Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Китае многое уже напоминает наши пейзажи. Но Север у них все-таки выглядит по-другому. Когда в сухое время года летишь над долиной Хуанхэ — небо ясное и непрестанно дует ветер, поднимая желтую пыль до небес. Кругом все окутано желтой дымкой, словно туманом. Только увидав это своими глазами, можно понять стихи:[37]
Когда ураган землю и небо
смешает, вздымая пыль…
У нас, в Ханое, к примеру, ива редкость, а за Пекином вдоль больших дорог на десятки километров тянутся ивы.Представьте себе: тысячи ив стоят, наклонив свои ветви к земле!
Ну, о характерах людей я могу судить лишь по недолгим своим наблюдениям. Обычаи и нравы повсюду разные. У каждого народа своя жизнь, своя история, и мы не должны мерить каждого нашей меркой. Русские, например, вспыльчивей нас, но характер у них прямой и открытый. Когда они не согласны с чем-то, то сразу повышают голос и сердятся, но зато быстро отходят. И они физически очень сильны. Я встречался с простыми советскими людьми, они добродушны и гостеприимны. Но, если им придется воевать, они будут драться насмерть и перешибут хребет любому захватчику, который вторгнется на их землю. В китайцах мне больше всего понравилось трудолюбие и упорство. Добросовестностью, усердием и ловкостью мало кто с ними сравнится.
А о нашей земле, хоть я и летал над ней столько раз, не знаю, что и сказать. Она у нас очень красивая. Пускай невелика и не можем мы похвалиться бескрайними просторами, но она могуча и прекрасна. Высокие горы ее подходят к самому морю, и бегут к нему ее полные реки. Она многолика: в недолгом полете видишь и грозные вершины, одетые лесом, похожие на штормовые волны; и поросшие деревьями холмы; и плодородные равнины, где простираются сады и пашни — зеленые, коричневые, розовые, переливающиеся под солнцем. А сколько у нас рек, сколько воды! Куда ни глянь, всюду поблескивают речные протоки и русла, змеятся каналы. «Ясная»… «радостная» — эти слова, пожалуй, подходят к ней больше всего. Строга ли она и сурова или тепла и добра — все равно она радостна и ясна. Точь-в-точь, как и наши люди, — пусть живут они пока бедно и хлопотно, они всегда ясны, ясны и радостны…
Он умолк. Слишком уж бедными показались ему его собственные слова. Он понял, что не в силах передать всего, что прочувствовал, пережил и передумал. Взглянув на Туйен, он улыбнулся. И, может быть, эта улыбка о многом сказала ей больше, чем его слова. В глазах у нее засветилась любовь и гордость, и она улыбнулась в ответ.
Он вдруг увидел, как хороша Туйен. У него даже захватило дыхание. Лицо ее, простое и умное, словно лучилось радостью и печалью, любовью и гневом, надеждой и раздумьями, рожденными долгой годиной горестей, тягот, лишений и безграничного мужества — всего, что передавалось из поколения в поколение и что только мы можем оценить и понять до конца…
Кто же убил птичку…
прозвучала нежданно в его памяти строка стихов.
Кто же убил птичку,
Распевавшую песни на ветке…
«Это — стихи школьника из Сайгона… Стихи о том, как растлевают молодежь в городах Юга. Иногда у нас перепечатывают отрывки из статей американских газетчиков про «девиц из чайных домиков», «балеринок» и «самых дешевых временных жен», которых можно купить на сайгонских улицах или у любой американской базы. Янки не только сеют разрушение и смерть, но и норовят затоптать в грязь все самое дорогое и светлое в жизни! Десятки тысяч солдат, офицеров, торгашей, политиканов и шпионов — стаи саранчи, перелетевшие сюда из Америки! Их карманы набиты зелеными и красными долларовыми бумажками. И тысячи девушек, жизнь которых должна была стать достойной и чистой, отбросив свои чувства, ломая гордость, должны продавать себя за никчемные эти бумажки, имеющие великую силу там, где «на первом месте американцы, на втором — шлюхи». Это чудовищно! Невыносимо!…»
Кто же убил птичку…
Он нагнулся и, щелкнув зажигалкой, закурил сигарету. Затянувшись несколько раз, стал глядеть в темноту за окном, чтобы скрыть охватившее его волнение.
В долетавший издалека шум уличного движения и звуки репродукторов вдруг ворвался пронзительный вой моторов и железный лязг гусениц. Туйен тоже выглянула из окна: на дороге, опоясывавшей предместье, сверкали огоньки фар, и лучи света, точно иглы, вонзались в небо.
— Тягачи с пушками.
— Вон летит самолет. Вам видно, Туйен?
Он показал ей огоньки — зеленый и красный. Между ними все время моргал еще один — белый — огонек, словно оттуда, из ночи кто-то настойчиво окликал землю.
— Он просит посадки на аэродроме.
— Как интересно!
Она засмеялась весело и звонко, совсем как ребенок. Лыонг резко встал.
— Бьют зенитки!
— Где?
— Да вон, взгляните на небо.
— А я ничего не вижу.
— Смотрите, вон там вспышки, как далекие молнии. Сейчас разорвутся снаряды, потом услышите взрыв.
Вдалеке, где-то за крышами, за верхушками деревьев полыхнули желтые зарницы, и через несколько секунд донесся гул канонады. Туйен вернулась в комнату.
— Наверно, сейчас объявят тревогу. Мне пора. Надо еще все приготовить. А то досижусь до сирены, не успею на завод.
Она торопливо сняла что-то с вешалки, открыла дверь и вышла из комнаты, а через несколько минут вернулась уже в спецовке и старых синих брюках. На голове у нее была надета матерчатая кепка.
Лыонг по-прежнему стоял у окна.
— Сирены не слыхать, и пушки замолчали. Скорее, всего он пролетел мимо.
Она покосилась на будильник, стоявший на столе.
— Мне все равно пора уходить. Я сегодня в ночной смене… Пойду я, а вы оставайтесь здесь, отдохните. Договорились?
— Я обещал вернуться к Тоану.
— Лучше берите пример с Дао, будьте здесь как дома!.. Ведь вам хоть немножко нужен дом?
Она опустила полог над изголовьем кровати, потом взяла стоявшую в углу у стены винтовку и перебросила ремень ее через плечо.
— Вы уже стреляли по самолетам? — улыбаясь, спросил он.
— Один раз, двадцать девятого прошлого месяца. Но пока не сбила ни одного! — Она посмотрела на Лыонга и рассмеялась. — Надо у вас поучиться. Вы и ваш друг утром рассказали много такого, что мне и в голову бы не пришло. Нет, наши летчики — молодцы, герои!
— Да что там, у нас ведь в руках какое оружие и инициатива в небе. Вот вы, рабочие, днем и ночью трудитесь в своих цехах, а в них-то и метит враг. Когда прилетают бомбардировщики, вы встречаете их огнем, а потом возвращаетесь снова к станкам. Вы, у кого лишь простые винтовки, по-моему, — без шуток — вы подлинные герои! Да и сколько мы сбили самолетов по сравнению с «землянами»?!
Слушая его, Туйен продолжала собираться. Она достала из тумбочки кошелек, взяла с балкона полотенце и мыло, сложила все в красивую плетеную корзинку и повесила ее на руку.
— Ну, я пойду. Шаль, не успела обо всем вас расспросить. — Она улыбалась, глаза ее блестели. — В общем, оставляю вам мой дом. Если уйдете к Тоану, повесьте, пожалуйста, ключ в углу за дверью.
Она вышла на галерею. Лыонг взглянул на изголовье кровати и крикнул:
— Эй, Туйен! Вы забыли боеприпасы!
Он вынес кожаный пояс с подсумками и протянул его девушке.
— Какая же я растяпа!
Она покраснела и быстро сбежала по ступенькам.
Оставшись один, он сел у стола, на котором стоял чай, и засмотрелся на ночной Ханой. Радость переполняла его, и он поймал себя на том, что улыбается, сам не зная чему.
«Если бы Дао увидела меня здесь, она б наконец успокоилась! Отсюда, из этой крохотной комнатки, год за годом сестра писала мне письма; о чем только не говорилось в ее «депешах»… И я чуть не с другого конца света посылал «домой» идущие от сердца слова. А «дом» этот — вот он…»
На лестнице послышались тяжелые шаги. Он выглянул на галерею.
— Ага! Давай-давай, заходи!
Тоан просунул голову в дверь и круглыми от удивления глазами обозрел комнату:
— Ушла?
Лыонг расхохотался:
— Увы, ушла на работу. Но мне вручена полная власть над этими апартаментами — до завтрашнего утра. Войдите, сделайте милость. Стаканчик чаю?
— Нет-нет, я ведь пришел на смотрины! Тоан, войдя в комнату, тотчас направился к фотографии Туйен, висевшей возле окна.
— Господи, боже мой! До чего ж хороша!
— Потише! Соседи еще бог весть что подумают. Лучше скажи, как у тебя дома дела?
— Нет ни минуты покоя. К отцу пришли друзья — навестить его; потом приятели разнюхали, что я вернулся, и тоже явились. Только что разошлись. Вот теперь-то я с сестрой и потолкую. Ну, поехали?
— Ага.
Лыонг встал было, но вдруг заколебался:
— Слушай, Тоан, может, я лучше здесь переночую? Чтобы ты мог спокойно поговорить с сестрой и с мачехой. Я вас буду только стеснять. Давай прямо завтра в пять тридцать встретимся на мосту.
- Записки разведчика - Василий Пипчук - О войне
- Моя названая сестра - Нгуен Нгок - О войне
- Выжженный край - Нгуен Тяу - О войне
- Взлетка - Аркадий Бабченко - О войне
- Вольфсберг-373 - Ариадна Делианич - О войне
- Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ - Михаил Толкач - О войне
- Штрафники против асов Люфтваффе. «Ведь это наше небо…» - Георгий Савицкий - О войне
- Сталинградский гусь - Валерий Дмитриевич Поволяев - О войне
- Выйти из боя - Юрий Валин - О войне
- Кружок на карте - Владимир Баскаков - О войне