Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Все понятно. Кролик, — дрожа от холода, согласился Рудольф. — В данных обстоятельствах вы не могли поступить иначе.
Дуайер энергично закивал.
— А из-за чего началась драка? — спросил Рудольф. Дуайеровские оправдания можно отложить до другого раза. Пятый час утра, холодно. Уэсли в участке, и вполне возможно, что как раз в данную минуту над ним трудятся полицейские. — Кто виноват? Уэсли?
— Виноват? Разве в драке определишь, кто виноват? — У Дуайера дрожали губы. — Мы постояли в баре, помолчали, выпили две, а может, три порции виски, а рядом с нами стоял здоровый англичанин, с какого-то судна в порту, сразу видно — моряк. Он пил пиво и громко рассказывал своей девице про американцев. Наверное, что-то не очень приятное, потому что Уэсли вдруг повернулся к нему и тихо сказал: «А ну, паразит, заткни пасть и кончай тявкать про американцев!»
О господи, подумал Рудольф, нашел время и место для проявления патриотизма.
— Англичанин распространялся насчет того, что им, англичанам, пришлось-де воевать не только за себя, но и за американцев. Уэсли тогда еще и на свете-то не было, что ему за дело до этого, черт побери? Господи, да начни хоть десять англичан кричать, что все американцы трусы, сутенеры и развратники, его собственный отец ни за что не полез бы в драку. А Уэсли полез. Я ни разу не видел его в деле, но Том мне рассказывал про него: я понял, что будет, схватил его за руку и говорю: «Пошли, парень. Нам пора». Но тут этот англичанин — лет тридцати, а весу в нем, наверное, фунтов двести, да и пива он налакался порядком — повернулся к нему и говорит: «А ну-ка, сынок, повтори, что ты сказал». И Уэсли все так же тихо и вежливо повторил: «Заткни пасть, паразит, и кончай тявкать про американцев!» И даже тогда все могло кончиться тихо и мирно, потому что девица схватила англичанина за рукав и стала уговаривать: «Пойдем домой, Арнольд». Но он вырвался и спрашивает: «Ты с какого судна, приятель?» И потихоньку тянется за пивной бутылкой на стойке. «С „Клотильды“, — отвечает Уэсли, а я чувствую: он весь напрягся. „Поищи себе место на другом судне, сынок, — засмеялся англичанин. — Не думаю, что на „Клотильду“ теперь будет спрос“. По-моему, этот смех Уэсли и доконал. Он вдруг рванулся, первым схватил бутылку и как шарахнет англичанина по башке. Англичанин упал, весь в крови, вокруг поднялся крик, а Уэсли — видели бы вы тогда его физиономию — принялся бить англичанина ногами. И где он научился так драться! Лупит ногами, подумать только! И хохочет как чокнутый. Я повис на нем, стал его оттаскивать, а он-то, наверное, даже не заметил. Рядом со столиком сидели двое полицейских в штатском, они его и схватили, но он одному двинул — тот с копыт. Тогда второй полицейский вытащил дубинку, саданул Уэсли по затылку, и на этом драка закончилась. Они выволокли Уэсли из бара и посадили в полицейскую машину; меня в машину не пустили, поэтому я со всех ног побежал в участок, а навстречу мне на полной скорости, с включенной сиреной и мигалкой промчалась „скорая помощь“. В каком там виде сейчас этот англичанин? — вздохнул Дуайер. — Вот и все, — устало заключил он. — Пожалуй, все. Теперь вы понимаете, почему я позвонил вам в отель?
— Спасибо, что позвонили, — тоже вздохнул Рудольф. — Подождите здесь. Сейчас узнаю, как обстоит дело.
— Я бы пошел с вами, — сказал Дуайер, — только они еще больше разозлятся.
Расправив плечи, Рудольф вошел в полицейский участок. Глаза обожгло ярким светом, но зато там было тепло. Жаль, что он в мятом костюме, небрит и, по словам Гретхен, выглядит так, будто только что переспал с женщиной, а то бы он чувствовал себя куда уверенней. Он помнил также, что от него по-прежнему пахнет духами. Не так ты одет и не тем пахнешь, подумал он, подходя к высокой конторке, за которой, мрачно взирая на него, восседал толстый полицейский с выбритыми до синевы скулами.
Как расширяют кругозор путешествия, думал Рудольф, улыбаясь или надеясь, что улыбается полицейскому: любуешься соборами, спишь с женой европейского офицера, плаваешь над судами, затонувшими во время войны, знакомишься с иноземными обычаями, чужими товарами и напитками, полицейскими участками, крематориями…
— Моя фамилия Джордах, — медленно произнес он по-французски. — Я американец… — Слышал ли полицейский о Лафайете, плане Маршалла, дне высадки союзников во Франции? Тогда можно рассчитывать на благодарность. Если, конечно, она существует. — По-моему, у вас здесь мой племянник Уэсли Джордах.
Полицейский ответил так быстро, что Рудольф его не понял.
— Говорите помедленнее, пожалуйста, — попросил он. — Я не силен во французском.
— Приходите к восьми утра, — медленно произнес полицейский.
— Я бы хотел повидать его сейчас, — настаивал Рудольф.
— Я сказал — к восьми утра, — нарочито медленно повторил полицейский и для большей наглядности показал восемь пальцев.
Нет, ни о Лафайете, ни о дне высадки союзников полицейский явно не слышал.
— Может, ему нужна медицинская помощь? — спросил Рудольф.
— Он обеспечен самой лучшей медицинской помощью, — снова так же медленно ответил полицейский. — Приходите в восемь утра. По французскому времени. — И засмеялся.
— Здесь кто-нибудь говорит по-английски?
— Это полицейский участок, мсье, — сказал полицейский. — Вы не в Сорбонне.
Рудольфу хотелось спросить, нельзя ли взять племянника под залог, но он не знал, как это сказать по-французски. Ежегодно в Канн приезжают тысяч пятьдесят американских и английских туристов; неужели ни один из этих мерзавцев не мог взять на себя труд выучить английский язык?
— Я хотел бы поговорить с вашим начальником, — упорствовал он.
— В данный момент он отсутствует.
— Тогда с кем-нибудь еще.
— Кто-нибудь еще — это я. — Полицейский снова расхохотался. Потом нахмурился и сразу стал выглядеть более естественно. — Прошу вас уйти, мсье, — строго сказал он. — Будьте добры очистить помещение.
Не дать ли ему взятку? — подумал Рудольф. Но он уже этой ночью допустил ошибку, предложив деньги не там, где полагалось. Вторая ошибка может оказаться куда серьезнее.
— Идите, идите, мсье, — нетерпеливо взмахнул толстой рукой полицейский. — Я занят.
Потерпев поражение, Рудольф вышел на улицу.
— Ну что? — вскинулся Дуайер.
— Ничего, — ответил Рудольф. — Велели прийти в восемь утра. Пойдемте в какую-нибудь гостиницу. Нет смысла возвращаться в Антиб на два часа.
— Да, но я боюсь оставлять «Клотильду», — сказал Дуайер. — Сейчас, знаете, мало ли что… — Он не закончил мысли. — А утром я буду здесь.
— Как угодно, — отозвался Рудольф.
Он был так измочален, словно пробежал марафонскую дистанцию. Рано утром он позвонит антибскому адвокату. Он вспомнил старого Тедди Бойлана, семья которого владела кирпичным заводом в Порт-Филипе, где Рудольф родился. Тедди Бойлан, можно сказать, подружился с ним и в каком-то смысле помог ему получить образование. Тедди Бойлан советовал ему идти в адвокаты. «Миром правят адвокаты», — утверждал Бойлан. Отличный, наверное, совет для тех, кто стремится править миром. Когда-то и он был одним из них. Но теперь нет. Последуй он совету Бойлана и займись адвокатской практикой, разве посмел бы этот полицейский с синими щеками смеяться над ним и выставить его из участка! И Уэсли не сидел бы сейчас за решеткой во власти полицейского, которого ударил в пьяной драке. А может, и Том был бы жив или по крайней мере умер при других, более приличных обстоятельствах. Ну и мысли лезут в голову в четыре часа утра!
Рудольф шел не спеша по пустынным улицам, на которых сейчас не было ни проституток, ни шулеров, ни машин «скорой помощи», в сторону отеля «Карлтон». Там он снимет номер и поспит несколько часов. А Дуайер найдет такси и доедет до «Клотильды».
Вот так, наверное, сотни раз чувствовал себя отец, когда его избивали и от боли он не мог пошевелиться, думал Уэсли, лежа на откидных нарах в камере. Мысль эта была чем-то ему приятна, она сближала его с отцом, чего не смогла сделать молитва в соборе. Он успокоился, остыл. Он был рад, что его оторвали от англичанина, и надеялся, что не убил этого сукина сына.
Если этот сукин сын не подох, дядя Руди вытащит его отсюда. Мистер Руди Джордах умеет улаживать любые неприятности. Уэсли поневоле улыбнулся, хотя улыбаться было жутко больно.
Однако улыбка быстро исчезла. Слишком уж недолго он знал своего отца. Кончились длинные беседы во тьме рубки. Они наверстывали упущенное за те годы, когда мать Уэсли, сбежав вместе с ним, перекидывала его из одной жуткой школы в другую и при этом рассказывала, что отец бросил их, удрал с какой-то дешевой шлюхой, а может, уже и погиб, да это и немудрено, если жить так, как он, — пить, гулять, развратничать, драться, сорить деньгами и наживать себе врагов. Его мать за многое в ответе.
А сам он? Будь он тогда внимательнее, они не ударились бы о то плавающее бревно и им не пришлось бы возвращаться в Антиб на ремонт; шли бы сейчас вдоль побережья Италии, мимо Портофино, Эльбы, Сицилии, все внизу бы спали, а отец хриплым басом рассказывал бы ему про Клотильду Деверо, в честь которой названа их яхта, служанку в доме его дяди — толстого немца Харольда.
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Вершина холма - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Рывок на восемьдесят ярдов - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Ошибка мертвого жокея - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Дерево - Дилан Томас - Классическая проза
- Морская даль - Дилан Томас - Классическая проза
- Посетитель - Дилан Томас - Классическая проза
- Портрет художника в щенячестве - Дилан Томас - Классическая проза
- Раздумья на могиле немецкого солдата - Ричард Олдингтон - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза