и вовсе разорвало бы на части.
— С-спасибо, — кое-как выдавил я.
— Потом благодарить будешь, — отмахнулся генерал. — А сейчас — поднимайся. Героям лежать не положено.
Могучие ручищи схватили меня под мышки и подняли с такой легкостью, будто мое тело вовсе ничего не весило. Голова еще немного кружилась… но ничего, устоял. Почему-то это сейчас казалось действительно важным — не лежать на полу.
— Богатырь… Воин! И где вас нынче делают? — Генерал скосился на мои погоны. — Владимирское пехотное?.. Знаю такое! А в Измайловский ко мне — не желаешь? Хоть сейчас бы забрал, безо всякого распределения — да не положено, без чина-то… А скажи — пошел бы? Пошел?
Я пробормотал что-то бессвязное. Но и такой ответ его превосходительство, похоже, вполне устраивал.
— Ладно, думай пока, воин, до выпуска еще не скоро. — Генерал легонько хлопнул меня по здоровому плечу. — Такие люди государыне везде и всегда нужны… А сейчас — ступай. С тобой его сиятельство говорить хочет.
Увидев, что я жив и как будто даже нахожусь в надежных руках, толпа вокруг тут же рассосалась. У каждого, разумеется, отыскалось дело поважнее — и только старый князь Юсупов терпеливо дожидался, пока мы с генералом завершим нашу весьма странную беседу.
И, пожалуй, не следовало заставлять его ждать и дальше.
— Ваше сиятельство… — Я шагнул вперед и чуть склонил голову. — Прошу извинить меня за этот… спектакль.
— Скорее это я должен извиняться перед вами, князь. — Юсупов суховато улыбнулся. — Вы могли бы стать выдающимся актером… Если бы уже не стали выдающимся офицером.
— Благодарю, ваше сиятельство, — отозвался я. — Но, увы, я пока еще не офицер.
— Но непременно им будете. — Юсупов протянул мне руку. — Вас ждет большое будущее, князь.
Я крепко стиснул костлявые старческие пальцы. Несмотря на худобу, силы в ладони Юсупова оказалось предостаточно. Неудивительно — с подпиткой родового Источника не так уж сложно сохранить если не молодость, то хотя бы здоровье.
— Ваш поступок достоин не только признания, но и высшей награды, которую только может пожаловать ее императорское величество. Но, боюсь, все случившееся не покинет этих стен. Подобное просто не может быть предано огласке, никаким образом. — Юсупов огляделся по сторонам и, не выпуская моей руки, продолжил. — И все же могу пообещать, князь: я не забуду, что вы сегодня сделали для страны, для всего дворянского сословия… для моего рода и меня лично.
Я хотел было ответить что-то учтивое, подобающее по правилам этикета — но слова застыли в глотке. Все вокруг видели всего лишь беседу двух князей — молодого и старого. Но я скорее почувствовал, чем понял — происходит нечто куда более важное… и сложное.
Ладонь ощутимо укололо — будто ударило током.
— Я — ваш должник, князь, — негромко проговорил Юсупов, наконец, отпуская мою руку. — И если судьбе угодно — однажды мой долг будет оплачен.
Мне оставалось только молча кивнуть: если для этого странного и немного пугающего ритуала и существовали какие-то правильные, нужные слова — я их не знал. Изобразив учтивый поклон, Юсупов отступил на шаг, развернулся — и удалился куда-то в другой конец зала.
А я… Пожалуй, стоило осмотреть рану, связаться с дедом, дождаться Багратиона. В конце концов — отыскать Настасью. Может быть, даже узнать, что с Леной — она как раз спустилась вниз перед тем, как началась стрельба.
Но все это потом.
Я неторопливо — рука все еще заметно побаливала — направился к выходу в коридор. Тем же самым путем, которым шел вместе с Хриплым каких-то десять минут назад. Кругом туда-сюда сновали люди — и в форме, и гражданские, но эта часть зала, похоже, никого особо не интересовала. Только в дверях я столкнулся с невысокой девушкой, которая едва на меня не налетела — видимо, оттого, что глаза я ей закрывала длинная темная челка.
— Прошу прощения, сударыня…
Я чуть отодвинулся в сторону, пропуская незнакомку — и вышел в коридор. Голова все еще немного кружилась, да торопиться было некуда — и я шагал неспешно, чтобы без надобности не тревожить пробитую пулей руку. Первая дверь, вторая, третья — полуоткрытая, с заметной даже в полумраке вмятиной на косяке. Войдя в комнату охраны, я склонился над связанным Хриплым…
И, развернувшись, рванулся обратно в коридор. Пробежал десяток шагов, споткнулся, едва не свалившись на ковер, споткнулся, едва не заорал от боли — и, выругавшись, просто привалился спиной к стене.
Все равно не успею… уже не успел.
Даже возвращаться назад не хотелось — хотя бы потому, что я так прекрасно запомнил то, что увижу в комнате охраны: раскрытую дверь, пустой оружейный шкаф, стол, какие-то бумаги, телефон с оборванным проводом, здоровенную лужу крови на полу.
И Хриплого, аккуратно разрезанного Серпом надвое.
Глава 6
— Ну… давай, рассказывай.
Дед пригубил чай, поставил чашку обратно на блюдце, чуть отодвинул — и откинулся на спинку кресла. В последнее время такие посиделки по утрам стали чем-то обязательным: не сговариваясь, мы не менее раза в неделю собирались у него в кабинете где-то за час-полтора до завтрака. Чаще чтобы обсудить что-то — но иногда и просто посидеть. Без лишних слов: дед перебирал старые бумаги бумаги, а я молча наблюдал, получая какое-то странное удовольствие от самого факта причастности к чему-то немыслимо важному.
Хотя наверняка в такие дни дед наверняка просто разглядывал старые фотокарточки, уносясь воспоминаниями в те времена, когда Александра Горчакова-младшего еще не было и в проекте. Я не мешал — кто знает, чего полезного он мог откопать в том, что для человека моего возраста неизбежно превращалось чуть ли не в сказку.
В конце концов, если я что-то и понял за последнюю неделю — так это то, что корни любой дружбы, любого союза — даже вынужденного и не самого приятного — порой уходят в прошлое куда глубже, чем кажется. А значит, и корни любой вражды следует искать там же.
Ритуал утреннего чаепития, хоть и появился совсем недавно, успел стать для нас обоих чем-то действительно важным. Ни по телефону, ни за ужином, ни позже, когда я заглядывал в Елизаветино чуть ли не проездом, мы так толком и не говорили о том дне, когда террористы захватили дворец Юсупова, хоть и прошла уже почти неделя.
Но теперь время, похоже, настало.
— Что ты хочешь услышать? — на всякий случай уточнил я.
— В первую очередь — обещание, что в следующий раз ты не будешь лезть на рожон. — Дед нахмурился и покачал головой. — Мне понятен твой благородный
