мышцы, вот так вот сильно как сейчас, нужно сначала ущипнуть, или уколоть мышцу, чтобы она расслабилась. Колоть нужно вот сюда…
Не успел я и глазом моргнуть, как этот придурок взял и уколол меня булавкой!
— Ай! — попытался я подпрыгнуть, оттолкнувшись от пола задницей, — Больно!
— Сейчас будет легче, после массажа, — пообещал ДжуБон, принявшись несильно растирать мне ногу, — Вначале может быть больно, потом станет легче. Терпи.
Ну, действительно, секунд пять спустя, стало отпускать. После укола сразу легче стало, а теперь вообще, полегчало. Сижу, смотрю за руками ДжуБона.
— Ты сказала, — говорит ДжуБон, не прекращая массаж, — что не успеваешь следить за руками и ногами. Что не успеваешь думать. Я сразу не обратил на твои слова внимания, но сейчас они мне кажутся странными. Ты что, каждый раз думаешь, куда нужно поставить ногу или руку?
— Да, — удивляюсь я, — а как ещё?
ДжуБон перестав мять мне ногу, вытаращивается на меня.
— Да кто же тебя так учил танцевать?! — восклицает он.
— Ну, у меня один учитель, сонсен-ним, — как бы намекая, говорю я.
— Да не мог я тебя так учить! — возмущается в ответ тот, — Я что, враг своим ученикам? Это тебя кто-то другой научил, не я!
Ну, может быть, — думаю я, вспоминая ХёнШи. Молчу.
— Идиотка! — ругает меня дальше ДжуБон, — Так невозможно научиться танцевать! И ты уже запомнила эту глупость!
— Вставай! — сердито говорит он, поднявшись на ноги и протягивая мне руку.
Хватаюсь за неё и, подтянувшись, с трудом встаю на здоровую ногу.
— Ну! — сердито говорит ДжуБон, — Попробуй, сможешь идти?
Пробую наступить на вторую ногу. Ойкаю. Больно.
— Тссс… — недовольно шипит ДжуБон, — понапринимают на мою голову идиотов, а ты их потом учи, лечи… На, вот!
Он отстёгивает от своего ворота рубашки булавку и прикалывает её мне на ворот футболки.
— Если ночью вдруг будут судороги, уколешь, как я показывал. И потом сделаешь массаж. Всё, до понедельника никаких танцев! Отдыхай. А на следующей неделе буду учить тебя по-другому! В какой ты комнате живёшь?
Озадаченно называю номер своей комнаты в общежитии.
— Держись! — приказывает мне ДжуБон и хекнув, подхватывает меня на руки.
С испугу, опасаясь упасть, хватаю его за шею.
— Ты собираешься худеть? — спрашивает ДжуБон, неся меня к дверям, — У тебя явно лишний вес для танцев!
— У-у, — отвечаю я ему, ошарашенный стремительностью происходящего.
Время действия: воскресение
Место действия: Сеул, небольшая улица в центре города
Сегодня мы с СунОк сделали вылазку в город. А то, как сказала мама, что я с онни друг друга забывать начали. Вот, решили вместе погулять в центре, поглазеть, кофе попить. Я чай, онни — кофе. Деньги на это есть. Сейчас стоим на перекрёстке через небольшую улицу, ждём, когда загорится разрешающий сигнал. Стою, пялюсь на светофор, не могу «врубиться». Обычно, на нём изображают две фигурки — мужскую и женскую, которые подсвечиваются либо красным, либо зелёным цветом. А тут — кольцо какое-то… С тремя ответвлениями от него… Ну, стрелка — это вроде бы мужчина, крестик — Венера… А эта, стрелка с крестиком, это — что? Непонятно… Толкаю в бок СунОк.
— Онни, это что? — спрашиваю я её.
— Где? — уточняет она.
— На светофоре. Что это за знак?
СунОк прищуривается на светофор через дорогу. Хмурится.
— Это новая инициатива мэрии, — недовольно говорит она, — теперь все светофоры будут переделаны так же.
— А что это значит? — спрашиваю я.
— Третий пол, — говорит СунОк.
— Какой ещё третий пол? — не врубаюсь я, — Это… Это… Это, эти что ли? Гермафродиты?
— Тссс, — окинув меня недовольным взглядом, цедит сквозь зубы онни.
— ЮнМи, — нравоучительно говорит она, — приличным девушкам не нужно произносить такие неприличные слова. Это лесбиянки и геи.
Ага! Значит эти слова — приличнее, соображаю я, раз СунОк их произносит, и задаю логичный вопрос.
— А зачем? — спрашиваю я.
— Ну… — говорит СунОк, подняв глаза к небу и, видимо вспоминая, что говорили по этому поводу по телевизору, — таким образом, мы хотим показать, что Корея — толерантная страна. Что у нас так же уважают общечеловеческие ценности. Как в Европе.
— В мэрии, что, денег девать некуда? — не понимаю я, — Если да, пусть мне отдадут!
СунОк хмуро смотрит на меня.
— Я тоже этого не понимаю, — помолчав, говорит она, — зачем больных людей считать нормальными?
Опа! Онни «этих» считает больными?
— Вроде бы писали, что врачи признали гомосексуализм не болезнью? — возражаю я, желая продлить разговор и узнать, что думает сестра по этому поводу.
— Это больные люди, — помолчав, отвечает мне СунОк, — у которых не будет ни семьи, ни детей и их род прервётся. Разве нормальные люди станут так делать? Нет. Так могут поступать только больные. Представляю, какое горе для родителей воспитать такого ребёнка! Всё впустую…
Ну да, есть такой момент… — думаю я, смотря на рассердившуюся СунОк.
— Мне не нравится, что наше правительство тратит деньги на такое, — продолжает между тем СунОк, — их можно было бы потратить на что-то более нужное. На лекарства для стариков, например…
— Говорят, что люди такими рождаются, — пожимаю я плечами, — лечить бесполезно.
— Ну, не знаю! — говорит СунОк, — Если не больны, то тогда они извращенцы, раз занимаются такой гадостью! Если узнаю, что кто-то из моих друзей такой — разговаривать перестану! И вообще, — забуду!
Опс! Нифига себе!
— Хватит говорить об этом, противно! — сердито произносит онни, — Пошли! Вон уже зелёный свет загорелся!
(несколько позже)
Сидим с онни в кафе, под чай кофе и пирожные, болтаем, поглядывая в большое панорамное окно на улицу. Хорошо! Онни опять жалуется на свои трудности с английским языком.
— Ой, — вздыхает она, — он такой сложный. Наверное, ты права. Это «не мой язык». Нужно что-то другое учить…
Онни пригорюнивается, но спустя пару мгновений оживает.
— А хочешь, я
