Тетка за ужином затеяла меня наставлять: «Теперь, говорит, все должно быть деликатно и благородно». Смешно стало и даже досадно. А раньше, говорю, не должно было? Только рукой махнула. «Ты послушай!» Слушаю, и жалко ее ужасно. Она ведь рассказывала, какое намечтала себе деликатное и благородное обращение. А я и не знал.

Про эти мечты, оказывается, не знал. Жалко ее прямо до слез, слушать невозможно. Перебил на полуслове: «Завтра же начинай шить белое платье, к воскресенью успеешь». Отказывается, руками машет: «Зачем мне белое платье?» – «Не спорь, говорю, а шей, чтоб к празднику было готово». С теткой иногда тяжело было столковаться. Уперлась: «Не нужно мне туда, я помешаю». Стоит на своем. Но вижу: ей приятно, что настаиваю. Утром зашел в магазин напротив того дома, купил ей материи на платье и белую шаль. И отправил с посыльным. Посыльный, конечно, вытаращился на меня и на адрес, но понес как миленький на окраину.

Утром опять иду мимо лазарета. Догадался, что у нее в половине седьмого дежурство начинается. На этот раз спрятался. Она меня не заметила. На третий день утром она не проходила. Так и не видел. Оказалось, очень тяжело.

В самый день праздника, я рассчитывал и ей сразу сказал, что мы с теткой встретим их и отправимся все вместе. Но вдруг велят быть на стройке раным-ранешенько.

Расстроился ужасно. Это с первого слова я такой ненадежный. Да и как заявить: пожалуйте, дескать, сами, а я занят буду. Странно, что наплевать на приказ, как и следовало, мне и в голову не пришло. Чересчур послушный был и ответственный.

Делать нечего, поплелся в лазарет, попросил вызвать ее. Шел с тяжелым сердцем, но как сообразил, что сейчас ее увижу, чуть не подпрыгнул от радости. Выслушала, улыбнулась: не беспокойтесь, мол, приедем, встречайте.

Ждал-ждал шести часов, изождался. Что там такого срочного было, зачем вызывали, и близко не помню. Ничего не было. Чтобы жизнь медом не казалась. А может, последнюю красоту наводили. На доме флаги, гирлянды. Высокую тройную арку всю цветами оплели, во дворе фонтан плещет, столы накрывают. Тетка пришла в новом платье, кинулась было помогать, а я наперерез: прогуливайся, говорю, отдыхай, ты гостья.

Ее заметил сначала так, что кровь в виски ударила, а потом глазами. Идет под руку с отцом. Прекрасная, как белый парус в голубом тумане. На ней блузка с матросским воротником, шелковая синяя юбка, простая батистовая шляпа. Доктора я тогда в первый раз увидел. Небольшого роста, голова белая, брови черные, лицо острое, немного ястребиное. А глаза – ее глаза.

Вокруг толпа. Духовой оркестр играет. У входа хозяева. Наш архитектор как зыркнул на нее, губу прикусил и вдруг разбежался: «Доктор, доктор, счастлив видеть! Прошу на почетные места! Мадам!» – и по-французски рассыпается, руку целует. Я растерялся и еще подумал: почему «мадам», он что, принимает ее за жену доктора? Они что-то ему отвечают и ко мне идут. Хозяин оглядывается и длинно на меня смотрит.

Так я нажил – ну, можно сказать, соперника. И узнал в тот день неожиданное. Я считал ее совсем юной, а оказалось, мы ровесники. Оказалось, она вдова. Ее молодого мужа, художника, арестовали во время последнего приступа террора. Семью тогда тоже забирали, но их с отцом успели предупредить, они скрывались. Угольщик прятал в своем сарае. Потом начались баррикады, где они и встретились с нашим архитектором. Ее и доктора я очень легко представлял себе на баррикадах, а его – ну никак. Но он там с ними был. Это как раз той осенью, когда мы с теткой из крепости выбирались. Такой гладкий осанистый красавец. На лбу написано, что любитель вкусной жизни. А вот однако ж.

Надо отдать ему справедливость: он был не только модный и богатый, но и талантливый. Этот дом его сильно прославил. Но предлагал, как потом оказалось, ту самую бархатную ложу. В переносном, конечно, смысле. Да я-то что мог?

Провел их по дому, показал, рассказал, как в небе летел. Доктор тетку под руку ведет, я с ней иду. Разговор повернул к тому, что семь лет назад было, как диктатура кончилась. Потом, гораздо позже, она рассказала, что ее мужа убили в тюрьме, как и многих тогда. Еще надеялись, что он жив, но когда начали вскрывать могилы, убитых же просто в ямах закапывали, они его нашли. Вот как оно было.

Торжество удалось на славу. Потом во всех газетах писали: подъем строительного дела, всесословный праздник, веяние прогресса. Речи, шампанское, музыка…И стал я бывать у них. Тут еще странно вышло. Соседка забежала, разговорилась с теткой, а я слышал. И сказала о докторе ужасную вещь: «Доктор больно добрый, такие долго не живут, такие богу нужны». Есть такое поверье-не-поверье, что очень светлые люди умирают рано и страшно. Испугался за нее. Отгонял от себя эти мысли: да ну, глупости! Не отгонялись. А время такое, что грубые, жуткие страхи отступили. Никто не боялся, что с голоду помрет или заберут на рассвете. Хорошее время. Вернулись страхи вечные, неотменимые. Вот у меня такие, что за нее страшно было. Что с нею что-то случится. Что я сам ее обижу нечаянно. Признаться, я ведь был неотесанный.

А о докторе я бы не сказал, что он больно добрый. Сказал бы иначе: у него были такие убеждения, которые все понимали как доброту. Когда первый раз к ним пришел, как ни волновался, а заметил, что обстановка у них скромная, мебель казенная. Еще сильнее смутился. Но жили они роскошно. Только у доктора роскошь была знать, а у нее – уметь. Доктор, по-моему, знал все на свете. Я и теперь так думаю. А если чего не знал, прямо загорался узнать. Меня так расспрашивал, будто в каменщики готовился. Мне и приятно. Конечно, мечтал, что он будет моим отцом. Думал, взвешивал, страшно было ошибиться, но как будто чувствовалось, что и он не прочь от такого сына. Однажды спросил, чего я хочу, какие у меня замыслы. А какие тогда могли быть замыслы, одно думалось: если с ней, то жизнь впереди, а если нет, то и ничего нет. Но не решился сказать. Стал вспоминать, о чем раньше думал, какие обещания себе давал на руднике. Как по городу ходил и чего хотел. Он очень внимательно слушал. У них обоих прямо талант был слушать. Доктор бывало повторял, что люди удивительно даровиты, но слишком часто не знают об этом. Иногда смеялся, что природа как раз на него поскупилась, наделив только одним – упорством знать. Кто был удивительно одарен – она. За что ни бралась, все получалось. Тогда как раз затеяла огород лекарственных растений. К чему она прикладывала руки, все росло, цвело, сияло. Говорили, в ее дежурство еще никто не умер и даже самым тяжелым больным легче становится.

Был у них враг, с ним они и боролись, служа в таких больницах, как наша. Это когда дети умирают. А еще доктор платил стипендию двум студенткам-фельдшерицам, еще в каждой больнице создавал библиотеку. Он очень много книг покупал, но все для больниц. У них и пианино было не свое, а прокатное. Доктор говорил, что совсем не аскет, но это жестокая выучка времен диктатуры: иметь только то, что можно отнять лишь с головой вместе, и ничего больше.

Здесь на границе тогда было тихо и мирно, но случилась беда. Холера. Они с доктором уезжали на эпидемию. Заволновался: поеду с вами, возьмите и меня. Нет, отказываются: это не нужно. Но там же будут бараки строить, пригожусь. Бараки, отвечает доктор, уже строят – легкие, деревянные, потом их сожгут. Убеждает: для нас опасности никакой нет, холера не чума. Да, подхватив заразу, вылечиться трудно, но не подхватывать ее очень просто. Не волнуйтесь, будем телеграфировать. И сами так спокойно, быстро собрались. Уезжали ночью, со специальным санитарным поездом. Я, конечно, провожал. Очень много людей провожало поезд. И архитектор наш был. Кто-то речь сказал: «Свободная республика справится с испытанием». Такое настроение вокруг, особое: и тревога, и подъем, и поддержка. И как она посмотрела на прощанье…

Но последний фонарик мигнул, и я прямо воем взвыл. Что я наделал, как мог остаться? Пошел в Комитет по борьбе с эпидемией. Записаться волонтером. Там и ночью было открыто. Но меня не взяли: благодарим, говорят, за ваш человеколюбивый порыв и гражданскую сознательность, но людей достаточно и добровольцев очень много, весь медицинский факультет просится ехать, а в карантинах полиция и ополченцы, так что работайте спокойно. Еще добавляют: не геройствуйте.

Телеграммы нет и нет. Я же не знал, где они. Где именно. А что-то не заладилось с телеграфом. Тогда постоянной линии еще не было, временную тянули. В Комитете говорят: положение трудное, но все меры взяты, надеемся, что беспорядков не будет. «Да не волнуйтесь вы так, если б что случилось, мы бы уже знали». То есть ничего я не выяснил. Вышел в таком отчаянии, что в глазах темно. Напротив, через улицу блестит надпись над дверью, золотыми буквами: редакция газеты «Ведомости». Ворвался туда: «Есть у вас репортер на эпидемии?» – «Конечно». – «Он сегодня телеграфировал?» – «Разумеется». – «Что там?» – «Читайте наш вечерний выпуск!» Но окружили меня, расспрашивают: «У вас там родные? Объясняет, что в районе действий отряда была нарушена связь, но их репортер там побывал, ничего нештатного не происходит, связь к вечеру восстановят. «Бегите домой, телеграмма вот-вот придет». Пришла!

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 22

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Делай, что хочешь - Елена Иваницкая бесплатно.

Похожие на Делай, что хочешь - Елена Иваницкая книги

Свет мой, зеркальце, скажи… - Александра Стрельникова - Русская современная проза
И откроется дверь. Сборник рассказов - Екатерина Баклагина - Русская современная проза
Как воспитать ребёнка, который станет заботиться о тебе в старости - Гай Себеус - Русская современная проза
Бог невозможного - Владимир Шали - Русская современная проза
Код 315 - Лидия Резник - Русская современная проза
Не делай больно - Алёна Град - Русская современная проза
Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости - Евгений Горбунов - Русская современная проза
Лаковый «икарус» - Владимир Шапко - Русская современная проза
Тень медработника. Злой медик - Сборник - Русская современная проза
Волчонок. Родная стая - Ольга Абдуллаева - Русская современная проза

Оставить комментарий