Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все решено. Поехал.
Входная дверь за мной грохнула, сетчатая задребезжала. Будто обе двери выпинывали меня из прежней жизни, которую я вел в этом доме. Меня вышвырнули в большой мир – впервые. Сломанная покосившаяся калитка со скрипом распахнулась, выпуская меня, и я осторожно прикрыл ее за собой. Я ушел, и ярдов где-то с пятидесяти на ходу оглянулся на дом, где живу. Он не был прежним. И никогда не будет. Я шагал.
Мимо медленно текли машины, и в какой-то момент, когда движение застопорилось, пассажир в одном такси плюнул из окна и чуть не угодил мне на ботинок.
– Господи! – воскликнул он. – Извини, друг.
Я только улыбнулся и сказал:
– Ничего страшного.
Я не имел права отвлечься. Не сегодня. Я почуял аромат другой жизни, и ничто не могло сбить меня со следа. Я догоню ее. Я найду в себе ее обиталище. Найду, изведаю, заглочу. Тот парень мог бы и в рожу мне плюнуть: я бы утерся и пошел своей дорогой.
Никаких отвлечений.
Никаких сожалений.
Еще был день, когда я дошел до Центрального, купил билет и спустился под землю. Платформа двадцать пять.
Я ждал, стоя в глубине перрона, пока не почувствовал холодное дуновение от поезда, несущегося по тоннелю. Оно овеяло мне уши, а потом в них загремел рев и упал до усталого тяжкого выдоха.
Подошел старый поезд.
Обшарпанный.
В последнем вагоне на нижнем ярусе ехал старик с приемником и слушал джаз. Он улыбнулся мне (редчайшее событие в любом виде общественного транспорта), и я понял, что сегодня все будет, как надо. Я почувствовал, что заслужил это.
Мои мысли неслись вместе с поездом.
А сердце старалось не торопиться.
Доехали до Хёрствилла, я поднялся, выбрался из вагона и, к своему удивлению, без труда нашел нужную улицу. Обычно во всем, что касается ориентирования, я полный болван.
Пошел по улице.
Разглядывал каждый дом, пытаясь угадать, который из них – Хауэлл-стрит, тринадцать.
Когда нашел, увидел, что он почти такой же маленький, как наш, и краснокирпичный. Уже начало смеркаться, и я стоял у этого дома, дожидаясь и надеясь, руки в карманы. Там были ограда, и калитка, и подстриженная лужайка с дорожкой. Я стал гадать, выйдет ли Октавия.
Со станции шли люди.
Проходили мимо меня.
Наконец, когда улицу залила та же темнота, что и прошлым вечером, я отвернулся и стал смотреть на дорогу, полусидя, полулежа спиной на ограде. Через пару минут она появилась.
Я едва услыхал, как открылась дверь, как она приблизилась, но, когда Октавия остановилась у меня за спиной на расстоянии вытянутой руки, я безошибочно почувствовал ее присутствие. Почувствовал ее, представил ее сердцебиение…
Я даже сейчас вздрагиваю, вспоминая прикосновение ее прохладных рук к моей шее и голоса – к моей коже.
– Привет, Кэмерон, – сказала она, и я повернулся к ней. – Спасибо что пришел.
– Да ну что там, – ответил я. Голос у меня вышел сухой и треснувший пополам.
Я, помню, улыбнулся, а сердце у меня купалось в собственной крови. Больше не нужно сдерживаться. Тысячу раз я проживал это мгновение в воображении, и вот, когда оно пришло наяву, я уж его не упущу. Нипочем не профукаю.
Я шагнул вдоль изгороди, вошел в калитку и, подойдя к Октавии, взял ее руку и не отпускал.
Я поднял ее к губам и поцеловал. Поцеловал пальцы и запястье: нежно, как только смог неуклюжими губами, а потом глянул ей в глаза и понял, что прежде с ней такого не случалось. Думаю, ее брали только нахрапом, и моя нежность ее удивила.
Глаза у нее расширились.
Лицо стало чуточку открытее.
Губы растянулись в улыбку.
– Пошли, – сказала Октавия, ведя меня за калитку, – сегодня у нас не так уж много времени.
И, почтя касаясь друг друга, мы двинулись по дорожке.
Дальше по улице был старый парк, и там я копался в себе: что бы сказать?
Ничего не нашлось.
В голову приходила только дикая чушь типа погоды и подобной ерундистики, но я не собирался опускаться до такого. Октавия, впрочем, все еще улыбалась мне, без слов сообщая, что можно и не разговаривать. Это было нормально: не подкатывать к ней с рассказами, комплиментами или еще какими-то словами, которые говорят, лишь бы что-нибудь говорить. Октавия шла и улыбалась, в молчании ей было лучше.
В парке мы просидели долго.
Я предложил ей свою куртку и помог надеть, но после этого не было уже ничего.
Ни слов.
Ни иного.
Не знаю, чего я ждал, но я абсолютно не понимал, как с этим быть. Не понимал, как вести себя рядом с девушкой, для меня все, чего она могла хотеть, было совершенно окутано тайной. Я даже не догадывался. Я знал только одно – что хочу ее. Это была простая часть. Но вот как узнать, что надо делать? Как, черт подери, у меня может хоть что-то здесь получиться? Вот скажите, а?
Трудности мои, думал я, оттого, что я слишком долго жил внутри своей одинокости. На девушек я смотрел всегда издали, редко приближаясь даже настолько, чтобы почувствовать их запах. Конечно, я их хотел, но, пусть и маялся, что не могу ими обладать, так жить было даже в чем-то проще. Никакого давления. Никаких неудобств. В самом деле, легче представлять, как все должно произойти, чем столкнуться с этим в жизни. Можно придумывать идеальные ситуации и как я буду действовать, чтобы покорить девушку.
Но можно совершить любые подвиги, пока это не на самом деле.
А вот когда на деле, твоего падения ничто не смягчит.
Никто не постелет на землю коврик, и в тот вечер в парке я чувствовал, что все как никогда всамделишное. И себя – как никогда беспомощным. Вот как это ощущалось, и казалось, так будет всегда.
Прежде в жизни было главное – добывать девчонок (ну, или мечтать об этом).
А теперь – узнавать их.
И это совсем, совсем другое дело.
И в тот момент речь шла о конкретной девчонке и о том, как понять, что надо делать.
Я думал, пытался продраться сквозь собственные мысли к неуловимому прозрению: что делать. Мысли пригвоздили меня, прибили к месту, чтобы подумал. В конце концов я попробовал убедить себя, что все само как-то образуется. Но само по себе ведь ничего не образовывается.
«Так, ну ладно», – говорил я себе, пытаясь собраться. Я даже стал перечислять в уме все, что сделал правильно.
Я догнал ее в поезде накануне.
Я говорил с ней и пообещал прийти к ней под окна.
Господи, я даже поцеловал ей руку.
Но теперь все-таки нужно было разговаривать, а сказать мне было нечего.
«Ну как это тебе нечего сказать, чертов тупица?» – взывал я к самому себе.
И упрашивал себя.
Несколько раз.
Сидя с Октавией на занозистой скамье и придумывая, что предпринять дальше, я горько досадовал на себя.
В какой-то миг я открыл было рот, но из него не раздалось ни единого звука.
В конце концов мне осталось лишь посмотреть на нее и сказать:
– Прости, Октавия. Прости, с меня никакого, блин, толку.
Октавия покачала головой, и я увидел, что она не согласна.
– Тебе совсем не обязательно разговаривать, – тихо сказала она. Заглянула мне в лицо. – Ты можешь вообще ни слова не говорить, я и так знаю, что у тебя добрая душа.
Вот в этот момент ночь лопнула, и небо глыбами обвалилось вокруг меня.
МолчаниеЯ стою в темноте.
Дрожу.
Ветер стихает.
Исчезает.
Он падает на четвереньки и оседает в молчание.
Я останавливаюсь.
И пес останавливается.
И.
Осталось.
Лишь.
Одно молчание.
Его звук похож на распад, будто сердце рвется, начиная с изнанки.
Оно крадется за мной внутри.
Сковывает меня и смотрит, как я пытаюсь освободиться.
Я даже думаю, оно хочет стереть меня совсем.
И хоть залай, хоть попробуй вырваться, оно не выпустит ни за что.
Я где-то надеюсь, что заговорят вот эти написанные слова. Надеюсь, что они вспыхнут, возопиют, закричат.
Надеюсь, они закричат.
И разобьют мое молчание…
Я разворачиваюсь, и мы с псом идем дальше.
Наши шаги.
Беззвучны.
10
Сара поняла.
Когда я в тот вечер вернулся домой, она все вычислила с одного взгляда. И тут же все выложила, не дав мне проскользнуть мимо нее в свою комнату.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Против Рубена Волфа - Маркус Зусак - Современная проза
- Архивы Страшного суда - Игорь Ефимов - Современная проза
- Учитель пения - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- История Фрэнка - Эрик Нёхофф - Современная проза
- Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы - Натиг Расулзаде - Современная проза
- Дом, в котором... - Мариам Петросян - Современная проза