Форма входа
Читем онлайн Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Наклонилась над столом, беззащитно сжалась, словно улитка, которая не смогла привычно спрятаться, ощутила вдруг, что костяного домика нет.
Машинально потянулась к флакончику с духами «Сирень», машинально тронула стеклянной пробкой щёки и лоб.
– Вот ты сказал: «в поэтических наблюдениях» и сам, думаю, ответил на свой вопрос: простейшая нравственность, механистично затвердившая десять заповедей, и причинная логика, объединяемые разумом в посылы якобы спасительного здравого смысла, бессильны перед глубинной противоречивостью жизни, в темноты её – нервно откинулась на спинку стула, плечи, руки, затянутые чёрной материей, судорожно передёрнулись от внутреннего озноба. – Чтобы хоть что-то там, в непостижимой мрачной глубине, разобрать-увидеть, надо заглядывать поэтически, озирая бои противоположностей единым взглядом, но как бы – с самых разных сторон; такое даётся только многоглазому гению, тут и правда не обойтись без нового Достоевского.
Но что толку спрашивать об одном и том же, если ответов всё равно нет, ибо куриный бульон никогда не закудахчет! Она читала уже.
«Как часто во время прогулок в сторону Германтов сокрушался я ещё больше, чем раньше, размышляя об отсутствии у меня литературного дарования, о необходимости отказаться от всякой надежды стать когда-нибудь знаменитым писателем. Горечь, которую я испытывал по этому поводу…» – встала, закрыла окно.
А где, в каком романе Пруст иронично противопоставлял истинных писателей, борющихся извечно с варварством, «писателям-флейтистам»?
– Почему ты назвала того, переехавшего из Берлина в Париж, русского писателя, по самооценке – лучшего из лучших, внезапным?
– Его письмо – независимо от того, что и о чём он пишет, – самоё искусство. Ты про красоту спрашивал? Ну так… Не поверишь, я его волшебное письмо, как волшебный в непередаваемой красоте пейзаж, потом вспоминала в самых неподходящих местах, например в тайге, на сборе кедровых орехов.
Так: «значенье темно иль ничтожно, но…».
Она читала уже.
«Тогда, вне всякой зависимости от этих литературных забот и без всякой вообще видимой причины, вдруг какая-нибудь кровля, отсвет солнца на камне, дорожный запах заставляли меня остановиться благодаря своеобразному удовольствию, доставляемому мне ими, а также впечатлению, будто они таят в себе, за пределами своей видимой внешности, ещё нечто, какую-то особенность, которую они приглашали подойти и взять, но которую, несмотря на все мои усилия, мне никогда не удавалось открыть».
Что-то знакомое, близкое… Это – про него?
* * *И тут же током ударило – в сторону Германтов… в сторону Германтов… Он запоздало, но отчётливо услышал свою фамилию! А за несколько страниц до этого Соня читала: «Завтра, если погода удержится, мы пойдём в сторону Германта…» – ну да, догадывался, в направлении родового замка, где обитала носатая краснолицая герцогиня, а вот в «сторону Германтов»… Ну да, замок принадлежал ведь не одной герцогине, а всей аристократической семейке… Что изменилось? Всего-то… Проверил себя, как проверял в начальных классах, на уроках грамматики, вопросом: «кого-чего?» Да, «ов», всего-то окончание слова изменилось, а током ударило: благодаря множественному числу в родительном падеже получилась его фамилия – он ведь Германтов! С непостижимой скоростью все эти простенькие мыслишки пронеслись извилисто в голове. Но почему, почему так взволновало маленькое лингвистическое открытие? Он – Германтов, правда, в единственном числе и в именительном падеже, окончание на «ов», как у Иванова, Петрова, Сидорова, ну да, он ведь Германтов, а не какой-то опереточный Германтовский. Так ли было, иначе, но если не шутил Александр Осипович, отец-приспособленец, намереваясь покорить Петербург, сознательно отрубил «ский», польский хвост фамилии, отрубил ради утверждения общепринятого русского «ов» на конце, а получилось, что ещё и… Неужели так взволновало, так взвинтило по сути бессмысленное совпадение звуков? Но всё-таки, всё-таки не надо преуменьшать значение того, что ему послышалось! Вот он, один из главных моментов неосознанной ещё самоидентификации, он, пусть и чисто фонетически, причастен был к взлётам мировой культуры: эта толстая книга была будто бы и о нём, Юре Германтове, написана! «Если прогулка в сторону Мезеглиза была делом сравнительно простым, то совсем иначе обстояло с прогулкой в сторону Германтов… Мы отправлялись сразу же после завтрака через маленькую садовую калитку, выводившую нас на улицу Першан, узкую и изогнутую под острым углом, поросшую травой, в которой две или три осы проводили день за гербаризацией…»
Две противоположные стороны для прогулок… Что там приговаривала тётя Леония? «Когда предпринимаешь прогулки в том направлении трудно рассчитать время». Ну да, ну да, «вдыхая запах сирени, можно идти вдоль белой ограды парка господина Свана или можно идти в обратную сторону по красивой равнине с идеальным речным пейзажем, тем паче что пора сирени закончилась…»
В сторону Свана. Главное романное направление, множество побочных направлений в себя вобравшее. Но – шли ведь и в другую сторону тоже: в сторону Германтов, в сторону Германтов; по берегу Вивоны, мимо её кувшинок, развесистых деревьев, нависающих над тихой водой, мимо рыбака в соломенной шляпе, точно вросшего в землю, – в сторону Германтов. Волнующее звучание, волнующее, как если бы был он потомком носатой герцогини, родство… Ну да, мало ему родства с французскими королями.
– Юра, – усмехнувшись, скажет через несколько лет Штример, – ваша фамилия навсегда делает вас заложником Пруста. Вы, Юра, обречены всю свою земную жизнь бродить, как в царстве теней, меж прустовских персонажей…
Соня читала: «Так как берега Вивоны в этом месте поросли густыми рощами, то тень от деревьев давала воде окраску, обыкновенно тёмно-зелёную… Там и сям на воде краснел, словно земляника, цветок кувшинки, с алым сердцем в кольце белых лепестков. Дальше цветов росло больше, но они были бледные и не такие лоснящиеся, более шероховатые, в более густых складочках, и случай разбрасывал их в таких изящных узорах, что мне казалось, будто я вижу плывущие по течению, как после меланхолического финала изысканного праздника во вкусе Ватто, растрёпанные гирлянды бледных роз… Мы присаживались на берегу реки. В праздничном небе плыло беспечное облако. По временам истомлённый скукой карп всплескивал над водой…»
А дождь за окном усиливался.
Акварель Оскара Кокошки, яблоки, шкатулка «с миру по нитке», накрытая чехлом пишущая машинка, забытый, казалось, на тумбочке томик Лермонтова… Осматривал комнату, прощался; был конец августа, приближался день отъезда.
И он мысленно проделывал обратный путь: Лунинец – сажа за окном, мутно-жёлтые станционные огни, неразборчивое бормотание радио, свистки, глухое лязганье буферов, рывки через силу, толчки и… В ушах всё ещё стоял Сонин голос, как если бы и в поезде она дочитывала ему бесконечную прустовскую страницу. И вот уже красно-оранжевые искры полетели сквозь ночь: всё быстрее шёл поезд, под монотонное постукивание-покачивание Германтов после Лунинца засыпал; а потом, потом – Барановичи, Орша, Невель, Дно, Псков, Луга…
Смена школ, берегов Невы и – приговор дальновидного Бусыгина, который задал перспективу– Германтов-Лермонтов, Германтов-Лермонтов… – это было школьное прозвище, дурацкую дразнилку придумал обалдуй Шилов – одноклассник, неугомонно шумный и глупый король камчатки, которого трудновато учителям было укротить. Бессмысленные звуки, сопровождаемые сотрясаниями рыхлого тела, были распиравшей его стихией. Запомнилось, как на каком-то вечере в актовом зале, когда затеяли бег в мешках, он так раскудахтался на неловком, вперевалку, бегу, что дал повод сострить не терпевшей его глупейших выходок математичке Нонне Андреевне: Шилова, сказала она, в мешке не утаишь. Да, так вот, не таясь, бурливо-бравурный Витька Шилов стал модным в определённых кругах публицистом, довольно-таки косноязычным пропагандистом и защитником православия, которое вряд ли в защите его нуждалось.
Германтов-Лермонтов… Вот уж действительно бессмысленная рифмовка, бессмысленное совпадение звуков, но сколько лет прошло, а Шилов, располневший и поседевший, когда случайно встречались раз в несколько лет на улице, сразу приветственно и радостно наваливался, выкрикивал, как заведённый издавна автомат, точно столкнулись они не в городе, а на школьной перемене, свою дразнилку…
Да, Шилов явно считал убогую, мягко говоря, рифму своим нетленным литературным достижением.
* * *Много лет ездил летом во Львов… Но были ведь и другие времена года, была школа, расположенная рядышком с угловым домом, на Бородинской улице.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин бесплатно.
Похожие на Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин книги
- Дочь смерти. Смерть ради новой жизни - Анна Пальцева - Русская современная проза
- Сугубо мужская история. Очерки, рассказы, миниатюры - Владимир Зангиев - Русская современная проза
- Гнусная тайга - Александр Рогинский - Русская современная проза
- Страх (сборник) - Валерий Белкин - Русская современная проза
- Не все переплывут реку (сборник) - Николай Шмагин - Русская современная проза
- Собачья радость - Игорь Шабельников - Русская современная проза
- Ничто - Бризин Корпс - Русская современная проза
- Государственная безопасность. Роман - Сергей Долженко - Русская современная проза
- Рок в Сибири. Книга вторая. Повстанческая армия имени Чака Берри - Роман Неумоев - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
