Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слова графа произвели на капитана Коха эффект вылитого на него ушата холодной воды. «…Я положительно растерялся и недоумевал, как мне остается действовать впредь на занимаемом мною посту в столь ужасное время», — с горечью пишет он. Реакция генерала Федорова была еще более лаконичной: «„Хорошо, я их передам Фурсову“, — и с этими словами, позевывая, он встал, давая мне знать, что я могу удалиться».
Граф по этому поводу хранил молчание, «…а Федоров… при встрече со мной произнес следующее в довольно саркастически-насмешливом тоне: „А Ваше ужасное заявление осталось без последствий, так как заявительница, по отзыву Василия Васильевича Фурсова, оказывается сумасшедшей барыней, словам и личности которой не следует придавать никакого значения…“».
Капитан Кох дает такое объяснение этому занятному и странному эпизоду: «Начальнику секретной полиции г. Фурсову хотелось делу этому не придавать какого-либо значения в видах того соображения, что источник этого дела проходил через мои руки. А не через его, Фурсова, который получал на агентуру в год не один десяток тысяч рублей, из которых половину клал себе в карман… Чем кончилось это дело… мне потом ничего не было известно… А что я мог сделать, когда вся административно-агентурная власть, словом вся активная сторона полицейско-наблюдательного дела была вверена гр. Лорису и его главному помощнику по этому делу — градоначальнику Федорову?? Вот к чему… почти всегда сводились результаты в деле охраны нашей полицейской власти, всегда враждовавшей с личной царской охраной из корыстных, низменных целей, хотя бы в явный ущерб делу…»
Этот пассаж из записок капитана Коха, на наш взгляд, ярко и выпукло характеризует ту атмосферу самодовольства, несобранности и явного головокружения от мнимых, как вскоре выяснится, успехов в деле борьбы с революционной крамолой, которая царила в верхних эшелонах охранно-полицейской власти, начиная с министра внутренних дел графа Лорис-Меликова и кончая начальником секретного отделения канцелярии обер-полицмейстера столицы В. В. Фурсова.
Действия графа, не среагировавшего на этот острый сигнал и спустившего его вниз по команде без каких-либо указаний и даже без самой банальной резолюции типа «Пр. разобраться и доложить», нельзя квалифицировать иначе как грубое пренебрежение своими должностными обязанностями. Аналогичное обвинение можно предъявить и градоначальнику генералу Федорову. Что касается начальника секретной полиции Фурсова, то он, как профессионал, не должен был отказываться от проверки этого заслуживающего внимания сигнала, даже имея основания для того, чтобы сомневаться в дееспособности заявительницы и не верить в его серьезность.
Тем более что для его проверки не требовалось больших усилий со стороны полицейских.
Закулисная же борьба за влияние между петербургской секретной полицией, подчинявшейся столичному градоначальнику, и охранной командой, начальник которой жандармский капитан Кох был подчинен непосредственно графу Лорис-Меликову как шефу жандармов, была вполне естественна в ситуации выполнения ими одних и тех же обязанностей по охране царя, без четкого разграничения их функций. Все это дало основание безапелляционно констатировать потом жандармскому историку-генералу А. И. Спиридовичу: «Охрана государя была поставлена преступно небрежно». Всю вину за это он возложил именно на секретное отделение канцелярии петербургского обер-полицмейстера.
Судя по запискам, капитана Коха (кстати, в этом же документе он именуется ротмистром, то есть аналогичным пехотному капитану офицерским званием для кавалерии) крайне беспокоила проблема кадрового состава его охранной стражи (команды). Дело в том, что она состояла из 36 отставных и бессрочных унтер-офицеров и городовых, которые из-за своего уже солидного возраста не могли должным образом исполнять возложенные на них служебные обязанности, связанные с большими психологическими и физическими нагрузками. По совету генерал-адъютанта Рылеева 20 февраля 1881 года он подал графу Лорис-Меликову обстоятельную записку с предложением «реорганизовать всю охранную команду, из коей половину… уволить от службы с назначением пенсии, а стражникам, еще годным на службу… прибавить содержания… по 10 рублей на каждого человека».
Дня за три до катастрофы 1 марта 1881 года граф отказал ему в этом, заявив: «А ты, брат, просишь 18 человек уволить и дать им пенсию. Скажи, пожалуйста, откуда мне взять столько денег на удовлетворение пенсиею всех этих людей? Ведь они еще могут ходить — ну и пусть себе ходят. По пять рублей на всех я прибавлю… Больше уже не возбуждай подобных вопросов».
То, что бегать эти люди физически уже не могли, графа волновало мало, как и то, что за 35 рублей ежемесячного жалованья «всякий более подходящий к этой службе развитой человек, при настоящей дороговизне, не пойдет служить на это содержание, рисковать ежечасно своим здоровьем и даже жизнью».
«Вот с какими средствами и способами мне в течение двух лет пришлось охранять Царя Всея Руси!» — патетически восклицает бедный капитан Кох. «…Громкий титул… начальника охраны не вязался с тем положением манекена, которое я изображал, благодаря одному из главных заправил того ужасного времени — графу Лорису», — с горечью пишет он. В один ряд с ним он также ставит первого директора Департамента полиции, упоминавшегося уже выше барона Велио, петербургского градоначальника Зурова, предшественника графа на посту министра внутренних дел Тимашева, генералов Федорова и Черевина, а также Фурсова.
«Страдания» штабс-капитана Коха документально подтверждаются и другими архивными материалами. Они однозначно свидетельствуют о том, что штаты охранной команды почти никогда не были укомплектованы полностью. Так, если в декабре 1866 года в ней было 40, то в январе 1870 года — лишь 37, а в январе 1879 года — всего 20 стражников, и только к середине 1880 года она была доукомплектована до 40 человек. Из них 10 стражников служили от 10 до 14 лет, 4 стражника — от 5 до 10 лет, а 26 нижних чинов прослужили всего 2–3 года. Всего по «вольному найму» в команду было принято 32 стражника, в том числе 24 отставных фельдфебеля и унтер-офицера, 3 мещанина, 1 отставной поручик, 1 отставной коллежский регистратор, 1 дворянин, 1 купеческий сын и 1 крестьянин. Такой пестрый состав команды вряд ли облегчал задачу Коха по созданию действительно эффективной и надежной охранной структуры.
Для пополнения охранной стражи боеспособными людьми он «всеми правдами и неправдами раздобыл-таки в свое непосредственное распоряжение 18 казаков из Конвоя Е. В. при одном унтер-офицере, весьма расторопном парне… Орловском. Эти люди по заведенному мною порядку в период 1879–1880 гг. служили моей чахлой охране солидным подспорьем, и я вложил в этих людей всю свою душу ежедневными речами и наставлениями, вымуштровал их так, что за одного казака не согласился бы взять и 10 человек охранников. В особенности эти люди помогали мне в Царском Селе и Крыму, где наблюдательная часть исходила исключительно от меня и где, что называется, не было 10 нянек у одного ребенка, как это было в Петербурге. Да еще таких нянек, которые между собой грызлись не на живот, а на смерть, нисколько не думая о благополучии того ребенка, которого они должны были блюсти, — пишет он. — Бывало идешь за Государем через Ялту, много публики, и только один взгляд, легкий жест, кивок головой — довольно, чтобы казак понял, чего я хочу и что надо сделать и сделать незаметно. Сколько было случаев, когда казачки эти просто нюхом своим выгоняли из-под кустов разных лиц, прятавшихся с прошениями в ожидании неминуемого проезда Е. В. мимо данной местности; были случаи, когда приводились ко мне еще далеко до прохода Государя лица подозрительные и в политическом отношении в то время, когда чины охранной службы их не замечали и оставались совершенно индифферентными».
Они знали, «…как обращаться с публикой и как определять сразу, хотя бы по наружному виду, лиц подозрительных или хотя бы таких, которые могли бы испугать Императора порывистыми движениями в стремлении своем подать Императору прошение».
Благодаря ходатайству капитана Коха, они «получали за свою исключительную и ответственную службу особое довольствие от двора в виде чая, сахара, известного количества вина и, наконец, небольшого денежного вознаграждения или Царских подарков… которые выдавались всем чинам личной Царской Охраны перед отъездом Высочайшего двора из Крыма в Петербург». Это вызывало острую зависть всего казачьего эскадрона конвоя, «…получавшего только усиленные порционные и суточные деньги по 30 копеек на человека». Причем командовавший им есаул Скакун по отъезде двора «получал небольшое денежное вознаграждение», а капитан Кох как «начальник личной охраны царя — всегда Царский подарок в 500 рублей».
- Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева - История
- Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков - История
- СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ - История
- Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев - Дмитрий Засосов - История
- От депортации в Вавилон к Первой русской революции. Версия национального развития российской ветви еврейского народа в духовно-политическом контексте Ветхого Завета - Тамара Валентиновна Шустрова - История
- Основания русской истории - Андрей Никитин - История
- Повседневная жизнь старообрядцев - Кирилл Кожурин - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период - Зарема Хасановна Ибрагимова - История / Культурология / Политика
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение