вроде смотрящий в отряде был, но тут же выяснилось, что у него тубик обнаружили недавно, и теперь его на больничку переводят, в тубзону. Я подумал и согласился. Дело уже знакомое, к тому же положение смотрящего за отрядом, кроме обязанностей, предполагает и некие привилегии. Опять же, Сурка можно при себе держать, а это сейчас самое главное! Да и что там за обязанности такие? — Общак отрядный держать, решать, кого куда положить, ну и если какие вопросы возникнут у людей, решать их по мере своих возможностей.
— Все нормально, Соболь, — ответил я, — полный порядок. А что, есть какие-то предъявы ко мне?
Тут и Нечай с чайником заварным подоспел, не любил я чай в банке, как другие заваривать, да и положение позволяет. В это время Сурок уже поставил две табуретки в проходе, положил на них специальную доску, получился столик. На столике появились фаянсовые бокалы, конфеты в вазочке и пол-литровая банка с настоящим башкирским медом. Я-то мед не очень люблю, но Нечай его жрет как не в себя. Приходится даже орать на него, чтобы для таких вот случаев, так сказать, на представительские цели, оставлял хоть немного.
— Да нет, — ответил Соболь, — никаких предъяв к тебе не имеется. Я, наоборот, зашел спросить, может, помощь какая нужна?
— Ну, — закинул я удочку, — если травки малехо есть, я бы не отказался. А так, вроде всего хватает.
— Держи, — улыбнулся Соболь, доставая из кармана пачку папирос «Беломорканал», — здесь уже забитые. Как знал, что ты спросишь, только утром сегодня загнали.
— От души, Петрович, — ответно улыбнулся я, забирая пачку и краем глаза замечая, как Сурок носом заводил. Вот же подсел Сурок на анашу или, как сейчас на аглицкий манер принято говорить — марихуану! Но когда я ее впервые еще при Союзе попробовал, мы все называли ее анашой, так она для меня анашой и осталась.
— Да без базара, Пастор, — хохотнул Соболь. — Я же помню, кто у нас любитель!
— Так, может? — предложил я, кивнув на пачку.
— Не, сейчас не хочу, — отказался положенец. — Да и вообще, ты же знаешь, что я больше другое люблю.
Я кивнул, то, что Соболь плотно на герыче сидит, для меня секретом не было. А мне-то что, его личное дело, как своей жизнью распоряжаться. Но я, попробовав пару раз еще в молодости, больше к этой теме не возвращался, не мое это. Другое дело, наша родная водочка! Но и к водке в последние годы я стал относиться прохладнее, хотя мне алкоголизм вряд ли грозил. Слишком редко и недолго я бываю на воле, чтобы успеть спиться. Здесь, конечно, тоже можно хлебнуть зеленого змия, но все же нечасто и обычно, не так много. Да я, честно говоря, и на травку никогда особо не подсаживался, но то, что любил иногда пыхнуть — это правда, не скрываю. Вон, сколько уже стран в Европе легализуют марихуану, значит, большого вреда от нее быть не может. По крайней мере, для меня. Да и нутром я чувствовал, что если сравнивать, то от той же водки вреда в России несравнимо больше.
— Как знаешь, — убрал я пачку обратно в карман на глазах не отрывающего от нее взгляда Сурка. Видно, запоминает, куда я положил, если в ближайшее время кони двину. Ну, в смысле, если получится у меня там все, в прошлом.
В общем, посидели мы, побазарили о том о сем, чаю напились. Я все ждал, когда же Соболь к делу перейдет. Но он так и не перешел, видно, не очень поверил Нечаю. Да и как тут поверишь? Впрочем, может, ошибся я и не знает ничего кент мой, а потому и сказать смотрящему ничего не мог? Может и так, но я по Нечаю видел, что догадка моя, верная. Возможно отчасти, но верная. Я ж его, как облупленного знаю.
Но, несмотря ни на что, Соболь ушел, так ничего и не спросив. Лишь напоследок задержав тяжелый взгляд на физике. Явно, настропалил Нечая, чтобы тот нос по ветру держал. Ладно, с Нечаем я вопрос решу, дайте время. Если, конечно, кони к утру не двину, на что очень рассчитываю.
* * *
Конец июня 1979 года.
Как обычно, часам к одиннадцати утра мы постепенно собирались на нашем месте, на «пятаке». На улице было жарко, все же — конец июня, думаю, после того как все соберемся, махнем на речку. Не зря же я с утра плавки надел под старенькие брюки клеш! Пока подошли только Седой и Джин, и мы вяло переговаривались, еще не совсем проснувшиеся. Школа позади и теперь, пока лето, можно спать хоть до обеда!
Уже больше недели, как сдали экзамены, и все трое получили Свидетельство о восьмилетнем образовании, с Андрюхой «Седым» и Саней «Джином» мы учились в одном классе. Седой собрался идти в девятый, Джин решил податься в 28 ГПТУ, на каменщика, а я никак не мог выбрать между технарем и продолжением образования в школе, до полной десятилетки. Школа, конечно, уже достала, хотелось чего-то нового, новых ощущений, новых эмоций. Ведь школьник — это еще ребенок, верно? А студент технаря — это звучит совсем иначе. Хотя, почему «студент»? Мы же в это время учащихся техникума студентами не называли, студент — это тот, кто в институте. Да и, честно говоря, сельскохозяйственный техникум точно не предел моих мечтаний.
Так, стоп! Что это со мной? «Мы в это время…» — это о ком я сейчас? И в этот самый миг я ощутил, как сознание словно бы раздваивается. Я был одновременно пятнадцатилетним парнишкой и шестидесятилетним стареющим мужчиной. Получилось? — Похоже, получилось, не соврал Сурок!
Я внимательно осмотрелся вокруг. Ну да, это наш маленький районный городок, где я родился и вырос, и где в последний раз был лет пятнадцать назад, решив навестить могилу матери, умершей, пока я отбывал очередной срок. Отец ушел еще раньше, и теперь они покоились рядом на здешнем кладбище.
Я помотал головой: кто умер, какие могилы? Мама сейчас на работе на швейной фабрике, отец позавчера уехал в очередной рейс, кажется, куда-то в Молдавию. Он у меня дальнобойщик, на «Колхиде»[1] баранку крутит, мечтая пересесть на более надежный «МАЗ».
Голова закружилась, меня шатнуло, и я прислонился к невысокому заборчику, возле которого мы стояли.
— Смотри, Седой, Пастор, похоже, уже где-то с утра успел нализаться!
И друзья заржали немудреной шутке. Пока я думал, что ответить, сбитый с толку мозговым раздвоением, из-за угла вывернули Микроб, Таракан и Стас. Мы
