из свиты.
После того как брачный союз самой Елизаветы дал крен и продолжал существовать исключительно из государственных соображений, она находила известное удовлетворение в том, что замечала нелады в жизни других супружеских пар. Елизавета понимала, что ничего хорошего в этом нет, и злилась на себя, но не могла совладать со своей слабостью.
Не то чтобы она не ценила свою обер-гофмейстершу – скорее наоборот! Глядя на нее, Елизавета всякий раз вспоминала о победе, которую одержала над свекровью. В январе Кёнигсэгг сменила эту ужасную Эстергази, которую свекровь навязала ей, когда в 1854 году, сразу после бракосочетания, она переехала в Вену. И конечно, победой мололо было считать то, что, возвращаясь с Корфу, она не поехала прямо в Вену, а остановилась в Венеции, куда к ней на целых три месяца привозили детей – все это вопреки отчаянному противодействию эрцгерцогини Софии.
Если посмотреть с этой стороны, Елизавета могла быть довольна собой, но… увы. В Венеции ее многое раздражало. Утром туман, и вечером туман, и нет ему конца и краю. А если не густой туман, то снегопад и долгие сумрачно-темные дни, такие бесконечные и унылые, что Елизавета почти всерьез задавалась вопросом: можно ли умереть от сильнейшей тоски? И случалось ли, что из-за невыносимой скуки у кого-нибудь навсегда прерывалось дыхание?
Особенно томительны бывали вечера: в то время как все светские люди развлекались на балах-маскарадах, ей не оставалось ничего иного, как перебирать фотографии, писать письма или играть с супругами Кёнигсэггами в карты. На официальные маскарады, которые устраивались военными властями, ездить не хотелось, а на венецианские маскарады, настоящие маскарады, на которые в разные дворцы ежедневно съезжалось множество гостей, ее не приглашали по политическим причинам. Это Елизавета понять могла, но было все-таки немного обидно…
Елизавета считала, что по тому, как: человек нажимает на ручку двери, можно очень многое сказать о нем. Франц-Иосиф, например, прежде чем войти в помещение, в котором она находилась, непременно стоял некоторое время в нерешительности перед дверью. Иногда Елизавета слышала его тяжелое дыхание или кашель. Она предполагала, что в такие моменты он держит ладонь над ручкой двери, не решаясь открыть ее сразу. Вероятно, Францу-Иосифу не было безразлично то, как именно он переступит порог и какой у него при этом будет вид. Он резко – но не слишком – надавливал на ручку, причем делал это беззвучно, что свидетельствовало об умении императора соизмерять свои силы. Если бы существовал механический аппарат по открыванию дверей, он двигался бы с таким же спокойствием и четкостью. В выражении лица императора было тоже что-то механическое – эта улыбка, сиявшая, как узоры парадного мундира, эта широкая, можно сказать, геометрически безукоризненная улыбка… Шесть лет назад она казалась Елизавете милой, а теперь вот больше не кажется.
Ну а Кёнигсэгг, наоборот, никогда не может открыть дверь, чтобы не войти в противоборство с дверной ручкой. До Кёнигсэгг никак не дойдет, что, если не надавить на ручку до упора, а отпустить, едва коснувшись, дверь не откроется. Таковы уж они, эти ручки… И Кёнигсэгг приходилось постоянно убеждаться в этом на практике: дверь с первого раза никогда не открывалась, ручка же, неприятно щелкнув, возвращалась в исходное положение. Но Кёнигсэгг делала попытку за попыткой и наконец добивалась успеха – возникала на пороге комнаты со словами:
– Что-то с этой ручкой не в порядке, ваше императорское величество.
Сегодня утром на графине был наряд из темно-красного бархата в восточном вкусе, нечто среднее между утренним халатом и платьем. Он напоминал домашнее одеяние, что было неприемлемо для статс-дамы императрицы, по протоколу второй дамы в империи. Столь небрежный наряд ей не подобало носить даже в утренние часы, когда первая дама – императрица – была еще не одета и беззаботно прихлебывала горячий шоколад.
Но Елизавета ничего не сказала. Во-первых, прошлая ночь и так сложилась для Кёнигсэгг в высшей степени неудачно; во-вторых, Елизавете очень хотелось узнать о происшествии с надворным советником.
Может быть, штормовой ветер, который свистел вчера над крышей палаццо, унес почту в море? И уж не вместе ли с самим надворным советником? Елизавета хотела немедленно услышать увлекательную историю, ей так хотелось, чтобы предстоящий день стал веселее прошедших.
– Вастль утверждает, что моя почта пропала, – произнесла Елизавета.
Кёнигсэгг стояла перед столом, за которым завтракала императрица, и нервно мяла носовой платок. Глаза у Кёнигсэгг были красные от слез.
– Садитесь, графиня. – Елизавета могла бы сказать ей, что ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него так горько плакать. Но это вылилось бы в разговор, от которого она в данный момент сочла за благо отказаться. Сейчас самое главное – выяснить, при каких обстоятельствах пропала почта – Вастль говорит, что с надворным советником что-то случилось.
Кёнигсэгг кивнула и села на стул, держа спину так прямо, словно она была деревянная. Елизавета отчетливо поняла, что графиня силится не думать больше о том, как граф обидел ее сегодня ночью, а пытается сосредоточиться на вопросе императрицы.
– В каюте надворного советника произошло преступление. Надворный советник убит, – проговорила Кёнигсэгг слабым голосом. – Надворного советника убил человек, проникший в его каюту.
Елизавета опустила веки, глубоко вздохнула и на секунду задержала дыхание.
– Кто-то убивает на судне пассажира первого класса, и ему удается беспрепятственно сойти на берег?
– О преступлении стало известно уже после того, как пассажиры оставили судно.
– Откуда вы все это знаете?
– От жениха Вастль. Он ординарец Пергена. Они вчера вечером встречались, и Вастль только что мне обо всем рассказала.
– Кто такой Перген?
– Полковник из штаба Тоггенбурга. Он ведет расследование. Дело имеет политическую подоплеку. А больше я ничего не знаю.
– Политическую? Вастль не сказала, почему?
– Она упомянула только, что сначала за дело взялась полиция Венеции. А потом полковник Перген отстранил комиссарио.
– Какого комиссарио?
– Который отвечает за район Сан-Марко. Он венецианец.
– Что вы еще знаете?
– Есть еще одна жертва преступления. Женщина, которая находилась в каюте надворного советника, – сказала Кёнигсэгг таким тоном, что было ясно: мысли ее витают где-то далеко.
Елизавета вновь глубоко вздохнула Второй труп! Женщина! Выходит, и она, Елизавета, тоже причастна к этому страшному делу, потому что среди прочего пропали и письма, предназначенные лично ей!
– Известно уже, кто эта женщина?
– Нет. Однако Вастль сказала, что она была молода. – Кёнигсэгг высморкалась и продолжила вялым голосом, начинавшим раздражать Елизавету. – Перед смертью женщина была связана и подвергалась жестокому обращению.
- Заводная девушка - Анна Маццола - Исторический детектив / Триллер
- Случай в Москве - Юлия Юрьевна Яковлева - Исторический детектив
- Дочери озера - Венди Уэбб - Исторический детектив / Триллер / Ужасы и Мистика
- Дело бога Плутоса - АНОНИМYС - Исторический детектив
- Тайна короля Якова - Филип Депуа - Исторический детектив
- Доктор Фальк. Новогоднее расследование - Игорь Евдокимов - Исторический детектив / Классический детектив
- Последний иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Корнев - Исторический детектив
- Аптекарская роза - Кэндис Робб - Исторический детектив
- Последний суд - Йен Пирс - Исторический детектив
- Ученица Калиостро - Далия Трускиновская - Исторический детектив