Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кое-кто тоже пытался уйти в лес, но лишь немногим удалось там долго продержаться: им не хватало скрупулезности подхода к делу. Через несколько лет я узнал историю одного парня, который тоже ушел в лес, но его нашли и расстреляли. Он был из семьи Беро и владел маленьким грузовичком, на котором разъезжал по полям, скупал овощи и зелень, а потом перепродавал в городе. В этих деревнях земледелием занимались по преимуществу греки и турки. И вот, во время одной из таких поездок, парень встретил молодую гречанку и влюбился. Односельчане осуждали эти отношения, считали неприличным для девушки встречаться с каким-то там евреем.
Настал день арестов по немецкому приказу, и парень, с болью в сердце, сказал любимой, чтобы шла со своей семьей в комендатуру. Она же недавно узнала, что беременна от него, и не допускала даже мысли его потерять. Она пообещала, что спрячет его, и парень, ради будущего ребенка, согласился. Она нашла укромное место в горах неподалеку от своей деревни, спрятала его там и по ночам приносила ему еду. Все это она держала в секрете, и односельчане ни о чем не догадывались. Может быть, ее мучила потребность с кем-то поделиться этой опасной информацией, и она пошла за советом к местному попу.
Священник сказал, что она поступила дурно, спрятав еврея, потому что подвергла риску всю деревню. «Еврей того не стоит», – сказал он и не изменил своего мнения, даже когда девушка сказала, что любит этого парня и ждет от него ребенка. Поп промолчал, а наутро пошел и донес на парня немцам. Беднягу схватили и расстреляли. Поп оправдывал себя тем, что сделал это, чтобы обезопасить своих односельчан.
* * *
В день депортации немцы на всем острове Родос включили сирену противовоздушной тревоги, чтобы вынудить население погасить свет и задернуть шторы: никто не имел права высунуть нос из дома. Двери казармы открыли, и нас построили по пять человек в ряд. Длинная колонна евреев, затаив дыхание, под вой сирен, беззвучно спустилась к порту. Нам велели молчать и не поднимать голов. Это было унизительно.
Однако не все греки попрятались в своих домах, кое-кто высунулся из окон, чтобы посмотреть на нас. Многие были довольны, что нас увозят с острова, но даже они не догадывались, с чем нам придется столкнуться. Некоторые пошли на риск и вышли из домов и прятались за углами, чтобы поближе нас разглядеть, но у нас был приказ не поднимать голов. Кто не подчинялся, того били.
Пока мы спускались, многих из нас охватила глубокая печаль и необъяснимая тоска. Нам никогда еще не приходилось выслушивать таких жестоких и унизительных приказов. Как это: идти строем по пять человек, опустив головы и глядя в землю? Мы никак не могли понять…
Отец держал нас с Лючией возле себя, мы так и прошли бок о бок все два километра, что отделяли комендатуру от порта. Потом пересекли Мандраккьо, прошли вдоль городских стен и вышли за пределы старого города. И увидели у причала четыре небольшие железные баржи. На таких баржах греки перевозили домашнюю скотину с одного острова на другой. Они были низкие, с трюмами, покрытыми деревянными крышками, и могли перевезти четыреста, от силы пятьсот человек за раз.
Нас швырнули в трюмы, еще хранившие запах мочи и экскрементов животных. А еще там воняло грязью, и мы поняли, что вскоре и с нами начнут обращаться как со скотиной.
Места всем не хватало, даже сесть было некуда, мы буквально сидели друг на друге. Сотни людей были стиснуты в трюмах, где и так было нечем дышать, а нарастающая тревога делала всю эту вонь совсем невыносимой.
Трюм был метра два высотой, и его закрывала деревянная палуба, на которой располагалась вышка, где стояли пятеро стражников с автоматами. Наши ноги упирались в плоскую поверхность – наверное, в пол. Трюм сразу закрыли почти полностью, оставив только небольшую кормовую часть открытой, чтобы к нам поступал воздух. Иначе мы бы быстро задохнулись, потому что жара стояла неимоверная!
Немцы поставили в трюм пять ведер воды и большой пустой бидон.
* * *
Мы с сестрой и отец все время держались вместе. Папа держал нас за руки и не спускал с нас глаз. До самой платформы лагеря мы старались не терять друг друга из виду.
В трюмах мы начали испытывать незнакомое чувство стыда и стеснения. Здоровенный бидон был предназначен для отправления естественных нужд. Мы болезненно воспринимали вынужденное нарушение интимных границ и нормальной стыдливости. Здесь находилась моя сестра и другие девочки, которых я знал. Женщины приспособились, отделив бидон маленькой ширмой из одеял, так их натянув, что снаружи ничего не было видно. А как было спрятаться внутри ширмы? На все это было больно смотреть.
Забыть этого я не смогу. Среди нас были беременные женщины и кормящие матери. Малыши плакали и просили пить, новорожденные голодали, и их нечем было покормить. Больные старики мучились без лекарств. Молодые и здоровые парни отказывались от питья, чтобы напоить более слабых, и прежде всего беременных женщин и детей. Все мы были заперты в трюме.
До сих пор вижу, как старики, оставшиеся без лекарств, умирали один за другим: в этом путешествии вообще умерло много народу. Мы должны были сбрасывать их за борт. Поминальную молитву по ним читали там же, перед тем как сбросить тело с баржи. Это был бесчеловечный рейс. Скоты, скоты… они и нас приравняли к скотам.
* * *
Тут и началось молчание нашего отца. До этого момента он был нашим любимым папочкой, он без умолку разговаривал с нами… Но с самого дня отплытия говорил все меньше и реже и все больше мрачнел. Повинуясь инстинкту, он держал нас при себе и не спускал с нас глаз. Он был готов зубами драться за нас до последней минуты.
А мы с моей сестрой Лючией, напротив, все время переговаривались и смотрели друг
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ - Умберто Эко - Публицистика
- Путешествие в Россию - Йозеф Рот - Публицистика
- Мои воспоминания. Книга первая - Александр Бенуа - Биографии и Мемуары
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- И в пути народ мой. «Гилель» и возрождение еврейской жизни в бывшем СССР - Йосси Гольдман - Биографии и Мемуары / Публицистика
- От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Нашу Победу не отдадим! Последний маршал империи - Дмитрий Язов - Биографии и Мемуары