Начинаясь как сатира о нравах, распространенная тогда и в проповедях, и в стихах, она начинается вдалеке от суеты Чипсайда на земле, где поэт провел свое отрочество:
«Однажды летней солнечной порою...И майским утром на холмах Мальвернских» [454]
Прилегши отдохнуть на берегу ручья, он видит в долине Северна прямо напротив далекого Коствольдского хребта очертания башни Правды, а перед ней тюрьму, окруженную рвами: «И страшны были рвы темницы мрачной». Между ним и этим образом Рая и Ада находится «огромная толпа»:
«Был всякий люд там: знатный и простой.Кто странствовать пускался, кто трудился,Как издавна на свете повелось».
Там перед ним проходят король и его рыцари и «сильные мира сего», бароны и горожане, мэры и жезлоносцы, «которые действуют как посредники между королем и парламентом в сохранении закона», прекрасные леди, чьи пальцы «привыкли шить по шелку и сендалу и ризы капелланам мастерить», судейские стряпчие, подобно ястребам в шелковых капюшонах и которые «закон отстаивать готовы за фунт иль пенсы, а не ради правды», «купцы – гордые люди, терпеливые на язык»
«энергичные в своих подношениях городам и лордам,а бедным людям от них достается лишь брань».
Пекари, пивовары и мясники, ткачи, портные, медники и сборщики налогов, «Питер, продавец папских индульгенций, Берти Бедль из Букингемшира, Реджинальд староста Ратленда и Мампс мельник», – все они были там.
«Был всякий люд там: знатный и простой.Кто странствовать пускался, кто трудился,Как издавна на свете повелось.Одни тянули плуг, копали землю,В труде тяжелом взращивая хлеб;Другие ж их богатства истребляли.И были, кто объятые гордыней,В наряды дорогие облеклись,Иные ж предавались покаянью,Молитвой жили и постом в надеждеСподобиться небесного блаженства...Кругом все попрошайками кишело;У них набиты брюхо и мешки;По сердцу им, как нищим, побираться,И пьянствовать, и драться в кабаках... [455]Сис-башмачница сидела на скамье,Уотт, сторож заповедника, и с ним его жена,Тимм – медник и двое его учеников,Хикк, содержатель извозчичьей биржи, Хью, продавец иголок,Кларисса из Кок Лейн, церковный клерк,Доу-землекоп и дюжина других;Сэр Питер Прайди, Перонелла из Фландрии,Странствующий музыкант, крысолов, мусорщик с Чипсайда,Канатный мастер, конный господский слуга,Роза, продавщица металлической посуды,Годфри из Гарликхайса, Гриффин из Уэльса...Джек-буффон и Джонета из притона,Даниэль, игрок в кости, и Денот-сводник...» [456]
Смешавшись с ними, поэт увидел своего собрата священника. Это был Бездельник (Sloth), священник, который не мог ни петь, ни читать, но мог найти зайца в поле или прокладывать колею лучше, чем блаженный муж, «носящий тонзуру», и «тот, кому Христос препоручил радеть о душах грешных прихожан», кто «в Лондоне отлично живет» и «состоит на службе короля, казну его считает в Казначействе». Были также и монахи, которые потеряли сострадание к беднякам, «ведь их товар и деньги – неразрывны», университетские доктора, «использующие предположения, чтобы доказать истину» и «терзающие Господа своим обжорством», пока они поедают на кафедрах изысканные блюда,
«А стон жаждущих взывает у их ворот,Голодные и истощенные, что дрожат от холода,Которым некуда идти и не с кем поделиться своими страданиями.Там были странствующие монахиВсех орденов...Народу там Писанье толковали:И вкривь и вкось евангельскую правдуОни вертели...»;
торговцы индульгенциями, размахивающие папскими буллами с епископскими печатями, чтобы выманить у простого народа как можно больше золота; отшельники с кривыми посохами, идущие по дороге в Уолсингем, «а с ними – девки их», «работать лень болванам долговязым», а также вздорные монахини из монастырей, возмущающиеся, когда повар
«приготовлял им супы из болтовни о том, что дама Джен-незаконнорожденная,А дама Кларисса – дочь рыцаря, а ее муж – рогоносец,А дама Перонелла – дочь священника и настоятельницей никогда не будет,Потому что она имела ребенка во время сбора вишен;Весь наш капитул это знал...»
Епископы и бакалавры, канцлеры и магистры, деканы, архидьяконы и архивариусы, «сгибающиеся под тяжестью серебра, полученные за отмывание наших грехов», все английское духовенство проходит перед глазами поэта.
Ленгленд видит, что то, что хорошо для мирян, хорошо и для священников:
«Большая часть этих людей, проходящих по бренной земле,Пользуется почитанием в этом мире и не желает лучшего».
И те и другие были испорчены повсеместным стремлением к мирским богатствам; и те и другие забыли основную цель христианства. Именно от истинной церкви, когда он неожиданно сталкивается с ней в своем сне, который он и передает, он выясняет, в чем заключалась эта цель:
«Ибо Правда говорит, что Любовь есть небесное средство:...И это дело Бога Отца, который создал пас всех,Смотрел на нас с любовью и допустил своего сына умеретьКротко за наши прегрешения, чтобы искупить нас всех;И Сын, однако, не хотел зла тем, которые причинили ему такую муку,Но кротко устами своими просил он прощенияИ жалости к этому пароду, который замучил его до смерти...Поэтому я советую вам, богатые, имейте жалость к бедным.Хотя вы имеете большую силу в судах, будьте кротки: в ваших делах,Ибо той же мерой, какой вы неправильно мерите других,Вас самих будут взвешивать, когда вы уйдете отсюда...Но если вы не любите искренно бедных и ничего им не даете,Не делитесь с ними щедро тем добром, какое вам Бог послал,То вы имеете не больше заслуг своими мессами и часами,Чем Молкип своей девственностью, которая не интересует ни одного мужчину».
Повернувшись спиной к миру, автор видения и толпа кающихся отправляется в паломничество, чтобы найти Св. Правду – святого, о котором профессиональный пилигрим, чьи шляпа и плащ были увешаны символами тех святынь, которые он посетил, по его уверениям никогда не слыхал. Именно здесь пилигримы случайно встретили на обочине дороги бедного пахаря, чья простая вера в Бога и бескорыстная служба своим братьям людям очень резко подчеркнула весь обман и тщеславие Церкви и государства. Потому что без единой жалобы он нес бремя других, потому что он был правдивым, справедливым и преданным своему слову и провел свои дни, обрабатывая землю тяжким трудом для общего блага, «как вопрошает настоящая жизнь», он и смог указать путь к Св. Правде:
«Стремись совершать то, – сказал он пилигримам, – о чем гласит твое слово,То, что увидит Господь, то и предстанет перед судом».
Он представлял старомодную мораль. Он ожидал от рыцарей и лордов, что они будут защищать Святую Церковь и охранять простолюдинов от расточителей и грабителей, охотиться на ту дичь, которая наносит урон изгородям и посевам, быть милостивыми к бедным держателям и защищать их от несправедливых налогов. Он осудил всех бездельников, попрошаек и сквернословов и всех тех, кто вел безнравственный образ жизни. «Роберт бездельник, – провозгласил он, – ничего от меня не получит».
Ибо Ленгленд питал к нищим мерзавцам и бездельникам не больше симпатии, чем к богатым. Его отец являлся вассалом древнего пограничного с Уэльсом дома Деспенсеров и вместе со своей бедностью он, казалось, унаследовал уважение за феодальную преданность. У него не возникало желания уничтожить тот государственный порядок, при котором он жил, только сделать его более справедливым. Когда в его поэме рыцарь, чья совесть была тронута жертвенностью и честностью Петра, спросил его, в чем же заключаются его обязанности:
«Клянусь Святым Павлом, – сказал Петруша, – вы даете такое прекрасное обещание,Что я буду трудиться, потеть и сеять для нас обоихИ другие работы выполнять из любви к тебе всю мою жизнь,С условием, что ты будешь охранять Святую Церковь и меняОт расточителей и злых людей, которые разоряют этот мир».
В мировоззрении этого консервативного моралиста нет ненависти, только жажда справедливости. «Христос на кресте, – написал он, – сделал всех нас братьями по крови».
При этом Ленгленда глубоко потряс контраст между плохо используемым богатством и незаслуженной и повсеместной нищетой. Для него, как и для более поздних английских идеалистов, отрицанием христианства казалось то, что честный бедняк угнетен и обманут. Возникало глубокое возмущение основателем его религии:
«Иисус Христос на небесахВ одежде бедняка всегда преследует нас...Ибо на Крови Христа процветает весь христианский мир,И братьями по крови мы стали там... и благородным стал каждый из нас».
Его сердце было взволнованно, его возмущение вызывали «узники в долговых ямах и бедняки в коттеджах, обремененные детьми и рентой лорда»:
