Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день Игнатьев официально уведомил Верховный Совет Китая о том, что он прибыл в столицу Поднебесной с намерением обсудить ряд вопросов, касающихся пользы обоих государств.
Через три дня в Южное подворье, где слышалось ширканье пилы и согласный стук молотков: строительно-ремонтные работы шли полным ходом, явились китайские чиновники и сообщили, что для ведения переговоров богдыхан назначил двух уполномоченных: министра налогов Су Шуня и председателя Палаты уголовных наказаний господина Жуй Чана. Опасаясь, как бы китайцы впоследствии не отказались от намеченных встреч, Игнатьев настоял на том, чтобы чиновники известили его письменно.
— Давайте придадим нашим переговорам официальный характер, — заявил он согнувшимся в полупоклоне чиновникам, и тем ничего не оставалось, как передать его пожелание уполномоченным.
— Правильно, — одобрил его напористость отец Гурий. — Это Восток. К китайцам в последнее время «на дикой козе не подъедешь». Всё принимают в штыки. Наше влияние, которое когда-то чувствовалось в Пекине, полностью утрачено.
— Неужели на русских здесь смотрят, как на врагов? — упал духом Николай. — Я понимаю ненависть к захватчикам, но мы-то старые соседи.
— Тем не менее, — сказал архимандрит. — У меня сложилось впечатление, что на нас здесь смотрят с опаской. Монголы намного терпимее.
— Чего китайцы опасаются?
— Кто-то им внушил, что мы пойдём на них войной: уже подвозим арсеналы.
— Чушь несусветная! — возмутился Игнатьев. — Мы привезли оружие для них!
— Увы, — развёл руками отец Гурий. — При всём своём корыстолюбии, китайцы отказываются продавать нам свои товары.
— И как же вы живёте?
— Покупки совершаем через китайских слуг, через студентов Русского училища. Очень помогает монах Бао, крещёный китаец. Кстати, он вам тоже может пригодиться. Мудрый, честный, светлый человек.
— А чем он занимается?
— Учит китайскому языку всех желающих. В том числе и членов нашей Духовной миссии.
Когда в здании посольства закончили ремонт, сложили камин и две новых печи, заменили рассохшиеся двери, прорубили дополнительное окно и вставили раму со стёклами, оно преобразилось. Стало уютней и светлее. Стены обтянули шёлком с нежно-голубым узором, завезли бамбуковую этажерку, два бамбуковых кресла и небольшой столик, застелили его скатертью, поставили в вазе цветы, и секретарь Вульф сказал, что «можно принимать гостей».
Игнатьев пригласил уполномоченных Су Шуня и Жуй Чана в Южное подворье.
— Они ждут вас у себя, — вежливо сказали их помощники. — В Трибунале внешних сношений.
— Передайте им, что посланник Русского государя рассчитывает на иное отношение, нежели посольства мелких стран, вроде Кореи, и желает принять их у себя, — настаивал Николай.
Требование было исполнено.
Двадцать восьмого июня в сопровождении многочисленной свиты, в парадных носилках прибыли Су Шунь и Жуй Чан.
Внешность господина Су Шуня оказалась чрезвычайно живописна: лицо напоминало серо-жёлтый обмылок; бескровные, оттопыренные, как у летучей мыши, уши выглядели до неприличия огромными и ужасно волосатыми на его рахитично-узком черепе: оборотень, а не человек.
— Наш незваный гость, — после дежурного приветствия, обратился Су Шунь к Игнатьеву и выразительно глянул на Татаринова, — имел несчастье прибыть в Китай в печальный год войны и смуты. Мало того — сказал он, — пограничный комиссар И Шань и его помощник Цзи Ли Минь, принимавшие участие в заключении Айгунского трактата, лишены чинов и званий, и вскоре предстанут перед судом.
— За что? — изумился Николай, понимая, что Су Шунь начал сводить переговоры к обидным препирательствам. — Он ведь только уточнил границы, показал их на карте.
Глаза Су Шуня превратились в щёлки. Он никогда не питал иллюзий в отношении так называемых друзей Китая и не желал верить в добрососедские чувства пограничных государств. Их он в первую голову считал врагами Поднебесной империи, норовившими куснуть при первом удобном случае и урвать кусок пожирнее. Он знал, что соседние народы обладают достаточным запасом наглости и не страдают от недостатка алчности, благодаря которой готовы перегрызть глотку любому, кто впал в сытую дрёму или ослабел в кровопролитной войне, будь она внешней или же междоусобной. Желание пожить за чужой счёт присуще всем смертным. Он давно уразумел, что самый бедный и жалкий народишко, питающийся объедками со стола Поднебесной империи и надеющийся на случайное наследство в виде неразведанных месторождений железной руды и каменного угля, народишко, копошащийся на свалке мировой истории и никогда не видевший радости в глазах своих детей, представляет собой главную опасность для цивилизованного Китая. Господин Су Шунь — министр налогов и податей, прекрасно понимал, что народы — суть людское скопище, толкучка человеческих страстей, а человек — саморастущая глина. И в этой глине таилась разрушительная сила: зависть. Его жизненный опыт изобиловал примерами того, как какой-нибудь ничтожный отщепенец, отродясь не видавший золота иначе, как в чужих руках, зачастую добивался славы и богатств, благодаря врождённой подлости и зависти, движимый дерзким притязанием на свою избранность. Вероломство и корысть помогали таким людям богатеть, увлекая за собой тысячи и тысячи голодных. Так налетает на жито прожорливая саранча, так низвергается горный поток, увлекая за собой камни. Господин Су Шунь знал: начни говорить о том, как стать богатым, и ты увидишь, как много в мире бедных. Злобных, голодных, завистливых.
Ревность порождает гнев и ярость. Беспокоит. А беспокойные люди коварны. Кто-то стремится быть похожим на себя, кто-то — на соседа. Последних — большинство.
Нацеленный на реальные блага и выгоды служения богдыхану, дашэнь Су Шунь искренне ненавидел сопредельные с Китаем государства. Они мешали жить, олицетворяли собой алчность, помноженную на корысть, раздражали суетой, а суета несправедлива. Порок назойлив, а назойливость порочна.
О том, что эти же самые качества: зависть и алчность, возвели его на вершину государственной пирамиды и окружили почётом, помогая шагать по служебной лестнице через две, а то и три ступени, Су Шунь никогда не думал, и считал вполне законным своё право отбирать у людей деньги: иначе он бы не был министром налогов и податей. Он распоряжался государственными средствами и судьбами тех, чья прыткость, по его мнению, заходила чересчур далеко.
За жизнь того, кто противоборствовал Су Шуню, здравомыслящий писарь из городской управы не дал бы и клочка гербовой бумаги.
Дашэнь Су Шунь был близким другом богдыхана, а богдыхан чтил тех, в чьих советах нуждался, на чью жёсткость рассчитывал, у кого мог одолжить наличных денег безвозмездно. Недостаток золота в казне — больное место богдыхана. Как ни суди, а наличность — это роса на траве: утром есть, к обеду испарилась. А как
- Лето Господне - Иван Шмелев - Историческая проза
- Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Василий Седугин - Историческая проза
- Во имя Чести и России - Елена Семёнова - Историческая проза
- Белая Россия - Николай Стариков - Историческая проза
- 1000 лет русского предпринимательства Из истории купеческих родов - Платонов Олег Анатольевич - Историческая проза
- Черные стрелы вятича - Вадим Каргалов - Историческая проза
- Калигула - Олег Фурсин - Историческая проза
- Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян - Историческая проза
- Русь против Орды. Крах монгольского Ига - Виктор Поротников - Историческая проза
- Век Екатерины Великой - София Волгина - Историческая проза